Страница 5 из 13
«Стратеги» были евнухами на этой оргии. Ответственными за поддержание эрекции финансовой аристократии на съемочной площадке. Тем самым непременным британцем из каждого голливудского фильма о Второй мировой войне: необходимым, чтобы добавить в кадр элегантности и экзотической утонченности, но в принципе второстепенным для сюжета (разве чтобы очень кстати словить пулю какого-нибудь злодея).
Были и вознаграждения. Когда рынки складывались в апокалиптический ландшафт в стиле Босха, все голдмановские пехотинцы, сержанты и генералы смыкали строй и превращались в греческую фалангу алчности. В отличие от почти всех остальных банков на этой улице, Goldman могли просчитать риски по ценным бумагам и классам основных средств до пяти десятичных знаков. Партнеры, у которых значительная часть чистой стоимости активов хранилась в акциях Goldman, проводили напряженные совещания и предлагали свои планы по спасению тонущего корабля. Люди обращались за протекциями. Клиенты, оказываясь зажатыми в тиски, вынуждали играющего на понижение покупать по повышенным ценам. Риски быстро хеджировались, остатки средств со счета быстро сбывали. Невзирая на всю суматоху (и на драму, обещанную «Покером лжецов»), я редко видел, чтобы кто-то терял самообладание дольше, чем на две секунды. Мы истекали кровью – но другие-то умирали. Мы чувствовали себя привилегированными зрителями, получившими места в первый ряд на самое грандиозное финансовое шоу поколения.
Что такое дериватив? Сейчас я вам создам один для примера. Беру кусочек бумаги и ставлю на нем свою подпись. Если моя писательская репутация взлетит до небес благодаря этой книге, которую вы (а также, надеюсь, еще миллион читателей) держите в руках, этот кусочек бумаги в прекрасном и недалеком будущем превратится в автограф и будет стоить тысячи. Если, наоборот, я умру в полном забвении, цена бумажке будет даже не ноль, а меньше нуля – вы сами кому-нибудь заплатите, чтобы от нее избавиться. Достоин внимания тот нюанс, что у дериватива нет собственной стоимости как таковой – она образуется косвенным путем в зависимости от стоимости некоего иного объекта (в данном случае моей писательской славы). Важно и то, в насколько широком диапазоне может меняться цена дериватива – банкир назвал бы это изменением соотношения обязательств к активам. Это может быть как ноль, так и много тысяч. Если я окажусь успешным, взятая за основу ценность моего писательского мастерства будет колебаться в относительно узком диапазоне колебания валюты. В невероятном случае обретения мной писательского бессмертия этот дериватив может стоить очень много (или совсем ничего).
Что такое кредитно-дефолтный своп? Это нечто наподобие автомобильной страховки, которая защищает взятые кем-то взаймы деньги, а не кучу стекла и металла, именуемую автомобилем. Какая-нибудь сволочь, из хулиганства, поцарапает вам кузов и уничтожит $500 ценности – а по страховому договору вам эту сумму выплатят. Машину угнали? По полису вам выплатят ее полную стоимость. Кредитно-дефолтные свопы работают, на первый взгляд, по тому же принципу. Вы одолжили кому-то деньги в виде облигаций. Вам их не вернули или вернули только частично? Человек, продавший вам кредитно-дефолтный своп, возмещает ущерб, и к вам возвращается все то, что вы потеряли в результате дачи взаймы.
На этом, впрочем, сходство заканчивается.
В отличие от случая с автомобильной страховкой, благодаря кредитно-дефолтным свопам условный полис на вашу машину может получить кто угодно, даже если у него в этом нет материальной заинтересованности. Иными словами, застраховать машину может не только ее владелец. Причем они могут не просто взять страховой полис, но и выписать его и предлагать услугу возмещения убытков – будто бы сами владели небольшой страховой компанией правительственных служащих. Если цена страховки слишком высока с учетом риска и в том или ином аспекте определена совершенно неправильно, жадные игроки рынка будут рады продать ее вам. Возможно, они знают, что ваша машина стоит в гараже неблагополучного района, – в таком случае страховка для вас будет стоить необоснованно дорого. А возможно и прямо противоположное: они угоняют машины, планируют угнать вашу и намерены заработать и на угоне, и на страховом иске. И для этого они покупают полис до угона. На Уолл-стрит тоже так поступают.
Слово «кредит» происходит от третьего лица единственного числа латинского глагола «верить» в настоящем времени. Это самая удивительная и увлекательная вещь в финансовом мире. Такие же акты слепой веры являются основой всех человеческих взаимодействий в этой жизни: ваша жена может изменять вам, но вы все равно надеетесь, что это не так. Онлайн-магазин, которому уже заплатили, может не доставить товары – но вы надеетесь на обратное. Кредитно-дефолтные свопы – всего лишь прямолинейная квинтэссенция подобных верований в финансовой и контрактной форме по отношению к корпоративным структурам. В отличие от других финансовых документов – например, акций IBM или нефтяных фьючерсов, – кредитный дериватив не является даже теоретической ценностью осязаемого товара. Это умозрительная ценность абсолютно неосязаемого объекта, восприятие возможности выполнения неких обязательств в будущем.
На заре моей технологической карьеры меня часто спрашивали, как я перешел с Уолл-стрит в рекламные технологии. Такие люди почти наверняка ничего не знали ни об одной из этих индустрий – иначе ответ был бы для них очевиден. Я все время занимался одним и тем же: оценивал то, как люди воспримут нечто, будь то акции General Motors или пара вожделенных туфель на Zappos. Разницы нет никакой, кроме сумм задействованных денег. По какой-то случайной причине, о которой сам скоро забыл, я зашел в штаб-квартиру Goldman по адресу Брод-стрит, 85, на тот этаж, где велась торговля кредитными ставками. Зашел и сразу же ощутил запах жирного фастфуда, от которого желудок чуть не выворачивался наизнанку. Целых два ряда столов, за которыми раньше сидели напряженные трейдеры, немногословно разговаривавшие по телефону, теперь перешли к хулиганистому батальону молодняка, одетого в шикарные наряды из Century 21[7]. Толпы трейдеров, одетых в анти-Century 21, толпились вокруг них, и все это напоминало начало линчевания. Элан Брейзил, управляющий директор отдела ипотечных стратегий в Goldman Sachs, раздавал им маленькие, обернутые в засаленную бумагу шайбы – совсем как командир времен Первой мировой войны, распределяющий по своим войскам боеприпасы перед атакой.
Естественно, это было соревнование по поеданию бургеров White Castle.
Трейдинг деградировал от свопов процентных ставок (минимальный условный объем $50 миллионов) к деланию ставок на то, кто из голд-мановских юнцов-прислужников умнет больше бургеров White Castle за час. Структура ставок была типично лас-вегасовской: занижение или завышение количества бургеров, которые будут съедены без последующей рвоты. Толпа зрителей превратилась в воющую, отчаянно жестикулирующую массу наэлектризованной жадности. Серьезные трейдеры делали друг другу сигналы и вели учет происходящего в своих блокнотах, будто бы речь шла о многомиллионных контрактах. Лучшие шансы были у молодого аналитика по имени Рич Розенблюм, который использовал технику Кобаяши[8], чтобы впихнуть в себя жирные шайбочки. Она предполагала разламывание шайбочек пополам и обмакивание этой хлебно-жирной массы в чашку воды, чтобы она размокла и тем самым облегчила проглатывание.
Самым слабым соперником была молодая блондинка-интерн из Принстона, которая на вид весила не больше чем дюжина бургеров. Друзья девушки скучились над ее книгой ставок, делая нелепо высокие ставки и будучи прекрасно осведомлены о ее послужном списке в принстонской столовой – блестящий пример торговли инсайдерской информацией.
И она задала жару! Промчалась на всех парах мимо отметки «пятнадцать» бургеров и уже приближалась к двадцатому. На числе «двадцать два» она сравнялась с текущим лидером, Ричем. А потом случилось неожиданное: сидевший недалеко от нее толстенький азиатик начал со скоростью реактивных снарядов изрыгать из себя куски непереваренных бургеров. Элен Брейзил, тот еще крестный отец бургерных конкурсов, немедленно подскочил с пластиковой мусоркой, чтобы поймать этот фонтан. Участницы группы поддержки, блондинки (а они ведь сознательно вошли в эту черную дыру бургерной игры не столько хиханек, сколько долларов ради!) начали махать руками как сумасшедшие, чтобы отвлечь ее от рвотного шоу прямо по соседству. Если бы она настроилась на волну тропического ливня из кусков гамбургеров и желудочного сока, могла бы запуститься цепная реакция рвоты! Элан мудро увел с этажа азиатика и унес ведро с рвотными массами. Судя по турнирной таблице, счет Розенблюма достиг двадцати шести, но принстонской блондинке удалось преодолеть планку, указанную в ставках, которые делали на нее на основе жульнической торговли инсайдерской информацией, а большего ее синдикату и не надо было. Час подходил к концу, и толпа вконец одичала. Как только участники произвели и получили выплаты, все помчались обратно к своим телефонам и отчетам по рискам. Целый этаж весь день вонял, как фритюрница. О, эта неумолимая поступь капитализма[9]…
7
Century 21 – это очаровательно ретроградный универмаг-дискаунтер, расположенный слегка к северу от границы финансового округа Манхэттена. Единственным целесообразным для покупки товаром в нем была рубашка Hugo Boss за $40, которую надо было примерять прямо на этаже (булавки были все еще в ткани, а значит, совсем скоро и в вашей коже).
8
Такеру Кобаяши – крошечный японец, который установил и, возможно, еще сейчас удерживает за собой большинство важных рекордов в отвратительном «спорте по поеданию». Он стал первопроходцем таких техник скоростной еды, как описанное здесь макание. Однажды он за десять минут съел шестьдесят четыре хот-дога в Nathan’s Famous на Кони-Айленде.
9
А что же произошло с раблезианцем Ричем Розенблюмом, столь выносливым на бургеры? Он со временем стал управляющим директором Goldman Sachs и дорос до того, что стал главным трейдером опционов на нефть. Капитализм всегда вознаграждает подлинный талант.