Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 11



Эта же юридическая неопределенность положения явилась причиной того, что крестьянство считало любую власть чуждой и враждебной себе. Оно ей повиновалось частью из страха, частью по привычке, но признавало над собой главенство только общины. В качестве защитной реакции крестьянство разработало целую программу поведения с господами. По словам Ю.Ф. Самарина, славянофила и экономиста: «Умный крестьянин, в присутствии господина, притворяется дураком, правдивый бессовестно лжет ему в глаза, честный обманывает его, и все трое называют его своим отцом».

Значительные изменения произошли и в жизни российских городов. Их население на протяжении XVIII в. выросло в четыре раза (правда, и после этого оно составило лишь 3 % всего населения страны). Бурный рост мануфактур, внутренней и внешней торговли увеличил спрос на рабочие руки и техническую интеллигенцию. Русская буржуазия конца XVIII – начала XIX в. мало напоминала свой европейский аналог. Издавна определенная прослойка людей была связана с торговлей и ремесленно-промышленной деятельностью. Иногда ее представителям удавалось создать значительные состояния, но они имели тенденцию к распылению, а не к росту, а потому кристаллизация собственно буржуазных взглядов и требований у владельцев крупных капиталов задерживалась.

Причиной такого положения дел были те социально-политические условия, в которых пребывали российские торговцы и промышленники. Государство (в лице монарха) было монополистом в важнейших областях промышленности и во всех отраслях коммерции. К тому же дворянство зорко охраняло свою монополию на владение заселенной крестьянами землей и крепостными. У русских предпринимателей, воспитывавшихся в условиях постоянного прессинга, долго отсутствовали традиции политической борьбы, чувство классового самосознания, сословная программа действий и т. п. Сокровенным желанием каждого российского буржуа являлось достижение дворянского звания, а идеалом – знаменитые Строгановы или Демидовы. Думается, понятно, что в дворянство буржуазию гнало не тщеславие и не жажда постов и наград, а голый расчет – страх перед возможностью остаться без необходимой для торгово-предпринимательской деятельности земли и рабочих рук.

Отметим, что и российский работный люд был далек от классического пролетариата. Вряд ли можно говорить о появлении в конце XVIII – начале XIX в. профессиональных рабочих, рабочих династий и прочее. Перепись населения показала, что в конце столетия вольнонаемные рабочие составляли около 2 % от общей массы работных людей. Единственное, что достаточно устоялось в мануфактурном деле на грани веков, – это нищета тружеников предприятий и их абсолютная социально-политическая незащищенность.

Таким образом, на рубеже XVIII и XIX вв. в России складывалось весьма симптоматическое противоречие. Дух времени, с особым нетерпением улавливаемый передовым дворянством, требовал перемен и в экономике, и в политике, и в социальных отношениях. Однако трон, слышавший эти требования, всегда шедший в России на полшага впереди общества (может быть, потому, что сверху виднее, а скорее, потому, что самого общества, а значит, и общественного мнения в стране еще не сложилось), не решился произвести необходимые перемены, счел, что население империи к ним еще не готово. Правы были высокопоставленные реформаторы или нет, трудно сказать, но своим решением они уступили инициативу только еще нарождавшемуся общественному движению.

С последним дело обстояло тоже совсем не просто. Слабость буржуазии, зависимое от государства положение церкви, общая хилость городов и традиционная неорганизованность крестьянства выдвинули на первый план представителей просвещенного дворянства. Именно им предстояло сказать свое слово в деле реформирования традиционных порядков империи, приведения их в соответствие с многозначным и бескопромиссным духом времени. Как и какое слово будет сказано передовым дворянством, зависело от многих и многих обстоятельств.

Зарождение дворянской революционности



Свободны не те, кто дожил до свободы, а те, кто свободными стали.

Росту самосознания дворянства во многом способствовали те громадные сдвиги, которые произошли в его правовом положении в последней трети XVIII в. Указы 1762 и 1785 гг. освободили первое сословие от обязательной государственной службы, телесных наказаний, предоставили ему начатки местного самоуправления. Иными словами, самодержавными правительствами были созданы формальные предпосылки для возникновения в России политически свободного сословия. Следует, однако, сказать, что Зимний дворец и дворянство совершенно по-разному понимали суть этих государевых распоряжений.

Правительства рассчитывали на сознательность первого сословия, т. е. пытались заменить принудительную службу дворянина его нравственной обязанностью трудиться на благо страны. Причем касалось это не только офицерства или представителей бюрократического племени. Те из членов первого сословия, кто выбирал для себя вольную жизнь в имениях, по замыслу Зимнего дворца могли отправляться в провинцию. При этом правительство надеялось, что они смягчат мрачные нравы российского «Пошехонья», донесут до самых «медвежьих углов» новое понимание отношений между помещиками и крестьянами, властью и обществом. Не будем идеализировать картину, делать из помещиков этаких культуртрегеров. Зимний дворец прекрасно понимал, что неслужащие дворяне станут в деревне прежде всего новым отрядом правительственных агентов, наблюдающих за настроениями крестьян, а также выполняющих полицейские и фискальные (обеспечение сбора налогов) функции. Правительство действительно получило слой своеобразных «добровольных» чиновников, но ведь и надежды «верхов» на просветительскую миссию дворянства в деревне тоже со счетов не сбросишь.

На роль правительственных агентов в провинции первое сословие согласилось безропотно. Однако оно, по большей части, оказалось не готово выступить в роли просветителей народных масс и восприняло Манифест о вольности дворянской и Жалованную грамоту дворянству лишь как свободу от всех и всяческих обязанностей перед обществом и государством. При таких условиях появление Простаковых и Скотининых, как заметных общественных типов, вполне закономерно. Они и им подобные использовали послабления, сделанные правительством, для усиления личной власти над крестьянами, увеличения бесправия и нищеты основной части сельского населения. Однако подобный тип существовал всегда, в условиях же большей свободы дворянства он стал только заметнее, откровенно бросался в глаза. К сожалению, крупные перемены приводят не только к изменениям позитивным, не только открывают дорогу к прогрессу, но и поднимают массу мути и пены. К тому же далеко не простаковы и скотинины определяли, к счастью, лицо российского дворянства.

Дух времени и появившийся у дворянства досуг приобщили лучшую его часть к интеллектуальным занятиям, увлечению философией, политэкономией, историей, журналистикой, литературой. Зарождавшийся дворянский авангард очень быстро обнаружил стремление к просвещению, а значит – к выработке собственного мировоззрения. Немалую роль в этом сыграл интерес императрицы Екатерины II к европейским идеям, который она всячески старалась привить своему окружению, а оттуда эта мода расходилась волнами, захватывая сначала столичное, а затем и провинциальное дворянство.

Не стоит сбрасывать со счетов и уроков «переворотного» XVIII в., в котором многочисленные дворцовые перевороты дали дворянству понять, что долг перед сюзереном – вещь важная и нарушать присягу вроде бы грешно. Но, как оказалось, если монарха убирают, дабы осчастливить страну, вернуть на трон его законного владельца (а оправдания заговорщиков всегда звучали именно так), то в нарушении присяги нет ничего страшного и греховного. Тем самым был положен раскол в душах и умах дворянства, для которого царь и отечество переставали быть единым целым.