Страница 47 из 185
– Вот сука! – выругалась Александрин, глядя в окно.
На баронессе было светлое длинное одеяние, скрывающее живот. Графиня, только что облачившаяся в платье и рассматривающая себя в зеркале, удивленно взглянула на дочь.
– Что такое?
– Да вот, смотрю…
Анна тоже подошла к окну. Оказалось, к замку подъехали вернувшиеся с прогулки верхом Армэль и Эжени. Ночью прошел дождь, поэтому чтобы не испачкать в грязи сапожки, девушка попросила помощи у виконта. Тот снял ее с лошади и на руках понес к ступенькам. Эжени, одной рукой придерживая платье, другой даже обняла его за шею.
– Нищая приживалка, а сколько наглости! – продолжала возмущаться баронесса, но ее мать уже снова стояла у туалетного столика и выбирала веер.
Армэль поставил Эжени на ступеньки, и стоял к ней так близко, что это даже выглядело непозволительно. Они о чем-то говорили.
Наблюдая за тем, как брат взял кузину ее мужа за локоть, Александрин вся извелась и бедняжку даже стошнило. Едва успела отбежать от окна. В ее положении это не удивительно, но раньше с ней ничего такого не происходило. Сейчас же рвало просто мучительно сильно.
Графиня занималась делами, периодически ругала служанок за всякие пустяки, на которые в другое время даже не обратила бы внимания, высказывала недовольство портному, который снова не угодил ей с фасоном платья, критиковала блюда повара. Давно в ней не проявлялись так ярко эти черты ее характера, но сейчас она была как никогда прежде злая, высокомерная, несправедливая. Однажды даже собственноручно высекла провинившуюся девочку-служанку. Все терпели, и относились как-то чересчур по-доброму, словно жалели... Это ощущение униженности от чужой жалости не покидало ее ни на секунду, и она с еще большим ожесточением начинала терроризировать людей. Конечно, все заметили, что муж не проявил особой радости по поводу ее приезда, и покинул ее при первой же возможности. От этого было стыдно. Но гордость не давала показывать свою тоску или вернуться во Флер Нуар. И она с головой окунулась в быт: велела очистить от копоти каминные трубы, заменить шторы в комнатах, стереть фрески, изображающие взятие крестоносцами Константинополя и заменить их на картины из древнегреческих мифов, которые они с мужем когда-то тщательно выбирали.
Граф, направлявшийся в замок после очередной тайной встречи с фрондерами, тоже был непривычно зол и раздражителен. Санчо то и дело поглядывал на своего господина, понимая, что его гложет. А у того все мысли были о жене. Вспоминал, как переживал, что сплетни о нем и мадам де Кардона дойдут до нее. Он тогда все ругал себя за то, что, поддался герцогине, провел с ней полную любовного угара ночь. С тех пор, как только доводилось пересечься где-то, Бланка не давала ему прохода. Она не сомневалась в своих чарах. А то, что случайный любовник, оказавшийся графом де Куси, явно избегал ее, только еще больше распаляло герцогиню. Поэтому она донимала его непрестанно. Не нравилась эта история графу еще и потому, что Бланка была возлюбленной его друга Анри.
А графиня… Изменила ли она ему с Монфором? Он не знал. Но если да, то, выходит, не так уж дорожила она им. Он ее простил за все прежние ее поступки, не напоминал ни разу, что по роду куда выше нее и что она должна с этим считаться. А она вон уже замену ему подыскивает? Да как она смеет! Забыла о своем прошлом? О жалком и нищем прошлом! По сути, он, как муж и повелитель, мог запороть ее за то, что она сбежала, а потом вернулась как виноватая собака, поджимающая хвост. Своевольства и пренебрежения по отношению к себе он не потерпит. Понимал, что изначально сам ее обидел. Но в гневе человек далеко не всегда отдает себе отчет в том, что говорит. А раз ее так задело это, видимо он был прав. Когда подумал об этом, еще больше разозлился, поводья рванул так, что чуть не поранил коня.
Встречать его графиня вышла нарочито спокойная. Слишком спокойная, по мнению всех, кто хорошо ее знал. Держалась, словно принцесса крови или сама королева. Деловито рассказала обо всех переменах, что затеяла по хозяйству, и больше супруги не пересекались – граф занялся приведением в порядок финансовых дел, которые запустил во время болезни, графиня – наведением порядка в замке и хозяйских пристройках. Лишь за ужином они иногда виделись, хотя чаще граф приказывал принести еду в кабинет, где ел, не отрываясь от бумаг. Компанию ему порой составлял Армэль, который все медлил с отъездом в приход.
… Филипп де Брионе остановился перед зеркалом и рассматривал свое лицо. Точнее то, что от него осталось. Когда-то он был привлекательным молодым человеком. Что скрывать, Господь одарил его красивой внешностью. Высокий, зеленоглазый, с темно-каштановыми вьющимися волосами. Теперь он превратился в чудовище. Филипп коснулся пальцами обожженной кожи на левой щеке. Веко было неестественно искривлено и сильно искажало форму глаза. Во время пожара он бросился спасать мальчишку-слугу, застрявшего под обрушившимися досками, но в этот момент огонь так полыхнул, что обжег его лицо и руку.
Барон с ненавистью смотрел на свое отражение и вдруг резко отвернулся от зеркала. Его жена так красива, и скоро она родит их ребенка, их первенца. Детей он хотел много, но теперь… «Я ей больше не нравлюсь», - думал молодой человек.
Даже прикоснуться к Александрин он не решался, думая, что она ненавидит его и вся сжимается внутри от отвращения.
В общении с супругой, да и со всеми остальными Филипп стал теперь очень молчалив и замкнут. Предпочитал читать в комнате в одиночестве, часами бродить по парку или сидеть на террасе в кресле. Отсюда он видел, как суетятся слуги, выполняющие приказания графини, как конюхи выгуливают застоявшихся в конюшне лошадей, как его кузина в обществе виконта де Куси возвращается с прогулок.