Страница 26 из 70
Кто жесток, тот не герой.
Царь-Реформатор
Утро началось с военного совета.
Точнее, вот-вот должно было начаться. Пока же, несколько не выспавшийся Его Высочество хмуро осматривал книжные стеллажи, а Витенька листал газету с новостями из столицы, заметно устаревшими, так как скорость распространения печатного слова по Царству заметно снижалась в зимнее время. Я просто скучала, прохаживаясь туда-сюда по восточному ковру в ожидании батюшки, который изволил запаздывать. Что было, в общем-то, на него не похоже.
Наконец-то скрипнула дверь, и в библиотеке появился князь Луговской. Витенька встал, приветствуя батюшку, царевич, плюнув на протокол, тоже.
Я невольно улыбнулась, поглядывая на родителя. Что ни говори, а солидности нашему батюшке явно не хватало. Росту он был среднего, некогда строен, подтянут и улыбчив, теперь же, к некоторому неудовольствию маменьки, только улыбчив. С пышными вислыми усами, лукавыми морщинками, притаившимися в уголках глаз, в простом домотканом платье и с животом, напоминающим пуховую подушку, батюшка скорее напоминал почтенного лавочника, нежели князя и генерала царских войск в отставке.
Но, надобно признать, внешность никого не обманывала. Слишком хорошо помнило дворянство решительность и жесткость князя Луговского в принятии важных решений. Помнило и боялось.
Батюшка неспешно уселся в любимое кресло, задумчиво посмотрел на нас и вздохнул.
Тааак, кажется у нас опять неприятности.
— Прибыл гонец из Софии со срочным донесением. Великий князь Борис Обломский взят под стражу по приказу Тайной царской канцелярии. Его обвиняют в покушении на Вас, Ваше Высочество.
Царевич дернулся, словно его ударили.
— Основания имеются? — уточнил Витя, со всей свойственной ему практичностью.
— Да, иначе канцелярские крысы и не дернулись бы. Один из недобитых... часами убийц, — батюшка невольно улыбнулся, давая понять, как он повеселился слушая отчет Витеньки, — сознался, что получил деньги от Великого князя.
— Значит, с заточкой на балу был тоже он? Борис Обломский? — я прикрыла глаза, отчаянно пытаясь выудить хоть что-то из своей изрядно пострадавшей памяти.
— НЕТ! — вдруг резко произнес царевич. — Сие не может быть правдой!
— Почему? — осторожно уточнил батюшка, внимательно наблюдая за лицом Его Высочества.
— Он был мне другом! Учился со мной в Университете, куда родня отправила его из опасений, что ему придется ответить за измену своего родителя. Я ни за что не поверю…
— А как же, "они все ничтожества, только один маркиз и не дурак" — старательно копируя интонацию царевича, произнес Витя.
Его Высочество не удостоил брата даже взглядом, продолжая смотреть на батюшку. Наконец наш родитель, решив что-то про себя, спросил:
— Можно вопрос, Ваше Высочество?
— Задавайте, Ваше Высокопревосходительство, я отвечу.
Царевич резко развернулся и подошел к заморскому камину. Отсветы пламени легли на лицо и напряженную фигуру Его Высочества.
— Как Вы спаслись во время мятежа? Кто помог Вам?
Его Высочество продолжал смотреть на огонь, словно в языках пламени видел картины давно минувших событий.
— Незадолго до того, как царские палаты были взяты штурмом, ко мне в покои пришел Борис. Мы росли вместе, но никогда не были особо близки: он завидовал тому, что я готов был отдать ему даром. Но ежели и был в царских палатах человек, которого я мог бы попытаться назвать другом, так только он, младший князь Борис Обломский. Я сидел у себя в комнате. Напряжение царило повсюду, я не никак не мог сосредоточится на алгебре. Помню, задача была про водоизмещение парусника, и ответ мне никак не давался. Когда я в десятый раз, переписывал свои вычисления, в комнату ворвался Борис. "Б`орис, вы решили задачу?" — "Боюсь, сие уже не важно, Ваше Высочество. Сюда идут вооруженные люди, батюшка велел убить Вас". На размышления не было времени, он отдал мне свое платье, шапку и копилку. Я быстро переоделся. Мальчишками мы мечтали о дальних странствиях, Борис откладывал деньги, чтобы устроится на корабль, который пойдет на Восток. Отдать мне внушительные на тот момент накопления, было самой большой жертвой. Мы похожи как кровные братья, так что уехать из палат в его экипаже труда не составило. На площади, когда мы остановились у моста, я выскочил на улицу и, пока прислуга соображала что к чему, дал деру и затерялся в толпе. Что было дальше я помню плохо. Было холодно, копилку отобрали у меня какие-то оборванцы, еще и поколотили хорошенько, так как я не хотел просто так отдавать, — Его Высочество криво усмехнулся.
Я широко раскрыв глаза слушала рассказ, слабо представляя, что сама стала бы делать в таком положении.
— Идти мне было совсем не куда. Я шатался по городу, пока не доплелся до какого-то двора и не уснул там на лавочке. На этом моя история могла бы и закончиться, но видно Богу было сие не угодно, — Его Высочество зябко повел плечами, словно жаркий огонь в камине на мгновение перестал обогревать. — Я помню, как долго болел. Застудился ночью на лавке почти на смерть. Меня выходил хозяин лавки Восточных диковин, может, помните такую возле Корабельной площади.