Кинжал мести

Лидия уехала, а через неделю, сразу после Святок, к Арсеньеву вдруг явился ее отец – Кимрин. Приехал в небольшой, на полозьях, английской карете, четверкой английских лошадей и с полным охотничьим снаряжением.

Кимрин рассыпался в благодарностях за приглашение на охоту. Охотник он заядлый, а более всего любопытный и потому не мог упустить возможности поохотиться на волка с поросенком, ведь никто о такой охоте в наших краях и не слыхивал.

Арсеньев, едва скрыв удивление появлению гостя, припомнил, что на именинах у своих соседей Карамышевых действительно рассказывал подруге Евгении Карамышевой – ее имени он даже не запомнил – об охоте на волка с поросенком. Охота эта почти неизвестна в Тверской губернии. Арсеньев приобрел навык охоты на волка с поросенком в Могилевском наместничестве, где ему пришлось побывать по случаю покупки его давним приятелем имения.

Правда Арсеньев вроде бы не приглашал к себе на охоту ни подругу соседей, ни ее родителя. Но, впрочем, это не имеет никакого значения. Охотник охотника, как рыбак рыбака видит издалека. Тем более когда речь идет об охоте на волка с поросенком.

Ведь никто, кроме Арсеньева, и представления не имеет, как это делается. А если кто-то и слышал или даже сам принимал участие в охоте на волка с поросенком, то не всякий может устроить такую охоту. Она вроде бы проста, но требует особых навыков и – что важнее всего – нужно иметь лошадь, приученную не бояться волков.

Такую лошадь обучают не один год, обучая ее не пугаться собак, повязанных свежими волчьими шкурами, не потерявшими запаха серого лесного разбойника, того самого запаха, уловив который своими трепетными ноздрями, лошади несутся, вырываясь из упряжи, исходя пеной, бешено выкатывая глаза и разбивая в щепы задними ногами передок саней.

Сама по себе охота на волка с поросенком отчасти напоминает зимнюю охоту внаездку на санях с верховым загонщиком и с борзыми. Во время такой охоты борзых прячут в санях, укрывая их попонами. Охотники под видом крестьян едут по дороге на санях. Верховые загонщики поднимают волков и на рысях, криком и хлопушками выгоняют их в поле.

Волки, оказавшись в поле и видя, что впереди по дороге едут крестьяне на дровнях, не боясь, мчатся наперерез, чтобы прорваться в соседний лес. Когда они уже совсем рядом, охотники выпускают из саней борзых и те тут же настигают волков.

Охота эта прекращается, когда поля покрываются сугробами. Борзые вязнут в глубоком снегу и как не стараются угодить хозяину, не могут достать волка.

Волки же, движимые не желанием выслужиться, а жаждой жизни, рвутся к спасительному лесу по глубокому снегу, широко расставляя передние лапы, поджав задние и садясь на пазанки, отталкиваясь задом и поленом (хвостом), пружиня всем телом, бросками преодолевают в мгновение ока любые сугробы, пока борзые, виновато воя и показывая усердие, по уши зарываются в снег.

Вот как раз в это время, около Святок и чуть позже, пока не началась течка у старых волчиц и еще не начали пустовать волчицы-переярки, и возможна охота на волка с поросенком. В это время оголодалые молодые волки, да к тому же оттесненные от ганьбы матерыми собратьями, совсем теряют бдительность, бродят по дорогам, подходят близко к деревням, загрызают неосторожных собак, дерзко врываются в овчарни и даже запрыгивают через небольшое окошко в хлев и могут зарезать крупную скотину, и беда одинокому путнику, оказавшемуся ночью за околицей.

Охотиться с поросенком можно только в ночное время, само собой разумеется, в полнолуние, когда среди снегов видно почти как днем и удается сделать прицельный выстрел. Обычно едут вдвоем, в розвальнях, третий – возница. Собак с собой не берут.

Охотники укрываются овечьими шкурами, пряча под ними и ружья – волки за версту чуют запах пороха и пороховой гари. Возницу обязательно наряжают в крестьянскую одежду.

На полугодовалого поросенка надевают ошейник с длинным десятиаршинным поводком и привязывают к розвальням. Снарядившись таким образом, ближе к полночи ездят вдоль леса по проезжей дороге.

Визжащий от холода поросенок привлекает неопытных, осмелевших от голода молодых волков, и они – в одиночку или по два-три – бросаются за санями, поддаваясь на предательский визг желанной добычи, и попадают под выстрелы внезапно появившихся из-под овечьих шкур охотников.

Поросенка или успевают загрызть волки, или ему достается часть картечи, предназначенной серым хищникам. Поэтому иногда, желая сохранить поросенка для следующей охоты, его сажают в мешок, завязывают, оставив свободной только голову, и берут с собою в сани.

А на поводок цепляют потаск – мешок, набитый соломой из поросячьего хлева. Выехав к лесу, поросенка нещадно дерут за уши, он визжит, волки, услышав визг, бросаются в погоню, ведомые еще и запахом, исходящим от мешка с соломой, который волочится за санями.

Очень важно иметь для такой охоты лошадь, приученную не бояться волков. Когда волки подбегают на ружейный выстрел, возница должен остановить сани. Если лошадь не обучена, ее не удержать, когда сзади нее несутся волки. А на ходу меткого выстрела не сделаешь.

Охота на волка с поросенком становится опасной, если устроить ее, когда у матерых волчиц уже началась течка. Тогда на визг несчастного поросенка может выбежать волчья стая. Не «волчья свадьба» – полсотни, а иной раз и более волков, собирающаяся в конце февраля, а собственно стая – ее называют «семьей» или «артелью».

В такой «артели» одна волчица – матка, один матерый самец, два-три годовалых волка – переярков и три-четыре прибылых молодых волков, из выводка этого года.

Именно такая «артель» во главе с Тимофеичем или Серым и держит в конце зимы в страхе всю округу.

Это они ходят, ступая след в след, так что не отличить, один здесь прошел лесной разбойник или десяток. Это они могут загнать лося, при случае загрызть человека или напасть на крестьянина в санях и растерзать и его самого, и лошадь. Это они – вечные голодаи, это их «ноги кормят», это на них хороша шуба – волчура – никакой мороз не проймет, да пришита, попробуй сними, это их волчьим слезам нет веры, это они обманчивы и неуловимы как счастье, это они режут все стадо, не щадят ни одну овцу, уж коли ворвались в овчарню, это им не клади пальца в пасть – отхватят руку по локоть, это они, сев в кружок на синем снегу посреди поляны в окружении черных, заостренных к звездному небу елей, воют на манящую таинственным светом луну, оглашая округу протяжными, тоскливо-пугающими звуками, от которых мужик даже в избе на печи поеживается, это они умываются до первых петухов жидким светом дрожащего рассвета, это они легки на помине, лучше уж не поминать, это они всегда готовы, стань только перед ними овцой.

Это их глаза светятся из лесной чащи зловещими зелеными огоньками. Это они – страшные самоглоты пожирают солнце и напускают на землю неприютную зимнюю голубоватую стужу. Это они – призраки ночи, страшные, рыщущие и кровожадные.

И это их боясь, лучше в лес не ходить – однако же волчатники не боятся, ходят и бьют волка, волкобойничают, травят, обкладывают со всех сторон. И волкуют – то есть устраивают охоту на них с поросенком.

Только волкуют не на стаю, не на «семью»-«артель», а на «одинцов», лучше уж с ними, «одинцами», и даже огромными «выродками» иметь дело, когда собрались волковать.

А если на пронзительный визг поросенка выбежит «артель» да с первых выстрелов убить волчицу – тогда дело, считай, пропащее, «артель» теряет всякую опаску и страх и с отчаянным остервенением бросается на охотников, не пугаясь ружейных выстрелов, и двум волчатникам тогда только и остается, что успеть помолиться да попрощаться с жизнью, как и вознице вместе с лошадью, обученной не бояться волков, ведь наука эта не спасает от острых как стальные ножи клыков быстроногих серых разбойников, незнающих ни пощады, ни милосердия.

Именно такой случай и произошел с Арсеньевым и его незванным-непрошенным, но, надо заметить, желанным от скуки деревенской жизни гостем. Время-то уже было после Святок. Волковать поздновато. Да не отказать же гостю.