Страница 11 из 19
В восьмом класс Мишка Урбанович показал нам высоту чувства, которая всех восхитила. Он нам открыл романтику, как явление, и указал путь в романтичность.
К этому времени наши девчонки изменились. У них округлилась грудь, изменилась походка и появилась какая-то загадка. И вот эту загадку мне с друзьями хотелось разгадать.
Наша школа располагалась на Верхней Масловке. Рядом в высоком доме жили военные из академии Жуковского и художники, обладавшими просторными мастерскими недалеко от школы. И к нам на урок иногда приходили настоящие художники. Их приводила к нам на уроки учительница рисования, пышная и искушенная в живописи женщина. В начале восьмого класса пошли слухи, что один пришедший к нам маститый художник, увидев нашу одноклассницу Милку, захотел ее написать голой. Так она его сильно вдохновила. Возможно, он хотел написать свою девочку с персиками или что-то такое. Мама Милки не разрешила ей позировать и на этом все закончилось. Милка действительно была хороша, белокожа, румяна синеока и другие симпатичные девушки сплотились вокруг нее. В середине восьмого класса нас всех повлекла какая-то необыкновенная романтика. Мы к этому все были готовы. Особенно в нашем классе началось брожение, когда Мишка Урбанович, сын военного, сделал нечто загадочное и неизвестное. В глазах девчонок он неожиданно вырос несказанно и стал просто каким-то героем из сказки или романа. Мы не понимали в чем дело. Вроде обычный парень, но вдруг наши девушки начали молчаливо посматривать на него с восхищением. Мы спрашивали Мишку, что он такого сделал. Тот ничего нам не отвечал и носил в себе эту тайну. Каждому из нас хотелось, что бы и на него девушки смотрели точно также. Все открылось чуть позже, когда наши девушки не выдержали и все рассказали нас. Оказывается Мишка Урбанович каждый день в одно и тоже время вечером залезал на крышу своего дома офицеров, самого высокого среди наших домов и издалека на фоне темного неба махал рукой, а в ночи мигал фонариком в окошко Милке. Многие из наших девчонок жили в высотном доме офицеров у Петровского парка или неподалеку. В то время двенадцатиэтажный дом офицеров с двумя башнями среди пятиэтажек казался высотным зданием. Вот на крышу башни, этой самой высотки и забирался Мишка. Поражала верность и преданность, с которой Мишка ровно в девять часов вечера в любую погоду будь то дождь или ветер забирался на крышу и махал оттуда рукой или семафорил в темноте фонариком. Милка сначала не знала, что это Мишка ей машет. Увидев как-то парня на крыше башни высотки, она вдруг поняла, что он машет именно ей. Она тоже ему помахала. Потом это стало повторяться каждый вечер. Затем Мишка написал ей письмо, где признавался в любви. Из письма Милка узнала, что это он Мишка машет ей каждый вечер. И Мишка стал ее героем. А затем и героем всех девчат, потому что Милка не выдержала и в восхищении рассказала подругам. Нам тоже захотелось махать Милке с крыши. Мы тоже хотели стать героями и попросили Мишку показать нам путь на крышу башни. Сначала нам пришлось лезть на чердак, затем через люк вылезать на крышу десятого этажа И потом по внешней, пожарной металлической лестнице на крышу башни. Через несколько дней уже десяток парней стояли на известном месте и махали Милке. Мы махали ей. Она махала нам. Так мы все стали героями, потеснив с пьедестала Мишку Урбановича. И еще через некоторое время мы уже вместе с нашими девчонками лазили на чердак и оттуда по лестнице на крышу самой высокой башни. Так мы подружились с ними. Вместе гуляли, играли в футбол. Часто проводили время в Петровском парке, сидели на скамейках и философствовали о дружбе, верности и о чем-то еще высоком и красивом. Кто-то снова залезал на крышу высотки и оттуда махал сидевшим в парке. В начале восьмого класса произошло еще одно событие, которое на меня сильно повлияло. Наш учитель русского языка и литературы Лев Иосифович Каплан человек энергичный, незаурядный, эрудированный и фонтанирующий знаниями своего предмета, устроил нам экскурсию в «Музей А. С. Пушкина». Мы как проходили поэму «Евгений Онегин». Первую группу в музей повел он сам. Вторую по его просьбе повела деятельная общественница, мама Лены Кальченко. Я по счастью попал во вторую группу. Мы поехали на метро. Вышли на «Кропоткинской» и оказались возле бассейна «Москва». От чаши с водой этого грандиозного сооружения круглый год поднимался пар и обоняние раздражал сильный запах хлорки. От выхода из метро хорошо просматривался Кремль и чаша с водой, вы которой плескались пловцы. Когда мы небольшой группой вышли из метро, эта культурная и образованная дама увидела перед собой огромный музей, в названии которого присутствовало наименование «Пушкина». И она повела нас, конечно, туда. Деятельная мама показала билетерам бумажку от районного отдела образования с разрешением на бесплатную экскурсию. Те позвали старшую служащую и она сказала, что экскурсоводов сейчас нет и единственно, что сотрудники музея могут сделать, это пустить детей в музей, чтобы они сами все посмотрели. Так мы попали в «Музей Изобразительных Искусств имени А. С. Пушкина». Я ходил по залам с открытыми ртом и глазами. Видел обнаженных женщин и мужчин. При чем здесь Пушкин я не понимал. Но с первых минут уже перестал думать об этом. Картины меня потрясали. Под ногами у нас лежали какие-то толстые обрезиненные черные кабели, которые тянулись к телевизионным камерам. Тогда я первый раз увидел телекамеру. Я видел, как дядя смотрел в телекамеру и у него изображение на экране отображалось в перевернутом виде. Кто-то из нас заходил и становился перед камерой и другие на него смотрели, сильно наклоняя и переворачивая головы. Но телевидение нас интересовало меньше, чем картины. Во всяком случае, меня. Я видел первый раз картины Ренуара, Ван Гога, Поля Гогена. Я еще ничего тогда не знал об импрессионистах. Особенно меня покорили скульптуры Родена «Любовь» и «Весна». Тогда я, кажется, что-то понял о высокой любви. И кажется, во мне проснулся интерес к живописи. На следующий день мы рассказали Льву Иосифовичу, в какой музей ходили и что видели. Он сильно удивился, сказав, что мы ходили не в «Музей А. С.Пушкина», а в «Музей Изобразительных Искусств им А. С. Пушкина». Нас послали в «Музей А. С. Пушкина», а мы попали в «Музей Изобразительных Искусств имени Пушкина» Потом учитель по литературе Лев Иосифович Каплан спросил нас: «Как же вы попали в Музей Изобразительных Искусств? Это же сейчас самое модное место… Повезло», – добавил он и снова нас с бумагой от школы отправил в музей А.С Пушкина. В том музее мне понравилось меньше. Я благодарен судьбе, что тогда попал в музей с работами великих рисовальщиков, живописцев и приобщился к прекрасному искусству. Но прекрасное всегда уживается с отвратительным и гадким. А хорошее не живет вечно. Наши отношения в классе испортились. Какое-то время мы еще дружили с нашими девушками. Они увлекались тогда романом Дюма «Три мушкетера» и они распределяли между нами роли из книги «Атос, Портос, Арамис, Дартаньян, Ришелье, Миледи» и это их вдохновляло на романтические отношения. Но скоро все прошло. Кто-то кого-то любил, кто-то переживал, что его не любят. Кто-то кого-то оскорбил и тот на него обиделся. Романтика кончилась, а в таком бескомпромиссном возрасте никогда нельзя понять кто прав, кто виноват. На этом кончилась наша эра романтики, почтения к высокой чести и высокому достоинству. Мы стали с ребятами выпивать. Приходили к Вовке Герасимову, выпивали у него по кружке браги, которую ставила его мамаша для своего любовника, и хмельные шли гулять. Конечно, в кастрюлю с бродившей жижей мы вместо выпитого доливали воды. Иногда Толик Семченко тырил у родителей из дома самогон. Если ничего дарового нам не доставалось, приходилось скидываться на вино. Часто случалось, что мы такие развеселые заявлялись к нашим девушкам из класса. Не сразу ко всем, а по одной. Шли в гости сначала к одной, потом к другой. Придем и начинаем просить прощение и в любви объясняться. Или придем и не вовремя. У нее дома соседи или бабушка. Мы говорим, что пришли узнать домашнее задание. И пока она ходит за дневником, мы потешаемся. Она придет, начинает нам диктовать из дневника задание, а мы говорим, что бумажку записать не взяли. Принесут бумажку. Мы говорим, что ручку не взяли. И девочку тихонько так ручками трогаем, гладим, будто невзначай. И так куролесим пока уже и сказать нечего. Пьяное дело в юности и счастливое и доброе, если намерения хорошие. Иной раз подвыпившие придем и начинаем в любви объясняться. Вдруг ни с того, ни с сего. Кто-то из нас говорит: «Люд, знаешь, я ведь тебе давно хотел сказать». Она удивляется, не понимает что происходит. И тогда ей кто-то говорит: «Я тебя люблю…» Она краской заливается. И тут уже другой говорит: «И я тоже…» Потом мы начинаем спорить, кто сильнее ее любит. Мы даже пытаемся ее обнять, поцеловать в щечку. В общем, дурачимся как можем. Но то что мы говорим это и не совсем ложь. Алкоголь это удивительный прекрасный и преужасный деформатор отношений. Ты словно перемещаешься в какое-то иное пространство. И там действительно всех любишь. Но стоит выпить чуть больше и ты уже весь – в искажении личности: пошляк, задира, хулиган. Утром проснешься и вспоминаешь, думаешь: «Боже мой! Что я говорил? Что я делал?» И стыдно становится. Но не долго. Жизнь молодая кипит, требует новых приключений и новизны эмоций.