Страница 3 из 15
Я сидел и думал, как я докатился до такой судьбы.
Через полгода я освоился. Служба была несложная. Ввиду особого положения военного доктора я решительно забил на всякие армейские обязаловки вроде утренних построений и заседаний штаба. Сидел в лаборатории со своим микроскопом, лишь изредка выезжая в подчинённые части с проверками. Проверял я в основном столовые и медпункты.
В помощниках у меня числилась лаборантка. Назовём её Анна Николаевна. Было ей на тот момент где-то слегка за пятьдесят, и была она женой отставного полковника. То есть всю жизнь промоталась за ним по просторам Советского Союза.
Анна Николаевна была золотым человеком. Службу понимала лучше меня, молодого офицерика, вчерашнего «пиджака». Где-то подсказывала, где-то помогала. В общем, служили мы с ней душа в душу.
Теперь история.
Лаборатория была изолирована от всего остального медицинского корпуса. Вход к нам осуществлялся через двойные двери. Во внутренних дверях на высоте моей головы было окошко с сакральными надписями «Для выдачи анализов» и «Вход воспрещён». Рядом с окошком был звонок. То есть приходит пациент, звонит – мы выходим и между двумя дверями производим все манипуляции.
Утро начиналось с того, что Анна Николаевна принимала поток жаждущих сдать анализы. Это были не только больные, но и те, кто в армии отвечал за питание. То есть повара, хлеборезы и т. д. Поток иссякал часам к двенадцати. После чего я садился за микроскоп проводить над этими анализами врачебную работу. В подробности вдаваться не буду, это все-таки не научный трактат.
Однажды случилась катастрофа. Анна Николаевна ушла в отпуск. Это была хана! Я разрывался между сбором анализов, их обработкой и выездом на проверки! Две недели я не находил себе места, а потом как-то поток схлынул и я даже заскучал.
И вот как-то сижу я в одиночестве в лаборатории, оформляю треклятые бумажки, как вдруг раздаётся звонок.
– Кого это там принесло? – ворчу я, натягиваю на форму халат и плетусь к двери.
Напоминаю: в двери окошко на высоте моего лица. Смотрю в окошко – никого нет.
– Бывает, – я пожимаю плечами. – Полтергейст в армии ещё никто не отменял.
Только разворачиваюсь, чтобы уйти, как откуда-то снизу к звонку протягивается рука.
Я высовываю голову в окошко и встречаюсь глазами с мальчиком в ГОЛУБОМ берете. Ростом мальчик где-то 165–170, то есть над нижней гранью окошка он даже макушкой не торчит.
– Здравствуйте, – от неожиданности вежливо говорю я. – Вам кого?
Мальчик вытягивается в струнку.
– Товарищ старший лейтенант! Я – повар Н-ской мобильной бригады, для прохождения анализов для допуска прибыл.
В моей голове крутилось два вопроса: «Сколько тебе лет?» и «Кто тебя послал?»
Но задал я другой:
– Как же тебя в армию взяли? Да ещё в мобильную бригаду.
Мальчик не обиделся. Видно, этот вопрос ему не раз задавали.
– А я в нашей деревне самый здоровый! – бодро отрапортовал он.
А вы говорите, у военкоматов план не выполняется. Этак мы до Гитлерюгенда докатимся.
Эпидемия
Самое весёлое время в жизни военного врача начинается, когда в часть прибывает молодое пополнение. Бойцы приезжают из разных концов страны, у каждого своя, характерная для данного региона микрофлора, ослабленное нервным напряжением и проводами здоровье. И, как следствие, приблизительно через неделю-полторы после прибытия солдат в часть у нас начиналась повальная эпидемия.
Первая эпидемия настигла меня в чине лейтенанта медицинской службы в огромной учебке. Была слякотная, дождливая зима. Бойцы приехали сопливые, лихорадящие. В городе набирал обороты грипп. В считаные дни все пять медпунктов были забиты до отказа, госпиталь брал на себя только самых тяжёлых, к воротам части стягивались автобусы с мамами и бабушками. Ещё бы, ведь только кровиночку от титьки отобрали, как у неё уже страшный диагноз – ОРВИ.
Под больных отвели изолированный первый этаж казармы. Скоро он стал напоминать холерный барак. В огромном помещении на скрипучих железных кроватях метались и бредили полсотни солдат в одинаковом казённом нательном белье. Те из них, которым было получше, выбирались покурить на крыльцо. Вся наша медрота не ночевала дома.
На третий день эпидемии из столицы прибыла ПОМОЩЬ. Целая комиссия в чинах подполковничьих.
– Слава богу! – вздохнули мы.
Но, как оказалось, рано обрадовались.
Важные медицинские подполковники сработали быстро. Они разработали АНКЕТУ для солдат «Почему я заболел?». И мне, как самому молодому, пришлось собирать солдат в актовом зале (привет эпидрежиму!) и задавать идиотские вопросы.
Собрав анкеты, комиссия посчитала свой долг выполненным и уехала.
Эпидемия набирала обороты. Под больных отвели ещё один этаж. Больными числилось уже 50 % личного состава.
И тогда из министерства приехала вторая комиссия. Седые важные полковники в течение двух дней изучали работу предыдущей комиссии. И пришли к выводу, что анкета была НЕПОЛНОЙ. Полковники добавили в анкету ещё два вопроса и снова отправили меня по солдатам.
Бойцы посмотрели на меня, как на идиота, но подчинились. Для полноты картины замечу, что количество больных достигло уже пары сотен.
Полковники прочитали анкеты, довольно кивнули, выпили на дорожку. И уехали.
– Суки! – сказал начальник медроты, кратко охарактеризовав работу комиссии.
Словно в ответ на его характеристику через три дня в часть прибыла третья комиссия. В составе этой был самый главный полковник-терапевт. Мы настороженно встретили комиссию.
И не ошиблись. Начальство в считанные часы приняло меры. Наказали врачей, которые неправильно лечили солдат. И разработали ТРЕТЬЮ анкету.
С анкетой носился догадались кто? Конечно же, самый молодой.
А надо вам сказать, что к этому времени половина солдат из опрашиваемых уже выздоровела. И мне пришлось бегать по подразделениям, искать бойцов пофамильно и снова пытать их: «Почему ты заболел?»
Апофеозом этого идиотизма было моё выступление в актовом зале. Я собрал там полсотни солдат из опрашиваемых, вышел на трибуну и сказал без микрофона:
– Пацаны, вы, наверное, думаете, что я кретин?
Бойцы промолчали. Офицеру грубить они уже были не приучены, но ответ читался в глазах.
– Правильно считаете, – сказал я. – Эту… бумажку разработали… полковники. То что они…, я с вами абсолютно согласен. Поэтому давайте заполним её в третий раз и разойдёмся по подразделениям.
К моему удивлению, ни один из солдат меня не сдал. И мой откровенный разговор с ними не дошёл до вышестоящего начальства.
Комиссия уехала. Грипп как-то сам собой пошёл на спад.
Через месяц мне объявили выговор за то, что я эпидемию не предотвратил. И не вылечил её за три дня имеющимися у меня в наличии таблетками активированного угля и аспирина.
Отдельно хотелось бы отметить перлы в анкетах. Бойцы были молодые, а школа не всех успела научить писать.
На вопрос «С чем вы связываете своё заболевание?» бойцы отвечали (орфография сохранена):
– Пошёл на ФИЗО и упацеу.
– Было холадна, ноччу замёрз и забалеу.
– Упацеу после ФИЗо, када шли в казарму замёрз.
Но отдельного упоминания удостоился боец, который грешил на ОЗК. Он написал: «Када учились, одел ЮСеКа и упацеу».
Короче все «упацели». И я больше всех.
Будочка
Может, для кого-то это будет новостью, но раз в год в нашу армию приезжает комиссия, состоящая из офицеров натовских войск. Доблестные европейцы тщательно осматривают имеющееся вооружение на предмет наличия запрещённых видов (химического и бактериологического) и пишут километровые отчёты.
Однажды высокая комиссия посетила и нашу часть.
О проверке стало известно дня за три. Не буду утомлять читателей штампами, как солдаты красили траву в зелёный цвет и привязывали к веткам деревьев опавшие листья. Но было весело.
Утром к КПП по разбитой дороге подъехал запылённый «мерседес», из которого выбрались два полковника. Как в анекдоте – немец и француз. Немец был из восточных. Успел послужить в Советской армии и поучиться где-то в Прибалтике. Отлично говорил по-русски и понимал тонкости нашей службы. Француз был дуб дубом. Ничего не понимал, только глазами хлопал.