Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 43 из 50

29. Году в 1926-м я защищал в имперском суде по уголовному делу одного человека, которого звали, если я не очень сильно ошибаюсь, Циммерман. По всей вероятности, имя это было вообще военным псевдонимом. Этот человек был родом откуда-то из-под Бреслау. Процесс закончился тем, что его осудили на один год тюрьмы. В документах дела я нашел бумагу из отдела министерства иностранных дел, занимавшегося русскими делами, в которой утверждалось, что обвиняемый во время оборонительных боев немецких частей, стоявших в России, против большевиков зимой 1918/19 г. был связным между штабом немецкой армии и большевиками. Обе армии хотели договориться, каким образом немецкие части будут освобождать занятые ими территории, "чтобы Вильно не попало в руки поляков". Таким образом, врагом уже тогда была Польша, а другом, с которым велись потешные бои - Россия.

30. В начале 1919 г., когда снова стояло в повестке дня восстановление дипломатических отношений между Германией и Россией, появились изданные в России и ввезенные оттуда две маленькие брошюры, подписанные "Виатор". Одна из них называлась "Россия и Германия", другая - "Россия и Европа". В них среди прочего отмечалось, что экономическое положение, в которое попала Россия в результате войны, поистине ужасно, но теперь оно улучшится, теперь Германия пошлет своего самого лучшего специалиста по экономике, который обязательно поможет. Автор брошюр, скрывавшийся под псевдонимом "Виатор" Радек, а выдающийся специалист по экономике, на которого он возлагал надежды большевистской России - Гельферих!

31. Через некоторое время после убийства моего брата мою невестку Соню, вдову брата, посетил один русский дипломат (Литвинов?) по дороге из Лондона в Москву. Как она мне потом рассказывала, по его представлениям, главным врагом России и пролетариата была теперь не Германия, а Англия и Америка, государства с наиболее развитой капиталистической экономикой.

32. В начале 20-х годов Троцкий, тогда еще военный комиссар, держал как-то новогоднюю речь перед бойцами Красной армии. Он разъяснял, что Красная армия должна быть на всякий случай готова сражаться бок о бок с армией одного буржуазного государства против армии другого буржуазного государства. Судя по политической ситуации того времени, под первым буржуазным государством понималась Германия, вторым могла быть Франция или Англия.

33. В тот год, когда было восстание в Средней Германии, а именно, когда оно еще продолжалось или сразу после его окончания, некто из русского посольства (его имя я забыл - это был тот самый человек, который на кенигсбергском процессе моего брата представил документы о совместной игре немецких и русских властей) передал мне большое количество [копий] договоров между русскими и германской тяжелой индустрией, составленных адвокатом Оскаром Гоном в бытность его нотариусом; по этим договорам, немецкая тяжелая индустрия брала на себя поставку машин и оборудования на два миллиарда марок - сумма огромная даже при тогдашнем обесценении денег.

34. Во время заседаний комитета по расследованию причин восстания в Средней Германии Вайсман постоянно стремился меня убедить, что он рассматривает события совершенно объективно и что он свободен от политических пристрастий, желая служить одной лишь истине; его задача состоит лишь в том, чтобы соблюсти интересы немецкого народа и завоевать его доверие. В качестве доказательства того, что он действительно пользуется всеобщим доверием и что у меня нет ни малейшего повода в этом сомневаться, он мне сообщил, что у него во всех партиях есть доверенные лица, от которых он получает информацию, важную для его "служения родине"; и среди независимых у него есть такое доверенное лицо. Когда я его спросил, не назовет ли он мне имя этого человека, он ответил утвердительно и назвал имя депутата рейхстага адвоката Курта Розенфельда. Когда я в приватном порядке любое другое расследование в рамках фракции или как-то еще в то время было совершенно невозможно- [спросил об этом Розенфельда], Розенфельд лишь слегка улыбнулся и промолчал. Никакого прямого ответа он не дал.

Хотел бы еще заметить, что когда в свое время стоял вопрос о замещении поста комиссара по общественной безопасности, Розенфельд, по его собственным словам, голосовал за Вайсмана - а я думаю, что он его и предложил. Взаимопонимание между ними было полное.

35. Я как-то должен был защищать супругов Шульц в процессе по обвинению в попытке шантажа известного борца за мир графа Гарри Кесслера. Во время первой мировой войны г-н Шульц работал у Кесслера в период его деятельности - я думаю, наилучший - в Швейцарии. В документах я нашел записку Кесслера, что Шульцу были известны его, Кесслера, связи с влиятельными французскими политиками и что он представляет опасность, поскольку может их обнародовать.

36. В связи с Капповским путчем многочисленные уголовные процессы прошли и в Науэнбурге, куда докатились волнения; я участвовал в этих процессах как защитник. В восстании был перерыв - по-моему, 15 марта поскольку тогда как будто было заключено соглашение о прекращении огня. Мой подзащитный уверял, что он ничего не знал об этом перемирии. По показаниям одного свидетеля выяснилось, что ему сообщил об этом перемирии некий офицер. Когда же он не поверил этому сообщению, офицер сказал, что позвонит в штаб-квартиру в Веймаре; он - свидетель - может прослушать разговор и тем самым получит подтверждение. Офицер позвонил в штаб-квартиру в Веймаре, а свидетелю передал параллельный наушник. Из штаб-квартиры был получен ответ: "Здесь генерал Меркер (Ваттер?). Армия пока еще в твердых руках Людендорфа. Отныне пароль опять звучит так: За законное правительство Эберта против Спартака".

37. Генерал Ваттер. Я был членом комиссии по помилованию участников боев, последовавших за Капповским путчем; комиссия была составлена правительством из парламентариев. Официальное наименование звучало, кажется, несколько иначе. Среди прочего был рассмотрен случай одного обвиняемого в убийстве солдата рейхсвера при переправе через реку. Дело слушалось в рейнском или вестфальском суде присяжных. Обвиняемый застрелил солдата рейхсвера во время переправы через реку. Он сознался в совершении этого, но требовал прекращения процесса, поскольку он, по его словам, вообще был у восставших только агентом Ваттера и перед тем, как к ним присоединиться, имел длинный разговор в Веймаре с Ваттером, получил подробные инструкции о том, как следует себя вести, при этом ему было совершенно недвусмысленно заявлено, что он не должен останавливаться, если ему, при известных обстоятельствах, понадобится застрелить солдата, это вполне вписывается в его роль. Он и действовал, руководствуясь этими указаниями. Было решено подробнее расследовать этот пункт и выслушать самого Ваттера. Этот случай никогда более не рассматривался в комиссии по помилованию.

38. Во время "кровавого 1 мая" - майского праздника в Берлине в конце 20-х годов - дело дошло до стрельбы и кровопролития или как будто даже до боев на одной из боковых улиц рядом с Мюллерштрассе или Шоссештрассе (названия улицы я не припоминаю - но как только передо мной будет план Берлина, я вспомню - это была относительно [большая] улица. Как было установлено, беспорядки начались предположительно с того, что была открыта стрельба из автомобиля, мчавшегося по улице. Мой подзащитный был обвинен в том, что участвовал в стрельбе как снайпер на крыше. Он решительно отрицал, что стрелял он сам и что вообще с крыш кто-то стрелял. Свидетели со стороны полиции поначалу свидетельствовали в пользу этого. При подробном допросе выяснилось, что они сидели в укрытии и слышали звуки выстрелов, видели дымок, поднимающийся с крыш, и попадания пуль поблизости от себя. Допрос полицейских офицеров открыл следующую окончательную картину.

Два полицейских подразделения были размещены на улице: одно - в верхней ее части, другое - в нижней. В верхней части улица делала поворот. То одно, то другое подразделение стреляло из-за укрытий по каким-то снайперам на крышах. В результате пули, срикошетившие от стен домов, долетали до другого подразделения, а те принимали их за выстрелы с крыш. Так что снайперами были сами полицейские, а о настоящих стрелках с крыш не было и речи. Естественно, был вынесен оправдательный приговор.