Минотавр

Похоже, здесь был гараж.

Я подошел к воротам, прошелся вдоль створок. Видимо, брус сросся со скобами, оторвать можно только вместе с проржавевшим металлом.

Я остановился.

В одной из досок – овальная дырка от сучка, оттуда торчат корешки.

Похоже, ворота с той стороны похоронены пластом земли. Я ткнул в дыру копьем, клинок ушел, я выдернул – и отвернулся, прошипев. Лапа нащупала в жилетке очки, пришлось надеть. Луч света с непривычки такой жгучий, будто на глаза брызнули солнечной плазмой…

«Солнце, за окном твой тезка».

«Кто?»

«Солнце!»

«А, ну да… Может, тезка спрячется за тучку? Хочу еще поспать».

«Десять утра!»

«И что? Задерни шторку».

«Дожили. Вообще-то бояться солнца – прерогатива моя».

«Ты меня боишься?»

«Конечно! Сожрешь меня, даже кости не прожуешь».

«Это я могу. Вот прям сейчас. Ныряй под одеяло…»

Я сгреб в пригоршню керамзит под ногами, заткнул щель.

Снял очки.

Господи, тьма! Как мало надо вампиру для счастья… Правда, сердце какое-то время колотилось взволнованно, тьма не желала превращаться в волшебную синеву, в которой я видел. Уж подумал, что луч света выжег мою новорожденную способность, но мрак начал-таки уступать знакомым синим линиям: вот шевелятся пальцы, под ногами керамзит, следы гусениц, вокруг – древесный скелет зала… Рядом ворота.

Что ж, убедился, что там выход на поверхность. Только выходить совсем не хочется. Зачем? Еда и вода пока есть, а это подземелье так и просит в безмолвном стоне: «Изучи!».

Я вернулся к перекрестку.

Позже царапал на стенах метки после каждого тупика. Вооружился золотым правилом лабиринта – идти по правой стороне. Рано или поздно придешь к выходу либо вернешься туда, откуда начал. Хорошо, что нет лестниц: сеть туннелей, похоже, находится на одной глубине… А еще на полу частенько попадаются гильзы. Я нашел среди камушков металлическую звездочку, эмблему Красной армии. А однажды под слоем мелких грибов обнаружилась фуражка со значком орла, такие, если не ошибаюсь, носили немецкие офицеры.

Коридоры похожи друг на друга как две капли, уже кажется, что брожу в этих катакомбах целую вечность. Но очередной туннель вывел-таки… не в коридор!

Помещение метров десять на десять. Четыре стены. В каждой – рот туннеля, из одного такого и вышел я. Интуиция подсказывает, что это сердце лабиринта. Отсюда он разветвляется во все стороны.

В центре массивная, около метра в ширину, квадратная колонна.

Вдоль стен построились нагромождения ящиков. Длинные, ребристые, в таких обычно хранится оружие и боеприпасы. Я открыл один – там песок. Роюсь в нем…

Морковь.

В соседнем ящике – картошка.

Я продолжил открывать ящики. И добрался до того, где оказались целые блоки из толстых жестяных шайб. Тушенка! Черт, настоящая армейская тушенка! Я потряс одну банку, там побулькало. На крышке вмятины-цифры. Мать моя, да это мясо времен Второй мировой!

Теперь с едой проблем не будет. Только вряд ли добро бесхозное. Я еще мог бы поверить, что тушенка пылится здесь с середины прошлого века. Но овощи…

Кажется, я залез в чужой дом.

Рядом с колонной висит язык веревочной лестницы, от потолка и до пола. На потолке выделяются контуры прямоугольника, чуть меньше квадратного метра. Приглядевшись, я заметил металлическую скобу ручки.

Похоже, этот люк ведет на свет. Не очень-то хочется вылезать из уютного мрака, он так благосклонен к глазам. Но нужно знать, где я.

На всякий пожарный подкормил каждый глаз парой капель из флакончика с лекарством, после чего усадил на переносицу очки. Рюкзак и копье пришлось оставить. Руки и ноги карабкаются по плавучим рейкам… Вылезать не буду. Приподниму крышку, гляну – и вниз.

Крышка выглядит громоздкой, как железобетонная плита. Но когда я толкнул вверх, та отзывчиво крякнула, я не ощутил сопротивления. Куда больше напряг свет. Вроде не яркий, но даже сквозь черные стекла жалит глазные нервы, вынуждая зрачки трусливо узиться. Будто я вылез из могилы, пролежав в гробу полвека.

«Видишь тот скверик? Я там когда-то первый раз в жизни увидела белочку».

«В смысле, перебрала с алкоголем?»

«Нет, с алкоголем я перебрала, как все нормальные люди, на выпускном. А тут была другая белочка. Пушистая, с хвостом. Я сидела на во-о-он тех качелях, а она была на крыше того теремка. Поздоровалась со мной».

«Кто? Белочка?»

«Ага».

«С чего ты взяла, солнце?»

«Ну, она так на меня смотрела, смотрела… Показалось, что кивнула. И ускакала на дерево».

Снаружи трава. Около крышки притоптана, но немного дальше зеленая стена камышей. В легкие ворвался свежий нагретый воздух, я слегка опьянел от резкой перемены газовой смеси в груди.

Трава высокая, мешает разглядеть что-либо за ней, я рискнул приподнять крышу выше.

Со всех сторон холмы, заросшие высоченными мачтовыми соснами. Я словно на дне гигантского котла.

Высоко на склоне привлекает внимание громадина величиной с грузовик, заросшая коврами зелени: мох, папоротник, кое-где даже мелкие елочки. Эта штука частично всажена в землю, как зуб в десну. Вглядываюсь в непонятную глыбу… Нет, не грузовик. Вместо колес – гусеницы, а наверху башенка, из которой тянется вперед и чуть вверх, как рука при нацистском приветствии, длинная труба.

Да это же танк!

Очевидно, железный монстр тут с войны, однако распознать, немецкая машина или наша, знаний не хватает, да и зарос дедушка зеленой бородищей, морду не разглядеть. Как он вообще сюда попал? Со всех сторон холмы да сосны! Наверное, рельеф тогда был иной. И вообще, на войне всякое бывает.

Есть у танка более странная деталь, чем он сам. На конце дула висит череп какого-то рогатого животного. То ли коровы, то ли быка. Скорее второе. Уж больно здоровый. Да и рога как копья.

Из кустов на холме выпорхнула крупная птица.

Крылья захлопали, но выше сосен пернатая тушка так и не взлетела. Щелчок, свист – и птица закувыркалась в падении. Рухнула рядом с танком. Крылья бьются в агонии, на перьях и траве множатся брызги крови.

Из птицы торчит стрела.

А из-за дерева с луком в кулаке вышла женщина. Нечто дремавшее внутри меня заворочалось. Черное платье, черные вьющиеся волосы… Издали похожа на ведьму, каких в темные века любили жечь на кострах старики в рясах.

Женщина вышла из тени деревьев на свет, сандалии полетели по кочкам. Она прыгала по склону с легкостью горной антилопы, волосы преследовали хвостатой клубящейся тучей дыма. Последним, самым длинным, как на Олимпийских играх, прыжком она возникла рядом с птицей, с упором на колено.

Лук на землю, кисти утонули в перьях. Крылья дернулись, и стрела оказалась в кулаке отдельно от птицы, а последняя затихла окончательно. Стрела легла в траву рядом с луком, а женщина разглядывает окровавленную ладонь…

Через какое-то время запрокинула голову, ее взгляд переместился на огромное, дремлющее под ковром зелени металлическое чудовище. Ладонь легла на проржавевшие детали гусениц, проскользнула по ним, оставляя кровавые мазки.

Подхватила птицу за горло, парой-тройкой прыжков взобралась на башню танка. Положила птицу и снова запустила руку в глубину перьев. Кисть вернулась, вымазанная кровью так, будто кулак побывал в банке с красной эмалью. После этого «ведьма» вскочила и, расправив руки как крылья, пробежалась по трубе танкового дула, как цирковая эквилибристка, добралась до конца и уселась промежностью на трубу рядом с бычьим черепом, подол платья скользнул вверх, на солнце засверкали бедра.

Я сглотнул.

Ведьма с любовью обмазывает череп быка кровью, в тесном вырезе платья толкаются груди, а я наблюдаю из-под крышки, сквозь зеленый частокол камышей, и томлюсь в мысли, что впервые за три недели вижу женщину. Ноздри непроизвольно втянули воздух, будто внутри проснулось нечто древнее, способное улавливать одинокие заблудшие молекулы, которые ветерок украдкой оторвал от женской кожи.

Ведьма наклонилась. Волосы и грудь повисли, мое дыхание замерло, я диафрагмой ощутил их тяжесть. Ее губы что-то прошептали и коснулись черепа меж рогов.