Страница 68 из 70
Анастасия едва заметно вздрогнула, когда цесаревич шевельнулся и с приглушенным стоном открыл глаза.
Было нечто упоительное в том, чтобы снова видеть любимое лицо так близко. Наблюдать, как менятся выражение глаз... Сначала они растерянны, все еще не верят, но потом, сквозь сомнения, медленно проступает робкое счастье видеть и понимать, что сие не сон и не видение. Его голова и вправду, так же, как и много лет назад, покоится у нее на коленях, а она, такая близкая, такая красивая, открыто смотрит ему в лицо, не пряча взгляда.
Мирослав поднял руку, но так и не коснулся ее лица.
Во взгляде Анастасии таилась такая боль, что цесаревич невольно отдернул руку и поспешил подняться на ноги. Старательно избегая смотреть по сторонам, он по возможности отряхнул мундир, пощупал затылок, пробормотал что-то вроде: «Вот паршивцы!» — и оглянулся по сторонам, пытаясь понять, где он.
Пожалуй, Мирослав нашел бы еще тысячу и одну причину, по которой можно было бы отложить еще хоть на мгновение тягостный разговор, но Анастасия, словно читая его мысли, отвела взгляд и устало произнесла:
— Я так далеко от Вас, Ваше Высочество. Всегда. Безумно далеко, даже когда нас с Вами разделяет едва ли пара шагов.
— Настя...
— Позвольте мне договорить, — Анатасия стиснула пальцами подол, по прежнему глядя в сторону. — Я разучилась ждать. Я больше не могу надеяться. Прошу, Ваше Высочество, ежели у Вас осталось ко мне хотя бы дружеское расположение, отпустите меня.
— Настя!
— Ежели я для Вас хоть что-то значу, не смотрите на меня так!
Мирослав невольно потупился.
— Дайте мне смириться, забыть, хотя бы попытаться жить той жизнью, в которой не будет Вас, — Анастасия, наконец, повернулась к нему, и в глазах ее горела отчаянная решимость. Напрасно искал в них Мирослав хоть тень былой любви, или горечи.
— Ежели ты того желаешь, — цесаревич упрямо не следовал протоколу и правилам приличий, обращаясь к ней так же, как и бесконечно давно в Южном, когда они еще были по-настоящему счастливы, — я уйду, но сперва позволь мне объясниться.
— Говорите, я слушаю.
Цесаревич мог только догадываться, какое смятение чувств скрывается за равнодушной маской. Только фамильная спесь Луговских, позволяла Анастасии стоять прямо, удерживала ее от желания рухнуть на колени, со слезами умоляя никогда больше не оставлять ее... Мирослав не знал, вот только сердце чувствовало, что нужно сделать один единственный шаг, и разделяющее их расстояние, просто перестанет существовать. Он глубоко вдохнул, намереваясь, наконец, произнести в слух то, о чем опасался лишний раз даже подумать.
— Как ты знаешь, моя дорогая Настя, королевство Заморское, обещало поддержку нашему царствию, ежели я женюсь на младшей принцессе. Откажись я, сие стало бы оскорблением для наших влиятельных союзников...
— Зачем мне снова выслушивать все это?! — голос Анастасии казался неестественно громким, почти крик, сопровождающийся треском материи. Тонкие пальчики княжны безжалостно рвали на лоскуты батистовый платок. Мирославу, не отличавшемуся особой впечатлительностью, вдруг показалось, что тоже самое происходит и с его сердцем.
Но он заставил себя продолжить:
— После некоторых раздумий я понял, что есть еще один путь: не жениться вовсе. Пусть я не мог быть с тобой, но мне хотя бы не пришлось делить ложе и терпеть рядом с собой женщину, которая мне глубоко безразлична. Оставалось только убедить союзников в целесообразности подобного решения. Я долго искал причину — и нашел ее. Обвенчав младшего брата с островной царевной, я мог бы передать трон их сыну, навечно объединив два государства. Островное царство важно для нас, как мы уже не раз имели несчастье убедиться. Исходя из этого, своих детей у меня быть не должно, а значит и свадьба не могла бы состояться...
Анастасия слушала затаив дыхание. Лоскуты истерзанного платка выскальзывали из ослабевших пальцев и медленно опускались на простой деревянный пол.
— А потом, вдруг, закрутилась история с покушениями на Елисея... Знаешь, Настя, я заново знакомлюсь с братом. И узнав прежде неизвестные стороны его характера, я вдруг принял решение. Через пару лет, когда у молодой четы появится наследник, а мой брат поднаберется опыта, я отрекусь от короны в пользу Елисея. Он истинный правитель: он не приказывает, а убеждает, увлекает за собой даже естественнее, чем дышит. Я и сам ловлю себя на мысли, что исполняю его просьбы, порой даже не задумываясь об их целесообразности. Да и сестра твоя идеально дополняет его сильные стороны. Ее честность и преданность не позволят Елисею сойти с верного пути, — цесаревич перевел дыхание. Сложно было только начать. Теперь он говорил и говорил, не думая о том, как же страшится того, что безнадежно опоздал... что она, его ненаглядная Настя, больше его не любит.
Он открыто ухаживал за дочерью генерала, которому был обязан жизнью, и отказался от своего слова. Никакие деньги или титул не заставят благородных людей позабыть о том, что их предали. Мирослав не мог поступить иначе, и Луговские поддержали его даже в том начинании, что разбило сердце их дочери. Вернув трон предков он, наследник престола, стал беднее и несчастнее, чем кто-либо в стольном граде.
— Я отдал царству все, что у меня было: честь, любовь, веру. Но я хотел бы немного пожить и для себя, только одно меня терзает... — Мирослав опустился на одно колено и взял в ладони безвольную руку княжны Луговской.