Игры чародеев

Сзади раздалось легкое шуршание листвы, но обернуться я не успел – что-то быстро и с силой ударило меня по голове. Я упал на землю рядом с Алисой, мои глаза оказались аккурат напротив её безжизненного лица.

Алиса была мертва. И её стеклянный, застывший взгляд стал последним, что я успел заметить, прежде чем потерял сознание.

Утро было хмурым и пасмурным.

С трудом разлепив глаза, я уставился в потолок, отчетливо ощущая тяжесть в голове, которая не давала оторваться от подушки. Не делая резких движений, я осмотрелся по сторонам: вокруг оказались хорошо знакомые, стены с синими обоями.

Я был дома.

Стрелки часов, висящих над дверью, показывали восемь утра. Из окна лил тусклый, серый свет, а с улицы доносилось неприятное жужжание механической газонокосилки – дворники привычно срезали дворовую траву на палисаднике перед домом.

Что случилось, и как я попал домой?

Попытка восстановить в памяти события минувшего дня успехом не увенчалась. Вместо них в голове всплывали лишь смутные и размытые образы, отказывавшиеся выстраиваться в связанный рассказ. Судя по осколкам воспоминаний, вчера я весь день провел на работе, затем – зачем-то срочно отправился в парк.

Больше я не помнил ничего.

Кое-как я поднялся на ноги, и в висках тут же началась болезненная ритмичная пульсация – та же самая, что не раз приходила ко мне во время похмелья. Неужели вчера я выпил настолько много, что спиртное напрочь отшибло мою память? Я облизнул запястье, а затем понюхал его – это был старый способ оценить запах изо рта – но ни привкуса алкоголя, ни перегара не почувствовал.

Неужели амнезия? Дело выглядело скверно: до беспамятства я не допивался со времен службы в армии.

Подойдя к окну, я настежь распахнул пластиковые ставни, впуская в комнату свежий воздух, и надеясь, что холодный утренний бодрящий кислород придаст мне немного сил и очистит голову. Отчасти желание сбылось – спертый запах комнаты начал постепенно сменяться ароматом свежескошенной травы, доносившийся со двора. Немного придя в себя, я неторопливо прошелся по квартире, поочередно заглядывая в другие комнаты, словно надеясь кого-то там найти. Конечно же, в них было пусто. Родители еще неделю будут отдыхать на солнечных пляжах юга, куда отцу – отставному военному – выдали бесплатную путевку. А я, тем временем, ненадолго получил в единоличное распоряжение то, о чем мечтают миллионы людей на свете – трехкомнатную квартиру в хорошем районе города.

Наскоро приняв душ и проведя утренние банные ритуалы, я заварил кружку крепкого кофе, вернулся к себе в комнату и сел на подоконник, лениво смотря в окно на раскинувшуюся перед домом гряду верхушек деревьев.

Память так и не возвращалась.

«Может, у меня начался альцгеймер?», – с тревогой подумал я. Всё же, настолько жесткого беспамятства в моей жизни пока ещё не случалось.

Я снова посмотрел на часы. До начала рабочего дня оставалась ещё куча времени – а значит можно было спокойно подышать свежим воздухом и неторопливо выпить кофе, стараясь привести воспоминания в порядок. После первого же глотка вязкой обжигающей жидкости по телу, словно ток, разнесся легкий заряд бодрости. Всё-таки недавний контрастный душ и доза кофеина делали свое дело: они немного выбили тяжесть из моей головы, а в теле пробудилась твердость и сила.

Мой взгляд упал на фотографию в массивной деревянной рамке, стоящую на столе. Снимок был сделан год назад – один знакомый запечатлел на камеру меня и Алису, сидящих на неудобной деревянной скамейке в холле нашего университета. Я хорошо помнил тот день – мы только-только сдали выпускной экзамен по римскому праву, самой сложной дисциплине за все время обучения. Наш преподаватель, миловидный с виду, но очень жесткий и придирчивый профессор с полубиблейской фамилией Соломонов несколько часов с пристрастием расспрашивал каждого из нас об actiobonaefidei, animuspossidendi и прочих тонкостях юриспруденции тысячелетней давности. Он сыпал вопросами с таким остервенением, словно считал нас последними представителями древнеримских патрициев, по определению обязанными знать назубок законы этой исчезнувшей империи.

Несколько раз за экзамен я пробовал наложить на Соломонова хоть какое-нибудь заклинание, способное остудить его пыл: сначала пытался вогнать в сон или, на худой конец, в полудрему; затем – рассеять внимание и отвлечь посторонними мыслями. И все мои попытки оказались тщетны.

В последний момент я пустил в ход тяжелую артиллерию: применил заклинание, способное пробуждать в людях сильнейшее безразличие. Силу этой магии я знал не понаслышке – за несколько месяцев до экзамена Алиса как раз испытывала её на мне.

Но Соломонова магия не брала. Более того – казалось, что с каждой новой порцией заклинаний у него лишь прибавлялось сил.

Волшебство так и не помогло нам с Алисой сдать экзамен – пришлось выкручиваться исключительно за счет знаний. К счастью, в конечном итоге мы всё же сумели самостоятельно ответить на большинство каверзных вопросов.

Глядя, как легко профессор Соломонов уворачивался от наших заклинаний, я предположил, что некоторые люди имеют врожденную устойчивость к магии. Впрочем, возможно профессор и сам был практикующим чародеем, наложившим на себя какие-нибудь неведомые охранительные чары, отталкивавшие любые попытки затуманить его разум. Как знать, как знать.

Я улыбнулся нахлынувшим приятным воспоминаниям.

Вот бы теперь так же легко вспомнить, что, черт возьми, произошло вчера.

Боль в голове немного утихла. Отставил недопитое кофе в сторону, и аккуратно соскочив с подоконника, я побросал кое-какие вещи в рюкзак, надел уличную одежду, накинул кроссовки на ноги и вышел из дома.

Дорога до «Периметра» отняла традиционные сорок минут. Открыв магнитным ключом центральную дверь невидимого здания, я зашел внутрь, приветственно кивнул дежурному охраннику и размеренным шагом направился к себе в отдел.

В то утро в офисе было на удивление пусто. Почти никто из коллег еще не пришел на работу, только Людмила сидела в своем отгороженном стеклянной стеной кабинете-аквариуме, ковыряясь в документах. Завидев меня, она бодро вскочила с места.

– Доброе утро! Тебе удалось вчера с Цицероном закончить? – неизменно жизнерадостным голосом поинтересовалась она.

Я посмотрел в ответ потупленным взглядом. Где-то в глубине сознания я отдаленно понимал, о чем она спрашивала, но никак не мог вспомнить конкретики.

Не заметив ответной реакции, Людмила пощелкала у меня перед носом пальцами.

– Ку-ку. С тобой все в порядке?

Люда была хорошим человеком. За несколько дней совместной работы у нас сложились дружеские взаимоотношения, поэтому юлить я не стал – и рассказал всё, как есть.

– Ты не поверишь, но у меня отшибло память, – признался я. – Вообще не помню, что вчера было.

Она хихикнула.

– Да ну? – улыбнулась Людмила. – Может, выпил много лишнего?

– Возможно, – ответил я. – Только не помню, чтобы я вчера вообще пил.

– Напоминаю: вчера я дала тебе неизданные тексты Цицерона для перевода. Вон они – лежат на столе.

Начальница указала на мой стол, где, действительно, были разложены фотокопии каких-то латинских манускриптов. Я взял один из снимков в руки и внимательно на него посмотрел.

– Первую страницу ты перевел вчера. Вспоминаешь?

Я отрицательно покачал головой.

Взгляд Людмилы вдруг как по щелчку изменился – словно она вспомнила о чем-то важном и тревожном.

Легкая улыбка, обычно маячившая на её лице, резко стерлась.

– Пошли за мной, – строго скомандовала она и, быстро зашевелив своими короткими ножками, вышла из кабинета.

Не задавая вопросов, я послушно проследовал за начальницей. Спустившись на два этажа ниже, мы зашли в помещение одной из многочисленных алхимических лабораторий, в огромном количестве раскиданных по зданию. Людмила подошла к длинному стеклянному шкафу, тянувшемуся вдоль стены, и достала оттуда небольшой фонарик, после чего посветила им мне в глаза. Лампа фонарика оказался ультрафиолетовой. От неожиданно ударившего в глаза яркого сиреневого света я немного отшатнулся.