( Бес ) Предел

— Вы больной, — ошарашенно произносит девчонка, шмыгая носом.

— С этим, конечно, не поспоришь, но в данном случае больные те, кто пытался тебя трахнуть. Вот у них с башней точно не лады, потому что у нормального мужика ты не вызовешь никакого желания.

— Хотите сказать, что привезли меня к себе не для этого?

— Аллилуйя! Дошло наконец-то!

— Тогда для чего?! Вы себя в зеркало видели, — вдруг переводит тему она.

— А что со мной не так?

— На глаза свои посмотрите! Такой взгляд, что… точно! — восклицает Олеся, щелкая пальцами. — Поняла, что не так, вы как… оборотень. Я все подбирала в своей голове вам подходящее слово. Вылитый оборотень. И после такого внешнего вида и странного поведения я должна верить, что вы привезли меня накормить?! Я что совсем дура по-вашему?

— Если я подтвержу твои догадки, ты обидишься. Но вообще да, ты дура. Все же очевидно, неужели не понимаешь, зачем я тебя привез? Даже сейчас?

— Нет, — растерянно произносит она.

— Да все просто, Олеся. Я и есть оборотень. Альфа стаи. Я сейчас позвоню своему заместителю и скажу, что наконец-то нашел свою пару. Только перед тем, как познакомить тебя со своим кланом, мне надо тебя откормить, иначе мой волк сломает тебя, человечка.

— Заместитель?

— То есть тебя только это волнует? Ну и кто из нас больной?!

— Вы. Если такое придумали.

— А мне кажется, ты однозначно больнее меня. Но в песочницу мы с тобой играть не будем. Учитывая твой недавний эмоциональный всплеск про клеймо, я сочту твое поведение вполне обоснованным, но хочу, чтобы ты поняла здесь и сейчас. Я привел тебя к себе домой только потому что мне тебя стало жаль. У меня и в мыслях не было делать с тобой то, что пытались или сделали другие. Фактически, я привез тебя поесть, и я не шучу. Сейчас ты снова идешь умываться, успокаиваешься, а потом возвращаешься и ешь. Дальше можешь уезжать домой, если он у тебя есть. Я не держу тебя. Иди, Олеся.

— А я вам сильно руку проткнула? — указывает глазами на плечо, которое я неосознанно сжимаю своей ладонью.

— Думаю да, но для нас, волков, это не проблема.

— Прекратите. Черт, — топает ногой Олеся. — Простите, я не хотела. И вообще все это…

— Лучше бы попугая завел.

— Что?

— Ничего. Просто иди умойся.

— Хорошо, — мямлит она, оттягивая и без того растянутую водолазку вниз.

А я смотрю ей вслед и не понимаю во что ввязался, и зачем мне вообще все это надо?

Глава 6

Делай благое дело, Бессонов, а в награду получи четыре глубокие и ноющие дырки в плече. Хоть бы заразу какую не занесла.

— Давайте я помогу вам обработать плечо? — поднимаю взгляд на стоящую около дверного проема Олесю, и не могу понять, что не так, но что-то в ней изменилось. И тут до меня дошло, она заколола чем-то свои взъерошенные волосы, от чего ее лицо стало еще более худым, но ко всему этому она еще и улыбается. И надо признать улыбка на ее худом и изможденном лице ей несомненно идет.

— Ты сменила гнев на милость? Откуда вдруг такие перемены?

— Успокоилась, полазила у вас по шкафчикам в более осознанном состоянии и поняла, что скорее всего вы не плохой.

— Я понял, за время твоего отсутствия, ты уколола себе феназепам. Ты знаешь, им не надо увлекаться, потом не достанешь без рецепта.

— Спасибо за совет, но это не строго учетный препарат, когда я в последний раз его получала, бумажку даже не забрали и потом вновь по ней же и брала.

— Ты что реально его принимаешь?!

— Неа. Соседке брала, она старенькая, ей до аптеки тяжело дойти, а без лекарства она буйная. А вы?

— Что я? — опускаю рукав джемпера и подхожу к ящику с аптечкой.

— Вы его принимаете?

— Нет, — спокойно отвечаю я, а самого неосознанно бесит эта тема. — Это не для меня. Садись и ешь. Можешь подогреть все в микроволновке.

— А для кого? — не унимается Олеся, прожигая меня взглядом.

— Для моей бабушки.

— Врете.

— И это мне говорит девка, которая не сказала ни разу правду?!

— Я не девка! — парирует она.

— Ну извините, пожалуйста, Олеся… как тебя по батюшке?

— Игоревна.

— Хорошее отчество.

— Ну хоть что-то вам нравится во мне, а то прям страшила века, как-то даже обидно, знаете ли, — внезапно выдает она.

— Да… типичная женская сущность. Я не сказал, что ты страшная, а всего лишь тощая, это, во-первых, а во-вторых, хватит болтать и иди ешь.

— Я не могу так, меня с детства гложет чувство вины, если я сделала что-то плохое. Это чувство съедает всю мою сущность до тех пор, пока я хотя бы не попытаюсь это исправить. Можно я вам руку обработаю?

— Да пожалуйста.

Ставлю на стол аптечку, а сам сажусь на стул. А потом недолго думая, вместо того, чтобы закатать рукав джемпера, я зачем-то его полностью снимаю. При этом ловлю себя на мысли, что сейчас мне могут воткнуть вилку в другую руку, неправильно распознав мои действия.

— А зачем вы сняли кофту? — настороженно спрашивает Олеся, берясь за салфетку и перекись.

— Чтобы тебя смутить. Смутил?

— Нет. Если бы штаны стянули вместе с трусами, то да. Но дальше смущенным были бы вы, потому что я бы вам точно чикнула ваше хозяйство. Кстати, у меня нормальные ноздри, и я не страшная, многие говорят, что я красивая… даже сейчас.

— Наверное, они под феназепамом. Ты издеваешься что ли?! — неосознанно дергаю рукой, когда Олеся заливает мою руку перекисью.

— Нет, любую ранку обрабатывают именно так. А у вас их тут четыре, значит больше надо. Потерпите, вы мужик, в конце концов, или кто?

— Понятно, песочница все же в силе.

— Не понимаю о чем вы.

— И не надо.

Замолкаю, не желая продолжать дурацкий разговор, знал бы, что девчонка окажется говорливой-не позвал бы. Говорить надо в меру, а лучше и вовсе тогда, когда я захочу услышать что-то в ответ. Может до Олеси дошло, что я хочу помолчать, а может дело в другом. Она так увлеченно и усердно обрабатывает мне плечо, что, кажется, сейчас высунет язык. И все же высунула, когда начала забинтовывать мне руку.

— Оставь, мне не нужен бинт.

— Нужен, чтобы ранка не соприкасалась с грязной одеждой, завтра снимите. А сегодня пусть останется.

Спорить с ней не хотелось, от того я и стерпел ее манипуляцию, и как только Олеся закончила, натянул на себя джемпер.

— А теперь мой руки и ешь. Давай, давай, не стесняйся. Еда не отравленная, могу все попробовать.

— Не надо, я вам верю.

Теперь мы меняемся местами, Олеся садится напротив меня, а я встаю из-за стола. От чего-то мне не хочется ее стеснять, но и уходить тоже. Вот и стою полубоком, делая вид, что копошусь в ящике, а сам невольно всматриваюсь в ее худое тело. Никогда не понимал, как люди доводят себя осознанно до такой худобы. Ну купи ты картошку, да поджарь ее, всяко жира прибавит, дешево и сердито. Не конфету же покупать на имеющиеся копейки. Хотя, о чем я, в детстве мне тоже хотелось конфет. Но передо мной не ребенок, черт возьми.

— Вы думаете о чем-то плохом?

— С чего ты взяла?

— Лоб хмурите, — выдает Олеся, закидывая кусок запеченной свинины в рот и толком ее не прожевав, продолжает набивать едой рот.

— Я думаю о тебе.

— Значит о плохом, — констатирует она и тянет руку к тарелке с мясной нарезкой.

— Глупости не говори, — отодвигаю стул и вновь сажусь напротив нее.

— Никогда не ела такого вкусного мяса. Да и не только его, — восторженно произносит она. — Вы готовили все это сами?

— Нет. Я заказываю еду на дом. Будь добра, прекрати говорить с набитым ртом. Просто ешь. И не спеши, а то еще подавишься.

Олеся кивает и, совершенно не смотря в мою сторону, продолжает набрасываться на еду. Жалость-это разрушающее чувство, нужно его срочно искоренять. Как только я об этом подумал, в глаза бросились Олесины руки, а точнее пальцы. То, что у нее худые ладони, это я понял давно, но почему-то только сейчас я обратил внимание на ее ногти. Плевать, что они пострижены под корень и не отдают чистотой, а вот то, что почти каждый палец представляет из себя воспаленное и наверняка, в будущем кроваво-гнойное месево, вызывает во мне самую что ни на есть тошноту. Перед глазами невольно воспроизводятся картинки того, как Марина сходила на маникюр, и чтобы сэкономить деньги пошла к начинашке, которая сделал ей все за полцены. Как же она тогда мучилась от того, что безмозговый недомастер покрамсал ей ноготь на безымянном пальце. Долбанный заусенец закончился обращением в гнойное отделение самой паршивой на свете больницы. Всего один палец вызывал у нее мучительную боль, а здесь каждый второй выглядит так, как будто сейчас лопнет, стоит только нажать. Тогда что чувствует она?! Черт, Бессонов, ну не твое это дело! Миллионы людей в данную минуту умирают от голода и боли. Всем не поможешь! Накорми и отпусти с Богом.