Дверца в канализацию

Да, я определенно точно пропала, уже намного позже осознав, что за таким красивым мальчиком, как Бреннан, обязательно должна бегать толпа не менее красивых девочек.

Пока мама и обе мисс Джонсон вели свои взрослые разговоры, Бреннан не давал мне заскучать ни на минуту, развлекая беседами и рассказами. За одну встречу я узнала, в какой школе он учится и какие учителя несправедливо занижают ему оценки, на каких морях он побывал и на каком чуть не утонул (на Черном), и как он однажды приволок домой котенка, найденного в какой-то неведомой глуши. Рассказав о последнем эпизоде, он выглянул в коридор и произнес:

– Пуси-пуси, Теодор, иди же сюда…

И Теодор пришел. Он был полосатый: белый-белый, как блики на воде, и черный, как перезревший на солнце виноград (а я, как на четверть итальянка, разбираюсь в винограде). А ещё огромный – как только я не заметила его прежде? И тяжелый настолько, что я еле умудрилась его поднять. А мурчал так, что было слышно, кажется, в соседней квартире.

Оставшуюся часть вечера мы просидели втроем.

Бреннан был превосходным рассказчиком, а я, без лишней скромности, неплохим слушателем, и тот жаркий летний вечер до сих пор, пожалуй, один из лучших вечеров в моей жизни. Несмотря ни на что. Он ведь случился тогда, когда в Бреннане я ещё не разочаровалась, так зачем теперь пытаться окрасить в черные краски событие, которое действительно делало меня счастливой?

Вернулись мы домой уже поздно, к ночи. Мама сразу отправилась к себе в кабинет, заканчивать статью, по которой горели сроки – что-то из астрологии. А я пришла к себе и, вместо того чтобы лечь спать или включить какой-нибудь сериал, открыла тот самый свой личный дневник.

И принялась рисовать сердечки. Если бы умела писать стихи, ещё и стих бы написала – «в честь твою», как говорили в какой-то книжке. Но у меня с поэзией вполне определенные трудности. Меня литературным талантом распределительная машина обделила.

Ходила я после той поездки, как дурочка, целых двое суток. А потом мама спросила, поеду ли я вместе с ней к Джонсонам ещё раз («Кажется, ты неплохо общалась с сыном Холли»). Я согласилась, едва дослушав. Может быть, даже слишком активно. Мама наверняка что-то заподозрила. А когда я надела летнее платье, голубое и нежное, которое так нравилось маме, но не нравилось мне (сидело оно и в самом деле неплохо, но делало меня совсем девчонкой), мама так вообще начала на меня коситься. Но ничего не сказала.

А после, в общем-то, все пошло наперекосяк.

К Джонсонам мы приехали, вот только Бреннана там не было. Как сообщила Холли, он пару часов назад ушел гулять, но должен вернуться в самом ближайшем времени. Тем более, что она ему позвонила. И я расселась в гостиной, прежде вызвав Теодора из коридора. Принялась ждать.

Вот только Бреннан не спешил появляться.

В итоге я не выдержала, подхватила Теодора на руки и потащилась вместе с ним к окну (еле дошла, кряхтя, как старушка). Усадив кота на подоконник – пришлось подвинуть фикус в широком горшке, – я прилипла лбом к стеклу и стала высматривать того, кто не давал мне спать по ночам, заставляя страдать из-за всякой ерунды. То есть, конечно, из-за великих чувств.

Холли и Бреннан жили в многоквартирном доме, на втором этаже, и окно гостиной как раз выходило на подъезд.

Так что Бреннана я заметила, рано или поздно.

Но не одного – в компании с белобрысой девчонкой почти одного с Бреннаном роста в короткой джинсовой юбке и с красными, как панцирь рака, губами. Я отсюда видела эти ее ужасные губы. Удивительно, как только Бреннан не ослеп?

Я молча наблюдала за тем, как они движутся к подъезду (почему-то соседнему), держась за руки. Как останавливаются друг напротив друга. Я все ждала и ждала, пока произойдет хоть что-нибудь, но они принялись разговаривать, причем наверняка о всякой ненужной ерунде, а мое сердце в это время билось, как сумасшедшее.

Но ожидание мое в итоге было вознаграждено.

Сомнительной, конечно же, наградой.

Бреннан ее поцеловал. Спасибо, что не в ужасные красные губы – так, в щеку, перед этим плавно отведя назад прядь волос… Девчонка захихикала. И почти сразу скрылась за дверью подъезда.

А потом, как ни в чем не бывало, прекрасно зная, что какая-то там Эрика здесь и ждет его, Бреннан пошел в теперь уже правильную сторону. А я отпрыгнула от окна, напрочь забыв про Теодора и про то, что фикус нужно вернуть на место. Сердце билось, щеки пылали, дышать стало тяжело – это были очень странные ощущения, прежде я ничего подобного я не испытывала.

Хотя, анализируя ситуацию позже, я поняла, что ничего такого сверхъестественного не произошло. Если не считать выдуманной мной же любви. Мы с Бреннаном виделись лишь единожды, совсем не знали друг друга, а я далеко не красотка и не стану ей, даже если накрашу губы красной помадой.

Так почему же я вдруг подумала, что имею право влюбляться?

Существует ли вообще такое право, которое позволяет любить?

Но тогда, тем не менее жарким, чем все остальные, летним днем, чувствовала я себя и в самом деле неважно. А из кухни как раз вышла мама, решив меня проведать. И застала она свою единственную дочь именно в таком состоянии – а я списала все на то, что мне совсем поплохело от жары. Пожалуй, я уже тогда начала скрывать от мамы некоторые детали своей глупой жизни.

В общем, к тому времени, как Бреннан оказался дома, я уже заседала на кухне в окружении трех женщин, хлопочущих надо мной, как над цыпленком. Да так никуда и не пошла, несмотря на многократно подаваемые Бреннаном знаки. А очень скоро мы с мамой уехали, и уже у себя в комнате я вдоволь наревелась над своими разбитыми чувствами и даже вырвала из дневника разрисованные сердечками листы.

В следующий раз мама поехала к Джонсоном без меня.

С тех самых пор я с Бреннаном встречи не искала. И надеялась никогда не оказаться даже вблизи квартиры, где он жил. Почему-то мне оказалось, что я слишком огорчусь, увидев тот самый подъезд.

Но Теодор у Джонсонов в самом деле классный, и я бы многое отдала, чтобы у меня был такой кот. Но в нашем доме лучше не иметь никаких пушистых животных – у папы на них давняя аллергия, и я сама видела, как он чихает, едва только вблизи появляется кошечка или собачка (приходится пить таблетки). И я даже смирилась с тем, что у нас никогда не будет животных, до того самого момента, пока сама судьба не подкинула мне шанс.

Этой зимой, на одном из совместных ужинов, после которых мы все разбегаемся по своим комнатам, я предложила родителям завести улитку. Несколькими часами раннее, в школе, ко мне подошла сама Джил. И вполне мирно спросила, не нужна ли мне улитка – сообщила, что у ее Ивы недавно появились детки. Я тогда даже переспросила: «У Ивы?». И оказалось, что Джил тоже смотрит «Красноглазых сов». Это заставило меня уважать Джил чуть больше, и в то же время я почувствовала ревность к сериалу, который так сильно люблю. А ещё вдруг подумала, что мы с Джил даже могли бы подружиться, если бы она не была такой противной. Но уже через мгновение эта мысль меня покинула. С такими, как я, обычно не дружат такие, как Джил.

Я в тысячный раз отвлеклась, но, в общем-то, все обстояло так, что я готова была взять улитку прямо сейчас даже несмотря на то, что с собой ее у Джил не было. Желательно мальчика, чтобы я назвала его Бердом. На это Джил сказала, что у улиток есть волшебное свойство – ты сам можешь выбрать, мальчики они или девочки, и это вдохновило меня ещё больше. Я сказала, что предупрежу родителей и сразу же сообщу об этом Джил – например, в «Фейсбуке». И мы договоримся, когда Джил отдаст мне Берда. Так что мы разошлись, вполне довольные друг другом. И домой я мчалась, точно у меня за спиной были крылья для ускорения. Даже новую серию «Красноглазых сов» смотрела без должного внимания, потому что все мои мысли были заняты улиткой.

Я ждала ужина, чтобы одновременно сообщить радостную новость и папе, и маме. Мне эта новость виделась настолько важной, что говорить о ней вне ужина казалось мне настоящей грубостью.