Просроченное завтра

Сын проснулся раньше, пришлось взять его на руки и подойти к большому окну.

— Мама… Самолёт… Летит…

Говорит он пока плохо. Сказывается двойная языковая среда. Вчера ткнул пальцем в пожарную машину и четко произнёс «файертрак». Без звука «эр», конечно. Разговорится еще, куда денется… И плевать, на каком языке. Дима сам, кажется, уже толком говорить не может по-русски. Писать ещё получается — во всяком случае, мать пока не отчитывает за косноязычие на письме. За речь он получает по полной, поэтому и не звонит особо.

— Мама!

Да, они увидели Лену одновременно, и Дима спустил сына с рук, чтобы тот первым добежал до матери. Тогда и ему не придётся обниматься с чужой женщиной. Достаточно взять у неё чемодан.

— Может, в коляску сядешь? — спросила мать сына.

Уставшая, хоть и летает теперь исключительно бизнес-классом. Впрочем, он сам не мог спать там, хотя и знал, что ему прямо с самолета на важную встречу и даже без душа.

Степа вцепился маме в руку и зашагал, как большой. Дима хотел взять и коляску, но Лена вцепилась в неё и толкала одной рукой. Ее выбор. Вообще вся их неустроенная жизнь — ее выбор.

— Какие новости? — спросила она в машине просто так.

Новости могли быть только у неё, но по ее глазам Дима понял, что желанного известия не будет. Может, этих двоих действительно устраивает брак на расстоянии.

— Как бабушка? — спросил он вместо ответа. Все новости она прочитала в его онлайн-дневнике.

— Да все так же: не хорошо и не плохо. Заставила всю комнату Степкиными фотографиями. Дима, поехали к ним вместе. Я хочу показать ей правнука. Давай купим билеты на июнь. Мы успеем и с этими и с теми уладить дела.

Дима молчал.

— Я в руки не возьму паспорта, если ты боишься. И можешь потом их порвать. Я… Она… Это же бабушка, Дима!

Он смотрел на дорогу.

— А мы со Степкой теперь умеем файертрак говорить, — ушёл он от ответа. — Степ, скажи маме файертрак, плиз.

Он сказал, и Лена, обернувшись, взяла сына за руку.

— Я ходил с ним только в прискул, а русские занятия пропустил. Извини. Эти улюлюканья не для меня. И много работы навалилось. Но Тамара справляется. Только бы по-грузински с ним не говорила в наше отсутствие, а то мы так никогда не заговорим нормально.

— Не сделаешь паспорт? — настаивала на ответе Лена.

— Нет. У меня есть сердце. Так что не дави на жалость. Мне жалко бабушку, но я не играю в эти игры. Я ему не доверяю.

— Я от тебя на шаг не отойду. Я даже не позвоню Русскову.

— Лена, я сказал нет. И прекрати нудить.

Она не нудила — она с ним почти не говорила. Только быт иногда обсуждала. Вот и сейчас дома вышла в гараж, чтобы бросить в стиральную машину одежду из самолета.

— Дима, я завтра все постираю. Пожалуйста, не создавай видимость деятельности. Это ни к чему. Я знаю, что тебе было тяжело. Я до июня дома.

— Дома? — Дима облокотился на капот машины. — Мне всегда хочется переспросить, где это, когда ты произносишь слово «дом».

— Мой дом там, где мой сын. И я не знаю, зачем ты каждый раз передергиваешь мои слова.

— На июнь у тебя билет уже есть?

— Конечно, есть. Я переслала тебе его на горячее мыло.

— Посмотрю. Сто лет его не проверял. С мамой не говорила?

Лена тяжело выдохнула:

— Нет, я с ней ни о чем не говорила. Она просто считает, что ты сумасшедший и боишься, чтобы ребенок летал.

— Знаешь, если бы она знала правду, она бы считала меня еще более сумасшедшим. Скажи честно, хоть маленький шанс у нас есть?

— Ждешь, когда ему надоест? Знаешь, наш с ним общий знакомый прямым текстом сказал, что он ё… — Лена произнесла уместный глагол одними губами. — Ну и мне заодно сказал пару нецензурных слов. Он на твоей стороне, но я с ним не согласна.

Алена закрыла барабан стиральной машины и вернулась в дом. Степашка уже спал. Она погасила свет и легла на свою половину кровати. Кабинета у нее больше не было. Там стоял так называемый гостевой диван. Няня только один раз застала на нем Диму, но они выкрутились — сказали, что Степа спал слишком неспокойно, а папе следовало выспаться перед работой.

Это была тяжелая поездка. И предыдущая, когда она не виделась с матерью, была не лучше. Руссков извел ее требованием нанять адвоката. Дурак, не понимает, ничего не понимает…

— А у нас шторы желтые всегда были? — закончил он почти что ссору странным примирением, и Алена сначала подумала, что он шутит. Нет, только через три месяца заметил изменения в квартире. Она каждый раз что-то меняла, выкидывала, покупала — все хотелось почувствовать себя хозяйкой не только шкафа, в котором висели ее вещи. Она летала налегке, с рюкзачком, когда летела только к нему. В этот раз был чемодан с подарками для мамы с бабушкой. Ну и для свекрови заодно. Алена съездила к ней и покорно выслушала нотацию по поводу командировок с маленьким ребенком. Это Димина мать еще про все не знала! Никто не знал. Какие же они с Думовым отличные конспираторы! А вот с Руссковым — хреновые.

Она приходила в офис каждый свой визит. Собирала свою группу, что-то с ними обсуждала и ловила долгие взгляды. Они со Стасом не афишировали и не отрицали свою связь. Машина-то была одна. В то утро она еще не готова была ехать на работу. Уснула только к утру и по-материнской привычке уловила момент, когда Стас без будильника встал с кровати.

— Лена, спи… Завтра позавтракаем вместе, — сказал он, уйдя в душ и уже оттуда крикнул, чтобы она ответила на телефон. Домашний. Кто еще пользуется домашним? Если только его мама. А она не должна сильно удивиться женскому голосу в квартире слишком взрослого сына.