Страница 2 из 132
Вопреки всем стереотипам о том, что сёстры близнецы зачастую понимают и поддерживают друг друга, мы с ней ругались по любому поводу. Будь то банальная помощь отцу или взгляды на систему Рая и его историю. Будто бы в нашем доме никогда не произносилась фраза о том, что важно слушать мнение друг друга, а не перебивать и кричать так, будто тебе из крыльев по пёрышку выдирают!
Отец невероятно гордился Катрин и частенько ставил в пример нашей младшей сестричке Эмми. Говорил, чтобы стремилась к таким же высотам. А младшая только и делала, что слушала. А я кто!? Так, тумбочка сбоку в нашей главной зале? Хэй, я как бы тоже люблю нашу мелкую рыжую красавицу и хочу, чтобы она брала с меня пример. Не самый лучший в глазах отца, но иметь критический взгляд на жизнь тоже стоило поучиться. Да и просто, чтобы была не только холодным и строгим ангелом, но и умела веселиться так, чтобы спустя сотни лет не жалеть об упущенном времени. Чтобы не переживала после о том, что у неё была целая вечность, а она абсолютно ничего так и не узнала про Землю и Ад.
А мама... Хах, мама с этого лишь смеялась. Вы бы слышали её чудный смех. Такой переливчатый, подобно весенней капели. Отец любил сравнивать его с первой арфой, что выступает на самых главных праздниках в Раю. Пожалуй, Эмми как раз была единственной, кто был бы так похож на маму. Её огненные волосы были до самого пояса, а ярко-голубые глаза смотрели на мир только с любовью и нежностью. Не зря отец решил именно её забрать себе в жёны, ведь если не знать деталей, можно было подумать, что мама самый настоящий ангел. Даже архангелы постоянно говорили о том, что Пенелопа — так её звали — абсолютно не похожа на простых ирамитасов, будто бы в крови никогда и не было ничего демонического.
Так вышло, что в нашей небольшой семье она была единственной, кто меня понимал, ну и ещё Эмми. Только маме я могла рассказывать обо всех своих бедах, несчастьях, переживаниях и мыслях, не боясь, что отец об этом узнает. Я всю жизнь удивлялась, насколько её душа чиста, и в упор не понимала, что же именно мама нашла в Михаиле. Они ведь абсолютно разные! Он — строгий, жёсткий, излишне требовательный. Она же — полная противоположность.
Ссоры, ругань, натянутое перемирие — это, безусловно, давило, но, на самом деле, я бы с радостью вернула то время, когда всё шло относительно мирным чередом. Когда в нашей гостиной горел тёплый огонь, мы сидели с Эмми и учили её языкам, мама напевала старинные песни небес, а отец занимался с Катрин, рассказывая ей последние новости Рая и готовя к будущей важной роли. В воздухе витал аромат травяного чая с лавандой, который так любили в нашей семье. Изобретательные смертные делали достаточно занимательные вещи. На самом деле, за ними было интересно наблюдать. Они росли, строили целые города и возводили памятники, что до сих пор стоят и радуют глаз. Мы просто наблюдали, а время, не подвластное даже самому Богу, быстро пробегало, стирая нашу спокойную жизнь в песок прошлого.
В один из дней отец быстрым чеканным шагом вошёл в залу. Я с Эмми и мамой сидели на диванах в гостиной и читали книги. Глухой голос в приказном тоне сообщил всего лишь одну единственную фразу: «Пенелопа, пора». Сердце в груди пропустило удар. Показалось, будто всего на одно мгновение я стала смертной и именно сейчас мне перестало хватать воздуха. Мои чувства невозможно описать словами, я не понимала почему у отца такое серьёзное лицо. Точнее, надеялась, что не понимала. Ведь промелькнувшие в голове мысли — лишь страшные догадки, что похожи на ужасный сон, от которого хотелось бы освободиться в тёплое утро.
Однако это не было просто тревогой.
Мать кивнула. Тяжёлой рукой она отложила книгу и кинула взгляд на Эмми, чтобы я увела её наверх в комнату. Оставив младшую там, сама выглянула в коридор и осторожно прокралась к комнате родителей, всё ещё надеясь на лучший исход.
Миниатюрный силуэт матери стоял перед высоким платяным шкафом, украшенным золотой резьбой, а рука будто бы не желала дёргать за ручку. Пенелопа хотела растянуть это мгновение — просто побыть в доме, всё ещё надеется, что отец пошутил и ничего не происходит, а я про себя уже молилась, чтобы из непроглядной темноты шкафа не показалось лезвие.
Последующие действия происходили будто бы в замедленной съемке: мать открывает шкаф, осторожно, словно пробуя темноту на предмет чего-то опасного, протягивает внутрь руку и после вынимает оттуда ножны, а из них — полуторный ангельский меч.
«Война», — промелькнуло в моей голове. Сердце бешено заколотилось в груди. Всё тело будто бы парализовало, и я не могла сдвинуться с места. Война. Какое ужасное слово для целой семьи, в которой воевать обязаны все, кроме детей. Мы оставались сами на себя, одни.
Как отвратительно и глупо. Мы ведь не люди. Мы не должны устраивать резню, иначе чем мы тогда отличаемся от простых смертных? ещё тогда я поняла, что существенного различия в наших поступках нет. Мы просто обладаем силой, знанием, вечной жизнью. Не больше.
Горькая обида во мне кричала и терзала сердце. Боль. Жгучая, режущая и пронзающая саму душу. Было ощущение, словно саму ранили ангельским клинком в грудь и медленно вытягивали жизнь.
Последующие дни казались вечностью. Я играла с Эмми, периодически ровным взглядом провожала Катрин и ещё парочку архангелов в доспехах и всё молилась, чтобы родители вернулись целыми. Даже отца я была бы рада видеть, только пусть скажет, что всё позади и мы вновь дружная семья. Что наши вечера снова продляться, что будет травяной чай, потрескивающий камин и завораживающие песни матери.