Страница 3 из 132
К сожалению, судьба решила иначе.
Я помню, как сидела дома в нашей спальне с Эмми. Мы читали сказки и легенды, стараясь отвлечь себя от тревожных мыслей.
— И вот гора разверзлась, а оттуда показался ма-аленький сурок, который и пугал такого же маленького, как и он сам, херувима, — улыбнулась я, следя пальцем за текстом, и Эмми рядом рассмеялась.
Звенящий голосок прервал громкий хлопок открывающихся и ударяющихся о стену дверей. «Что-то не так», — сразу подумалось мне. Руки похолодели и задрожали. Я даже не уследила, что за мной, сорвавшейся с места, тут же побежала и Эмми. Если бы только знала, что произошло.
Быстро сбежав по лестнице в холл, я увидела, как отец вносит в дом на руках маму. Закрыть бы глаза и не видеть этого. Не знать, что произошло с ней, верить, что вернётся. Тогда незнание мне показалось лучше, чем понимание произошедшего.
— Она ранена? — спросила я с надеждой в голосе.
«О, Великие Силы, прошу, пусть она будет просто ранена», — молилась про себя, не допуская, не давая думать о том, что это конец, что стены поместья более не услышат её мелодичного голоса и звонкого смеха. Я не хотела терять столь дорогого человека. Однако по слезам Катрин всё поняла. Сестра никогда не плакала прилюдно, ровным счётом, как и отец, но сейчас и на его лице оказались слёзы. Ноги стали ватными, а голова тяжелой.
Смерть. Отец часто повторял, что она когда-нибудь придёт за всеми, но почему именно за мамой? За что?
Я не помнила, как, но откуда-то во мне нашлись силы, чтобы подойти к ним.
Отец положил мать на диван, после чего подошёл ко мне. Кажется, он хотел спросить, как я, но прикосновение руки вывело меня из оцепенения. Будто бы со рта сняли повязку и дали возможность говорить. Точнее кричать.
— Какого черта ты не защитил её!? — накинулась я на отца со слезами на глазах.
Для меня самой это было неожиданно, но гнев и печаль захлестнули с головой, абсолютно не давая подумать.
— Какого чёрта ты вообще отправил её на эту проклятую войну!? — я буквально задыхалась от горя и слёз.
— Нет! Мамочка! Нет! — я и забыла, что рыжик побежала следом за мной.
Забыла, что она тут.
Эмс подбежала к дивану, после чего заплакала, как никогда в жизни. Она брала маму за руку, только и делая, что крича:
— Мамочка, прошу! Проснись! Не спи, открой глаза, я по тебе скучала! Пож-жалуйста… П-проснись… Мамочка… — с каждым словом её голос становился всё тише и глуше от слёз, что душили и не давали сказать и маленького слова.
Кажется, я уже никогда не забуду этот крик и всхлипы. Я должна была её успокоить, но вместо этого кинулась в гневе к отцу. Будто хотела защитить маму от него, но было поздно.
Непроизвольно, в каком-то состоянии аффекта, словно так и должно было быть, я со всей силы, наотмашь ударила его по щеке.
Пожалуй, это один из немногих поступков, за который мне невероятно стыдно перед отцом. Почему-то разум не принимал в расчет то, что он её любил. Тогда мною двигал один гнев. Змеем искусителем он шептал, что именно отец тогда пришёл домой, отправил мать на битву и говорил, что пасть в битве за Рай — честь для настоящего ангела. А мама любила и потому верила.
Я захотела вновь ударить отца, но и замахнуться не успела, ибо почувствовала, как невидимая сила откидывает к стене и впечатывает так, что, будь я простым смертным, то тут же переломала бы все рёбра.
Моя сестра. Точно. Она же шла рядом, так же печально смотря на труп матери, но будто бы полностью поддерживала мысль, что смерть была не напрасной.
Катрин решила встать на защиту отца. Её безумная любовь иногда переходила все границы, как, например, сейчас. В порыве гнева, она назвала меня тварью и зашипела, подобно змее, периодически переходя на крик. С каждым словом я чувствовала свою вину. Катрин кричала о том, как отец любил мать и всеми силами пытался защитить.
Я же эгоистично думала только о том, что больше нет моей поддержки, забывшись, что, какой бы тварью не была моя близняшка, она не меньше любила мать.
Готовая признать ошибку и извиниться перед отцом, я уже было открыла рот, как решающие слова из длинной тирады Катрин вывели из себя.
— Это был её долг — защищать Рай. И погибла мать с честью, — прошипела она, наклоняясь ко мне.
Сестра пыталась быть гордой, пыталась показать, что смерть матери – та самая потеря, которая «должна делать нас сильнее», именно так говорили нам в школе о павших солдатах, но я-то видела.
Я видела, как у Катрин по щекам катились слёзы. Они выдавали её с потрохами и, если бы не все крики, не культ погибшего героя, быть может, я бы даже попыталась обнять сестру. Это выглядело крайне странно — гордость на лице, а в глазах столько боли и отчаяния, сколько ни разу не видела.
В горле стоял ком. Из-за злобы мои глаза изменили цвет на чёрный, скрывая под собой белок и радужку.
Презрительно фыркнув, Катрин встала и отошла к отцу, обнимая его руку и кладя голову на плечо. А я так и лежала у стены, желая, чтобы это поскорее закончилось. Выбора не оставалось, кроме как ждать, пока они не отведут Эмми в свою комнату, а сами свалят подальше, чтобы я смогла спокойно попрощаться с матерью. Наедине.