Нехорошая квартира

– Это не шутки! – закончила я, за Тюшу. – А Полоз?

– Что Полоз? Не он обижает людей-то, – пожал плечами Тюша. – Кто к нему бескорыстно, тот обиды от него не имеет.

– Хозяин! – в комнату вошёл моложавый мужчина. – Чаем напоишь? – Густой бас заполнил всё небольшое помещение.

Тюша радостно засуетился, доставая ещё чашку и розетку для гостя. Пододвинул ему сахар.

– Сахарок-то мой любимый! – улыбнулся мужчина в длинную золотистую бороду.

– Берегу те, сахарные головы, ещё Грибушенские, – вздохнул Тюша. – Это не нынешний рафинад!

– Грибушенские? – не поверила я. – Это что, ещё до революции?

– Давнишние, – насупился Тюша. – Сейчас таких, не делают. Ты попробуй! – он положил щипчиками мне на розетку желтоватый осколок сахара. – Ты его за щеку, – наставительно сказал Тюша. – И чаем запивай. вприкуску.

– Тогда уж вприпивку, – я сунула кусок сахара за щеку и удивилась. Действительно, современный рафинад тут же расползся бы на крупинки, глоток горячего чая и нет его. А так, конечно, можно чаи гонять по многу стаканов. Я всё удивлялась, когда читала, что чая пили по восемнадцати стаканов.

– Что, помощницу нашёл? – подмигнул мне мужчина.

– Нет, сама на голову свалилась. Теперь ей деваться некуда – будет помогать, – строго сказал Тюша.

А я пила второй стакан чая с грибушенским сахаром и мне было всё равно. Помогать так, помогать, только сахар не отбирайте.

– Ишь чо! – усмехнулся Тюша на мою довольную физиономию. – Швыркает, и ухом не ведёт.

– Вкусно, – я успокоенно вздохнула. – Надо ещё и из блюдечка попробовать, как купчиха, – я совсем вошла во вкус старинных чаепитий.

– Ладно, – мужчина встал и слегка поклонился. – Спасибо, за компанию и угощение. Пойду я.

– Доброй ночи, Евсей Иваныч, – Тюша поклонился мужчине и проводил до двери.

– А чего помогать? – тут же пристала с расспросами я.

– Потом расскажу. Сейчас спать. А утром пойдём по владениям Полоза.

За маленькой дверцей оказалась уютная спаленка. Кровать, не кровать, но топчан с мохнатой шубой был. Поначалу жестковато, но тепло и уютно. Тюша хмыкнул, оставил мне огарок свечи и ушёл. Я поворочалась и заснула.

Владения

Проснулась я от брякания посуды и скрипа хромового сапога. Тюша ставил самовар. Сахару мне не дали. Чай пили с бутербродами и вареньем. Потом Тюша выдал мне коротенький тонкий полушубок, строго посмотрел на меня и поднял указательный палец.

– Ревматизьма! – я опередила его, назвав любимую болезнь.

Тюша улыбнулся в бороду:

– Ну вот, сама всё знаешь. Перво-наперво организм в тепле надо держать, и сухости. Сырость – это не шутки.

Я, конечно, с ним согласна была, после вчерашних блужданий. Когда холодно и мокро совсем нехорошо. Только чаем и шубой отогрелась. Натянув красные сапоги, вышла из тёплой избы, вслед за Тюшей. В подземельях стало ещё холоднее, чем вчера и промозгло. Я шлёпала по лужам и гадала, куда меня ведёт Тюша.

Иногда мы останавливались, и Тюша голосом заправского экскурсовода рассказывал мне, кому раньше принадлежал подвал. Было такое ощущение, что весь город можно пройти насквозь, по этим подземным ходам. Иногда подвалы напоминали почти жилые помещения. В углах были свалены канистры с водой, одеяла, одежда. Даже попадали помещения с обстановкой – столы, старые стулья, ящики, приспособленные под шкафы.

– А кто тут живёт? – тут же начинала сыпать вопросами я. – А куда они ходят? А что так можно насквозь под всем городом пройти?

Тюша остановился, тяжело вздохнул и начал объяснять:

– Под городом много кто живёт. И люди и нелюди, – он хмыкнул. – С людьми-то завсегда договориться можно. А вот с другими жителями сложно бывает.

– Неужели люди по своей воле здесь живут? – я ткнула пальцем в груду одежды.

– Дык разные обстоятельства. Кто живёт, а кто только приходит сюда. Есть рисковые люди, кому там, – Тюша поднял палец кверху, – скучно. Есть люди лихие, они от закона бегают. Кто ж их тут найдёт? А есть, кому места там, – он опять поднял палец, – места нет. Женщины, дети. Их не трогают. А так, случаются и настоящие войны, между группами.

– Войны?

– Да. А пройти насквозь не все могут. Я могу, потому что все ходы знаю. И которые есть, и которых нет больше.

– А куда делись?

– Куда, куда, – проворчал Тюша. – Не всем наверху эта жизнь нравится. Вот и пытаются её подчинить себе. Найдут ход, при строительстве, или ремонте – сразу засыпают. Это чтобы людишки, не лезли под землю. А всё как на ладони были. Смотри, – Тюша провёл ладонью перед собой, словно протёр запотевшее стекло, – вот здесь рисковые люди.

Мы стояли в высоком старинном подземелье, со сводчатым потолком. Красноватые кирпичи, выложенные крестами, кучи мусора, а в углу два совсем молодых парня, сосредоточенно проверяли снаряжение. Фонарики, верёвки, канистры с водой.

– Серый, а ты камеру взял? – светловолосый парень, сильно нервничал.

– Не ссы… – хохотнул Серый, и картинно сплюнул на пол.

Я задержала дыхание, чтобы нас не увидели, и наклонилась к Тюше, и совсем шёпотом спросила:

– А что, они нас не видят?

– Не видят и не слышат, – ворчливо сказал Тюша. – Люди вообще редко видят, что-то дальше своего носа. Не стоит им сегодня в подземелье лезть.

– Почему?

– Потому, – Тюша, улыбнувшись, посмотрел на меня. – Вот ты, другая. Тебе всё интересно и всё увидеть надо. Поэтому-то ты мне на голову и свалилась. Погодь.

Тюша, недовольно покряхтел, наклонился, как-то сгорбился и вдруг стал большущей белой крысой. Сделал два шага по направлению к пацанам и поскрёб лапой пол.

– Серый! – светловолосый парень в панике уставился на то место, где стоял Тюша. – Крыса! Громадная, белая! Хлеб, хлеб давай!

Серый, трясущимися руками, полез в рюкзак достал полбатона, и швырнул Тюше.

– Всё, сворачиваемся! – приказал Серый, и стал скидывать снаряжение в рюкзак. – Добра не жди. Если Белую Крысу увидели, лучше не ходить. Все диггеры так говорят. Иначе – беда.

Светловолосый вздохнул и сосредоточенно стал помогать Серому. Тюша, развернулся и подошёл ко мне. Недовольно пошевелил усами, разогнулся и стал человеком.

– Стар, я стал, для постоянных перекидываний из человека в крысу. Пошли.

Мы ещё плутали по переходам, подвалы и ходы сменялись от старинных кирпичных до современных бетонных. Тюша уверенно вёл меня.

– Ну вот, почти пришли, – сказал Тюша и остановился.

Мы стояли на берегу подземной речушки, шустро бежавшей между больших камней. Через речку был перекинут шаткий мостик, без перил, доски на вид такие старые, что и вставать страшно. На другой стороне на табуретке сидел представительный мужчина в белом парике, в сюртуке из зелёного сукна, в старинных орденах и шелковом галстуке. Но вид у него был несколько потрёпанный, словно он не менял одежду много-много лет. Он сидел, сгорбившись, по-бабьи подперев мясистую щеку ладонью, и с тоской смотрел на нас.

– Тоскуешь, Карл Фёдорович?

– Что Тюша, опять пришёл счастья пытать? – вопросом на вопрос ответил мужчина. – Не велено тебя пускать. Сам знаешь. Иди подобру, поздорову.

– Ты, Модерах, только привратником ныне служишь. Не указ значится мне.

«Давняя приязнь у них», – подумала я, и шагнула чуть ближе, чтобы рассмотреть Карла Фёдоровича. «Модерах, Модерах» – крутилось в голове, – «что-то знакомое».

– Познакомься, – хмыкнул Тюша, – Пермский губернатор. В его правление образованное и начитанное, – язвительно протянул Тюша, – пермское обчество нарекло сей ручей, отделяющий кладбище от города Стиксом. А он, сие безобразие утвердил! И сейчас он работает здесь Хароном.

– Эх, Тюша, – тяжко вздохнул Карл Фёдорович, – знал бы я…

– Какую гидру впустил? – сердито топнул ногой Тюша.

– Ах… – расстроено махнул на Тюшу Модерах.

– Поди-ка сюда, – строго обратился ко мне Тюша.

Я подошла поближе, и, вытягивая голову, пыталась рассмотреть ордена Модераха, блестевшие во тьме бриллиантами.