Страница 6 из 13
Конечно, ставки не ограничивались одними бургерами. Аналитиков заставляли участвовать в конкурсах на отжимание, делая завышенные или заниженные ставки на общее количество. Проходя невзначай по этажу, с головой погруженному в нелегкую работу построения капитализма, можно было невзначай споткнуться о торгового аналитика или об исключительно накачанного вице-президента отдела продаж – оба с красными от напряжения лицами выдавали на-гора свое отжимание № 237. Их отглаженные рубашки насквозь промокли от пота, а вокруг ревущие болельщики выкрикивали свои ставки.
По пятницам, во второй половине дня, в преддверии выходных наблюдался спад деловой активности. Чтобы предотвратить его, весь отдел участвовал в интересной игре. Все скидывали свои корпоративные ID в мешок и раскошеливались на сумму от $20 до $100 (чем выше твоя должность, тем больше платишь). Затем главный трейдер начинал доставать ID из мешка один за другим, озвучивая имена. Обладатель последнего оставшегося в мешке ID срывал весь куш. Куш не распределялся между несколькими участниками, а доставался одному человеку. Когда в мешке оставалось около двадцати ID, процесс становился по-настоящему ажиотажным: формировались шайки по интересам, и начиналась торговля. Те, чьи ID оставались в мешке, продавали их тем, кто предлагал самую высокую сумму. Они выходили из игры рано, предпочитая монетизироваться и не рисковать возможностью выбывания. Справедливая цена ID рассчитывается легко: если на кону $2000, а в мешке осталось десять ID, то один ID стоит $2000 ÷ 10 = $200. Однако рынок торговал не так: ID неизменно уходили по цене рыночной. Чем ближе был конец процесса (то есть чем меньше ID оставалось в мешке), тем выше в процентном соотношении росла маржа. Люди мыслили иррационально и стремились к тому, чтобы перебить цену и получить наибольшую выплату – и чем более вероятной была эта выплата, тем больше они были готовы переплачивать. Свое влияние оказывали и, скажем так, структурные факторы: в пятницу вечером в Нью-Йорке всем хотелось урвать как можно больше наличности, чтобы просадить ее на выходных. Готов поспорить, тот же стейк в Peter Luger казался вкуснее, если за него платили деньгами, собранными с трейдерского этажа. Победитель распихивал по карманам толстые пачки двадцаток и соток (если они туда умещались), и все разбирали обратно свои ID. К 5 часам вечера трейдерский этаж превращался в город-призрак.
Для любителей иронии Уолл-стрит была неиссякаемым источником удовольствия. Тотальную, необузданную и в открытую прославляемую здесь погоню за наживой можно было сравнить с сексом у едва достигших половой зрелости подростков: вы можете и хотите думать только об этом. Но в то же время следовало соблюдать правила корпоративного приличия. Мы трудимся на благо Господа, помните (Господь тоже трудится на благо Goldman, как кажется со стороны). Таким образом, после особенно накаленного страстями пятничного послеобеденного раунда соревнований по отжиманиям и после ID-лотереи всему этажу адресовалась служебная записка. Ее суть сводилась к напоминанию о том, что на этаже трейдеров запрещалось делать ставки. Это напоминало мне ту классическую сцену из «Доктора Стрейнджлава», где персонаж в исполнении Джорджа Скотта пускается в рукопашный бой с русским послом в пультовой комнате Пентагона, а ему строго выговаривают: «Господа, вы не можете драться здесь. Это военная комната!»
И никакого секса в борделе, дорогие товарищи по оружию!
В мою бытность на Уолл-стрит мне повезло стать свидетелем заключительного акта эпохальной исторической трансформации. Учитывая мою роль на рынке деривативов, могу сказать, что намеки на эту трансформацию как-то мелькали вдалеке, но ее воздействие оказалось чересчур глубоким и, несомненно, релевантным для этой истории.
В сентябре 2000 года, задолго до изображаемых здесь событий, Goldman Sachs приобрели компанию, чья история измерялась десятками лет, – а именно Spear, Leeds & Kellogg. SLK были старомодной организацией, занимающейся брокерством и поддержанием котировок на организованном рынке. Ее штат состоял из целой армии трейдеров и клерков – тот тип людей, которые одеваются в цветные пиджаки и ожесточенно жестикулируют друг другу, находясь по разные стороны самого центра столпотворения (совсем как на Чикагской товарной бирже). Сотни этих трейдеров обслуживались парочкой программистов, сидевших возле нескольких компьютеров с самыми базовыми моделями определения цены опционов.
К 2007 году сотни этих трейдеров исчезли. Вместо них остались два трейдера, двенадцать стратегов по построению и обслуживанию моделей, плюс сотни очень быстрых машин, генерирующих код. Что представляли собой товарищи в цветных жакетах, пережившие эту революцию? Они были ископаемыми останками динозавров в музее – то есть на месте только ради шоу. Их заменили дорогие мигающие огнями коробочки, находящиеся как можно ближе к реальной бирже и соединенные между собой самыми короткими проводами, какие только можно купить, взять в аренду или зарыть в землю.
Единственными ограничителями скорости в этом мире были закон Мура и теория относительности Эйнштейна. Логика бизнеса была настолько быстрой, насколько микрочипы могли делать вычисления, не расплавляясь при этом, и насколько быстро импульсы света пролетали через оптоволоконные кабели. Суть происходящего в следующем. То, что случилось с SLK, было не просто примером нишевого исключения благодаря технологическим инновациям, но предвестником того, что вскоре произойдет со всем миром. В будущем нетривиальные решения станут повсеместными. Компьютеры будут общаться между собой, а людям останется только заниматься логическими схемами этих компьютеров. Инновация дебютировала в финансовой сфере, потому что там были самые высокие ставки и ценность все нарастающего вычислительного преимущества была чрезвычайно высока.
Перефразируя очень часто цитируемого венчурного капиталиста Силиконовой долины Марка Андриссена, можно сказать, что в будущем останутся только два типа деятельности. Первый – люди, которые говорят компьютерам, что им делать. Второй – люди, которым компьютеры говорят, что делать. Уолл-стрит стала лишь первым осторожным намеком на эту тенденцию. Следующим местом, где этот сдвиг стал заметен в колоссальном масштабе в рамках как денег, так и технологии (хоть я на тот момент этого и не осознавал), была интернет-реклама. А потом это явление скажется и на транспорте (Uber), и на гостеприимстве (Airbnb), и на доставке еды (Instacart), и на чем угодно. Если развивать эту теорию дальше, вскоре вычисление перестанет вмешиваться жестким разрывом в рабочий процесс человека – как то сделали, например, калькуляторы по отношению к бухгалтерам. Наоборот, люди превратятся в жесткий разрыв компьютерного рабочего процесса – что, например, делают водители Uber. Но такими размышлениями мы сейчас опережаем сами себя.
Отсюда вытекает еще один дополнительный урок.
Такой переход от людей к компьютерам произошел в большей степени тогда, когда обе стороны были более-менее уравновешенны. Та сторона финансового мира, которая занималась долгами, по тем или иным причинам все еще ориентировалась на человеческий фактор. Люди напрямую общались друг с другом по телефонам либо через системы мгновенного обмена сообщениями. То был капитализм, движущийся на той скорости, на которой язык поворачивается и руки печатают. Так получилось потому, что у компаний комплексные и разносторонние долги. У организаций наподобие General Motors сотни, если не тысячи, долгов разного типа, и все они плавают по мировым биржам. Вкратце они не относятся к той категории, которую экономисты именуют «взаимозаменяемые», – то есть их нельзя поменять друг на друга так, как это можно провернуть с четвертьдюймовыми отвертками или пробками от бутылок.
Кредитные деривативы, впрочем, это нечто иное. Именно в них и заключается защита General Motors от дефолта – гарантия того, что это ясное и единовременное событие не осуществится. Единственное, что отличается (и то в рамках стандартизированных временных промежутков), – это то, на какой срок рассчитан полис – например, три месяца или три года. Развивая автомобильную аналогию: когда страховая компания страхует ваш автомобиль, она не учитывает бесконечное множество комбинаций, особенностей конструкции, расцветок, ободов колес, произведенных после покупки модификаций и болтающихся на зеркале ароматизаторов воздуха. Ей достаточно знать марку, модель, год выпуска и местонахождение средства передвижения, а также стоимость застрахованного. И это все. Если посчитать, существует только несколько сотен типов автомобильных страховок – то же самое с кредитно-дефолтными свопами.