Розовый обруч

«Может, это к ним?» – попробовал я себя успокоить.

Как только зээсцэшники прошли мимо меня, обсуждая что-то. Я свернул у ближайшего дома, сделав вид, что живу в нем. На самом деле это здание пустовало. К счастью, не было таблички «Продается» – и мой трюк сработал. Защитники дошли до начала улицы и свернули в сторону остановки, скрывшись из виду.

Потом, от греха подальше, я обошел дома через небольшой перелесок, выходивший к глубокому искусственному озеру. Этого, может, и не требовалось, но я хотел успокоить свои мысли и перевести дух после тех жутких картин, что ещё недавно рисовались моим воображением.

Котлован, что располагался за редкими деревьями и просекой, служил пожарным водохранилищем. То, что водоем искусственный, было очевидно любому, кто хоть раз бродил в этом месте.

Глубокое, правильной формы озеро со стоячей мутной водой без единого оттока или притока. Ну да. Его строили только как водохранилище, притом для конкретной цели.

Искусственность выдавала не только изоляция от любых проточных вод, но и маленькая запруда рядом, ставшая болотом с илистым дном, от которого всегда тянуло сыростью и разложением. Неудивительно, что летом тут было много мошкары, а ранней весной громко квакали жабы. Все это привлекало в перелесок птиц и другую живность.

Пройдя окольным путем и все же успокоив себя, я оказался у двери нашего дома.

В окне, выходившем на парадный вход, горел свет. Адриан был дома!

Вздохнув, я повернул ручку и медленно вошел внутрь. Ключ не требовался – мы с самого начала договорились не запирать дверь если кто-то был дома.

Муж, судя по звукам, возился на кухне. Это насторожило. Я не видел, что он делал, но прекрасно знал: кухня – не то место, где мой партнер был готов проводить много времени за приготовлением пищи.

Вдруг я услышал:

– Не бойся, Эрик хороший. Вы непременно поладите. Уверен, ты ему понравишься, Рина.

Рина?! Неужели Адриан настолько хотел ребенка, что нашел женщину на стороне?!

Земля медленно уходила у меня из-под ног. Теперь я боялся не ЗСЦ, а своей необъятной ревности. Я не знал, как реагировать на подобное, и понятия не имел, как поступлю сейчас. Даже если эта женщина и просто суррогатная мать. Я аж побелел от злости, стоя посредине гостиной.

Потом тихо подкрался к арке, что вела в кухню и… обомлел ещё больше!

Перед глазами предстала следующая картина: на столе стояло детское автомобильное кресло, видимо использовавшееся в качестве переноски, напротив которого, спиной ко мне, сидел Адриан продолжая:

– Вот так. Хорошая девочка.

Я пересилил себя и, подойдя ближе, заглянул через плечо партнера. На руках Адриана сидел крошечный ребенок. В комнате больше никого не было, значит, обращение «Рина», адресовалось ему. Точнее ей.

Девочка пила что-то из бутылочки, глядя огромными фиолетовыми глазами то на мою пару, то на потолок.

Ревность угасла. А вот злость разгорелась с новой силой: неужели мое мнение ничего не значит в этом доме?

Наши с девочкой взгляды встретились, и я снова ощутил прилив злости. Нет, не по отношению к ребенку. Она тут была ни при чем. Злость адресовалась Адриану!

Я прокашлялся, дав понять, что все вижу. Адриан медленно повернулся и, улыбаясь, сказал:

– Рина, поздоровайся, это Эрик.

Я аж поперхнулся. Но все же нашел в себе силы сказать – настолько спокойно, насколько только мог:

– Значит, ты решил все за меня?

– Я ничего не решал за тебя. Это мой выбор.

Адриан вновь повернулся к девочке, не сказав больше ни единого слова.

В голове сразу же закрутились вопросы: «Куда смотрели органы ЗСЦ? Как он всё сделал так тихо, что я ничего не знал?»

Мне на глаза ни разу не попадалось ни единого подозрительного документа, а муж вел себя как обычно, ничем не выдавая своих действий за моей спиной.

Адриан просто поставил меня перед фактом: вот ребенок, она его дочь, теперь она будет жить с нами – и точка.

Правда, муж заявил, что от меня ничего не просит, и все заботы о девочке, как и финансовые расходы, лежат только на нем.

– Можешь не помогать, сам справлюсь, – наконец огрызнулся любимый на мою реакцию, встав из-за стола, и понес сонную кроху в ее комнату, даже не обернувшись на меня.

Мне показалось, что не последовало хлопка дверью тогда только из-за ребенка.

Ещё раз ругаться не было ни сил, ни желания. Я лишь грустно вздохнул, убрал кресло со стола на пол и побрел в спальню.

Оставалось предвкушать, как через пару недель буду вставать и вприпрыжку бежать на громкие крики, формально даже не являясь опекуном.

С того вечера в доме воцарилось гнетущее молчание.

Ну и ситуация: идти некуда, разменивать дом, за который ещё не произведены все выплаты, казалось задачей малоприятной и затратной.

От осознания возможного расставания мне стало настолько тошно, что захотелось выпить! Много выпить! Сдержало только то, что следующий день – рабочий.

Кажется, тогда я впервые ощутил, как у меня дергается глаз.

Позднее меня стали одолевать совсем иные мысли: помимо свалившейся ответственности меня грызла совесть, что Рина будет жить в такой странной семье.

Тогда мне казалось, что мы, помирившись, не сможем дать ей той любви, которой она заслуживала. Что Рина будет от этого страдать. Да и какую любовь могут дать те, кто видел ее максимум в книгах и фильмах?

Я помнил своих родителей. Как они развелись. Это, пожалуй, одно из самых сильных потрясений в моей жизни.

А для этой девочки все может оказаться куда хуже! Мы ведь даже не семья с точки зрения закона!

Ещё я переживал о том, что мы будем говорить посторонним: мы и так старались не афишировать наших настоящих отношений на тот момент. Люди не задавали лишних вопросов: им не было до нас никакого дела. Но ведь тогда мы не имели ребенка и не подпадали под юрисдикцию ЗСЦ или общественников. А если с Адрианом что-то случиться? Кто станет опекуном? Или же если объявятся ее родственники? Что тогда мы будем делать?

Моего партнера словно вообще не волновали все эти условности. Его решение казалось спонтанным и крайне необдуманным. Я негодовал от этого, но высказать мнения не имел возможности. Так и заснул. Впервые за четыре года – в одиночестве.

Наутро ничего не изменилось: муж хоть и поздоровался, но сразу же переключил все внимание на девочку, занимаясь приготовлением для нее еды и бормоча какие-то глупости. И в следующее утро все повторилось. И снова. И снова… Больше мы не общались. Разве что утром парой фраз перекидывались и вечером.

Игра в молчанку между нами затягивалась и длилась уже больше недели. Тогда я ощутил всю полноту фразы «одиночество вдвоем». Вроде ты не один, а толку?

Почему именно так?

Первую ночь Адриан спал не то в детской, не то на диване. Остальное время, как и ранее, мы делили одну постель, пусть я и продолжал злиться на его поступок.

Это же надо было додуматься: провернуть удочерение без моего на то согласия! Нет, я понимал, окажись моя пара девушкой, вполне могло произойти нечто подобное. Никто не отменял биологии и незапланированной беременности. Но тогда бы и мы были в другом статусе, и общество отнеслось бы к подобному иначе. Да и до рождения ребенка у нас оставалось бы время. В нынешней же ситуации такой роскоши не оказалось. Как, собственно, и поддержки общества и какого-никакого статуса.

С появлением Рины распорядок нашего дня, на удивление, почти не изменился: я работал как и раньше, а Адриан сидел дома с дочерью или бродил по магазинам в поисках нужных для нее вещей.

Так, за три дня наполнилась комната, в которой ранее стояла только наспех собранная кроватка. Теперь в ней оказались небольшой комод, пеленальный стол, мобиль, или как эта штука называется? Игрушек разве что всего две – на полу и на полке. Хоть на этом спасибо.

Теперь я точно знал, где пропадал Адриан. Это тоже можно отнести к плюсам.

Я проводил большую часть времени на работе специально: домой идти не хотелось.