Страница 8 из 13
Сидя на сорок седьмом этаже в столовой Goldman Sachs с панорамными видами на 360 градусов на Нижний Манхэттен и Нью-Йоркскую гавань, мы непринужденно болтали о разных внутрикорпоративных драмах, которые вызвал этот финансовый зомби-апокалипсис. Наконец мы, слегка неуклюже, подобрались к теме моего увольнения. В Goldman я был всего лишь маленький мушкой на большом коровьем крупе, но, по крайней мере, в узком кругу тема моего отбытия из «большой игры» в сомнительный калифорнийский стартап стала вполне себе предметом для разговора. Большинство коллег думали, что я сошел с ума.
– Скотт, ты никогда не думал о том, чтобы рискнуть и заняться чем-то своим, а не работать на большую компанию? – спросил я, указывая ему на рой рабочих пчел вокруг нас, уминающих свои благоразумные салаты перед возвращением в трейдерский улей.
– У моих родителей был небольшой семейный бизнес, и я видел, как они проходят через все эти стрессы… то взлетов, то падений. Непредсказуемость жизни ужасно сказалась на них. Никогда не хотел бы представить себя на их месте. Goldman – далеко не идеальная компания, но она продержится долго. Мне не хотелось бы жить в неуверенности.
Через пару месяцев карьера Скотта Вайнштейна в Goldman, насчитывавшая уже двадцать лет, подойдет к внезапному завершению. Его финальный ангажемент состоялся в отделе банковского кредитования – то есть той сферы бизнеса, которая понесла ощутимые потери во время финансовой катастрофы. В группе банковского кредитования царила напряженная атмосфера, и спор между Скоттом и главным трейдером дорос до уровня вендетты. Скотта попросту уволили. Скотт, как и полагается в таких случаях, устроился на аналогичную должность в другом банке, но я никогда не забуду об иронии этого случая, когда уволенным оказался работник, искавший в первую очередь стабильности.
По всему опыту работы, как в крупных компаниях, так и в стартапах (в том числе, нет, даже особенно в Facebook), я всегда предпочитаю – стократно предпочитаю! – подчиняться строгим условиям рынка, переменчивости удачи и причудам пользователей, чем лавировать по политическим соревнованиям в популярности в крупной компании, в окружении посредственностей и ничтожеств, преуспевших в жизни только благодаря хитрости и внешности. Неудачный пример Скотта Вайнштейна стал лучшим примером, который он или кто бы то ни было еще дал мне и который проигнорировал, подвергая себя ужасной опасности.
Через неделю после того обеда я забрал свои вещи из квартиры, где жил с моей теперь уже бывшей девушкой, запрыгнул в кабриолет BMW и провел шесть дней за рулем, чтобы вернуться в Калифорнию, где меня ждало приключение.
Глава 2
Биржа внимания человеческого
Спектакль есть капитал на той стадии накопления, когда он становится образом.
– ОБРАТНЫЙ ОТСЧЕТ ОТ СТА, НО НАЗЫВАТЬ ТОЛЬКО КАЖДОЕ СЕДЬМОЕ число, – приказала офицер Кляйн. Пять футов два дюйма в полицейских лакированных туфлях. Я старался не смотреть на ее грудь в униформе и значках. Весьма чахлое состояние мозга мне в этом не помогало.
– 100, 93, 86, 79, 72, 65, 58, 51, 44, 37, 30, 23, 16, 9, 2… Надо ли продолжать по ряду отрицательных чисел? – осторожно спросил я. После многих лет, в течение которых зарабатывал на жизнь математикой, я мог бы продолжать в том же духе всю ночь, даже когда после выпивки едва лыко вязал.
– Каково ваше образование? – спросила офицер Кляйн.
С моей точки зрения, это был показательный вопрос.
Среди офицеров полиции встречаются любители поиздеваться, которые пользуются своими погонами как оправданием для садизма. Однако большинство полицейских – все-таки реакционеры, верящие в некий упрощенный манихейский дуализм вселенной, где каждый по своей сути либо хороший, либо плохой. Эти защитники закона принесли присягу и теперь охраняют собственность и ее собственников-патрициев от жестокости и воровства. Они отделяют моральные зерна от плевел и умеют отличить недостойного преступника от добропорядочного гражданина. Эта склонность к здравомыслию является их призванием, профессией, при полной поддержке той глухомани, которая платит за полицейскую униформу и патрульные машины. Чтобы заслужить их снисхождение, вы должны восприниматься как некто с хорошей стороны – вы лишь на секунду сбились с пути и оказались во мраке. Вас нужно лишь немного подтолкнуть, чтобы вы вернулись на путь праведный.
Как раз мой случай.
– Кандидат наук. Между прочим, тут вы можете увидеть моих коллег. Мы работаем для стартапа с венчурными инвестициями. Это время неформального общения в нашей компании. Я работаю в ней ученым-исследователем, – я говорил это, показывая на кучку сотрудников Adchemy, вышедших полюбоваться на арест своего нового коллеги. Я старался источать респектабельность, как парфюм.
Офицер Кляйн колебалась.
В этот момент на сцену вышел ее напарник – толстошеий Бык Коннор. Такого персонажа, типичного «товарища полицейского», можно увидеть во многих играх-стрелялках.
– Сэр, можно попросить вас дыхнуть сюда? – велел он, протягивая мне белую пластиковую трубочку. Будто это был один из шотов текилы, которые я только что в себя опрокидывал.
Будь то алкотестер или банан, в таком положении невозможно поддерживать визуальный контакт с другим мужчиной. Слишком странно это. Так что, дыша в приборчик служителя закона, я вглядывался в голубые дали.
А теперь барабанная дробь!
– 0,91, – провозгласил Бык Коннор.
Проклятье. По законам Золотого Штата максимально допустимое количество алкоголя в крови – это 0,8.
Эта сцена нуждается в некоторых пояснениях.
Каждый четверг некое ядро из самых молодых и самых неприкаянных сотрудников Adchemy (каждый раз в разном составе) устраивали себе «счастливый час» в одной из местных забегаловок. Уж поверьте мне, между богемной магистратурой и разгульной Уолл-стрит с корпоративной AmEx я провел немало «счастливых часов», разрушая свою печень, и даже был возведен в сомнительный ранг пропойцы. Но эти новые выходки были настоящими алкоголическими катаклизмами без какой бы то ни было логики или планирования. Из-за них вся пятница и часть субботы превращались в дымящиеся руины. Это был мой первый выход в свет из этой серии, и мой план вести себя хорошо испарился ровно в тот момент, когда я начал обниматься у бара с симпатичной азиатской коллегой. За раундом текилы последовала новая порция обнимашек-целовашек в туалете – а чем она закончилась, я не помнил тогда и не помню сейчас. Посреди заварушки я заметил, что мой коллега по исследованиям Дейв, тот еще холеный мерзавец, слинял вместе с азиаткой. Терзаемый болью от латиноамериканской привычки к собственничеству, я выбрался наружу, в темную ночь, чтобы посмотреть, куда делся мой приз. Мне показалось, что я заметил вдалеке их удаляющиеся спины, и с удвоенной скоростью погнался за ними… чтобы в итоге потеряться в бесконечной коммерческой суматохе Сан-Матео.
Вернувшись тем же путем, я оказался возле кабриолета BMW третьей серии, который провез меня через янтарные волны песка и пурпурные величественные горы, от цивилизации Восточного побережья до этого обдуваемого кондиционерами стартаповского ада. Я был убежден, что машину надо спасти от каких-то необъяснимых опасностей, и решил припарковаться как можно ближе к бару, географическое расположение которого представлялось теперь уже не столь четким. Мотор заведен, сцепление выжато, мы поехали.
В моей родной Южной Калифорнии господь наделил нас само собой разумеющимся правом выполнять повороты в форме буквы U[11]. Но в Северной Калифорнии правила движения более жесткие. На Третьей улице я совершил нелегальный поворот в форме буквы U, чтобы вернуться к бару, – и тут-то на периферии моего зрения появились мигающие красно-синие огни.
11
Меня растили с колыбели в кубинском эмигрантском поселении в Майами, но родился я в Южной Калифорнии. За счет этого я в большей степени калифорниец, чем большинство акклиматизировавшихся жителей Кремниевой долины.