Страница 2 из 6
Может быть, этот юношеский лепет любви, странички дневников и писем смогут вырвать наших любимых из молчаливого забвения смерти…
Часть I
Письма
В те годы З. М. Шарко писала письма-дневники, письма-фантазии, адресованные нам, писала и часто не отправляла их. Мы долго не верили в существование этих писем. Но однажды Зэмэ разрешила нам их прочитать и забрать с собой в Москву. Мы возвращались в Москву в плацкартном вагоне, бесценный груз везли в пакете, для сохранности положив его под голову.
Письма публикуются с сохранением авторской пунктуации и орфографии. Пунктуация – отражает интонацию, а нарочитые орфографические ошибки – это ведь тоже стиль автора: умение играть и наслаждаться звучанием слова.
Зэмэ: «Вот ты говоришь, писать. А я всё время пишу – это мои фантазии».
А.С.: «Так вы их записывайте, чтобы все об этом знали».
Зэмэ: «А я пишу, это письма мои неотправленные. Ты их читала?»
Здрассьте!
Лучше бы приехали и разобрали этот ворох написанных вам писем и из Челябинска, и из Ялты, и из Ленинграда, написанных, недописанных, – ворох впечатлений, написанных вам.
События, съёмки, встречи, полёты, перегрузки настолько навалились на меня, что я только перед коротким сном что-то пишу, – и на каком-то важном литературном обороте, – а мне очень важно, когда я пишу вам, чтобы были там литературные обороты, – я устаю, просто не могу вывернуться из деепричастных и сложносочинённых, а у меня они всегда особо сложносочинённые. Короче говоря…
Дорогая ЗэМэ!
Несмотря на длинный и, как нам казалось, нескончаемый путь, мы уже в Москве, и даже дома, и уже прошли сутки, как мы с Вами расстались и остались наедине с Вашими письмами и своими мыслями.
Зэмэ, письма Ваши – удивительны, в них схвачено ощущение мгновения, настроение, то, что так трудно передать на бумаге. В них хорошо всё: и их фрагментарность, и дневниковая незаконченность, и естественность, и простота слога. А главное, в этих письмах есть Вы, Ваша сила и вера в себя и в искусство.
Для нас Ваши письма – это редкие мгновения общения с Вами. Зэмэшенька, не разбрасывайте Ваши письма и давайте нам их иногда читать.
18.02.1975 г.
Мяу! Мяу! И ещё раз, Мяу! Вы будете смеяться, но я уже соскучилась без вас, девчухи мои.
Сегодня после репетиции ехала домой на такси, – поскольку получила зарплату, – смотрела на свой город в удивительном освещении, – солнца, вроде бы и нет, а отсветы его делают Неву розовой, каким-то странным розовым цветом сверкают шпиль, и стены Петропавловской крепости. Дома голубые, розовые, песочно-светящиеся.
Смотрела и жалела, что вижу всё это одна, без вас.
Уж если я, старожилка, была потрясена, – что было бы с вами!?
Купила у какой-то старухи ветки берёзы с почками, – много, много, – и теперь на берёзовом пне сверху в глиняном горшке свисают вниз эти почки. Очень красиво!
Купила на базаре ещё овса и душистого горошка, – завтра посажу. Будем ждать новых ботанических радостей.
Начали репетировать новую пьесу, – интересно. Директору театра позвонили из обкома – вызывают меня и Басю[1] 15-го числа на Ленфильм, ещё раз будет просмотр «Дня приёма…»[2], – хочут, наверное, услышать голоса виновников «торжества». Даже репетиции ради этого мероприятия заканчивают на час раньше. Поедем! Фраки наденем!
И выскажем!
Это явное продолжение известной вам компании. Ваша замечательная ручка не пишет на этом глянце. Целую вас, мои девчухи, держите за меня и за Басю 15-го в 15 часов кулаки, фиги, скрещенные пальцы. Что угодно! Потом напишу, ваша беспартийная большевичка.
Троекратное дружное – Мяу! Восторженное и счастливое!
Мы рады и нам опять хорошо: мы получили Ваше письмо. Оно было такое Ленинградское! Мы читаем его с начала до конца и с конца до начала, с середины до конца и с конца до середины, слева направо и справа налево, смотрим на свет и опять читаем, ещё немножко, и мы будем держать ваше письмо над свечой – авось какие-нибудь новые буковки появятся.
А 15-го именно в 15 часов мы, конечно, держали фиги за Вас с Басей. Хотя письмо было отправлено восемнадцатого, сработала интуиция (мы почувствовали, что сегодня держать фиги – совсем не лишнее). И теперь мы очень «хочем» знать, чем же закончился Ваш визит в столь «достопочтимое» собрание и помогли ли вам «фраки и фиги в карманах»?
В Москве сейчас много и шумно говорят о Ваших «Мешках»[3]…
Вы знаете, ЗэМэ, каждый раз, когда мы возвращаемся из Ленинграда, нам невыносимо тяжко втягиваться в нашу обыденную университетскую жизнь – мы перерастаем нашу Alma Mater. Происходит переоценка ценностей. Всё, что мы делали до Питера, нам кажется таким детским и никчёмным! Появляется иная мера, иные ценности.
Ленинград рождает чувство ответственности, и нам стыдно – стыдно писать никому не нужные курсовые работы, заниматься жанрами, хронотопами и журналистикой XIX века перед вашим «кровью деланным» Искусством, большим настоящим Искусством… Тут не может быть полумер, тут говорят «во весь голос», на пределе и иначе не могут.
Как заставить себя заниматься «изящной словесностью», когда понятно главное, что за всё надо не только платить (истина с бородой), но и бороться, бороться не за жизнь, а жизнью, до конца… кровью, без компромиссов…
ЗэМэ, ваше письмо, такое светлое, с берёзовыми почками, с вашей борьбой за то, что Вы делаете, для нас радость и опора!
Зэмэша, давно, давно мы Вам писали, что Вы – большая Актриса. И в этом ваше счастье, и ваша трагедия.
Скоро весна, пронзительная, с ветром и таяньем снега, потом лето. Летом Аня и Наташа уедут на целый год за Океан[4], Лена одна останется в Москве…
Но пока мы вместе.
Зэмэшенька, вот Вы пишете, что мы будем смеяться, – какое там! Мы кланяемся Вам и вашему Великому городу вместе с нашей сумасшедшей Москвой.
Спасибо Вам за силу и за смелость.
Зэмэша, а вот Вы смеяться будете точно: сказать Вам честно, что мы хотели выразить в этом лирико-эпическом письме? – Мы просто хотели поздравить Вас с весной, с 8-м Марта, с грядущим. И пожелать Вам быть такой, какой Вы хотите быть.
Мы принимаем Вас любой!
25.05.1975 г.
Зэмэшенька, если бы Вы были сейчас в Москве, мы поздравили бы Вас с первым весенним дождём, бурным и радостным; мы бы бродили с Вами в тополином снегу по московским бульварам с удивительными названиями, а на Цветном бульваре мы подарили бы Вам все цветы, что преподнесли мне и Наташе на защите. Да-да, мы защитили дипломы и спешим похвастаться.
Сейчас на душе радостно и немножко пусто, как бывает, когда уходит человек. или сделано дело, долгое время занимавшее всё внимание и отбирающее все силы.
Пять лет в университете прошли невыносимо быстро и скоро превратятся в воспоминание. Впереди у нас далеко не метафорический океан, дальние берега, неизвестность и прощанье с близкими.
Мы уезжаем на Кубу где-то в конце августа или в начале сентября (если не случится ничего неожиданного). А перед отъездом нам очень хотелось бы увидеть Вас. И не только для того, чтобы просто попрощаться. Хотя и для этого тоже: мало ли что может случиться за год в океане – тут можно ненароком оказаться в брюхе акулы или в пасти крокодила…
Лена даже сочинила об этом весёлую песенку, и всё время распевает её нам на дорожку:
1
Бася – Басилашвили Олег Валерьянович (род. 1934 г.), актёр театра и кино, в труппе БДТ с 1959 г.
2
Художественный фильм «День приёма по личным вопросам», реж. С. А. Шустер, 1974 г.
3
Спектакль по повести В. Тендрякова «Три мешка сорной пшеницы»; постановка Г. А. Товстоногова; премьера состоялась 27 декабря 1974 года.
4
По распределению после окончания филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова Наташа Кожанова и Аня Слёзова должны были работать на Кубе преподавателями русского языка. Эта поездка не состоялась, но думали и писали мы об этом много.