Просроченное завтра

В электричке оба молчали, уткнувшись в газету с кроссвордом. Однако мысли не желали сосредотачиваться ни на словах по вертикали, ни на словах по горизонтали, и находили лишь одну точку соприкосновения — они решили не лгать матери. Ложь камнем свалилась с плеч, освободив место для новых проблем. Алёна не могла выкинуть из головы слова Александра Сергеевича о том, что она понравилась Стасу. Деньги лежали в сумке. Она отдаст их матери, оставив себе лишь на проезд и немного на еду, о чём обязательно сообщит ему в понедельник. Пусть не думает, что её вот так просто задобрить. Плавали, знаем цену подаркам.

А Макс думал о Полине. О том, что скорее всего повёл себя на тёмной лестнице как-то не так. Не по-мужски. Досада на себя подстёгивала, точно хлыстом, так что от станции он бежал резвым жеребцом, да и Алёна не отставала, хотя тоже несла достаточно тяжёлый рюкзак, накупив домой разных вкусностей — от колбасы твёрдого копчения до «ленинградского набора» пирожных. О деньгах сестры он старался не думать. Он заколачивал эти мысли подошвами в песок. Уснуть и проснуться в воскресенье вечером уже в своей комнате — вот о чём он сейчас мечтал. Ночью он спал от силы часа три — всё думал о Полине и о том, что могло произойти, если бы не тот парень. Он настоящий герой… А вот сумел бы он сам броситься на помощь незнакомой девушке, понимая, что рискует жизнью? Или же не незнакомке, просто Полина нагло врёт. От бессильной ярости Макс ещё прибавил шагу, но даже на бегу и сонными глазами заметил Серёгу. Алёна же прошла мимо и даже не обернулась.

— Вы теперь и не здороваетесь?

Алёна остановилась и уставилась в спину незнакомого ей человека. Неужели Серёга так изменился за те полгода, что она его не видела? Она не приближалась к конюшне, со школы шла прямо домой и училась, училась, училась… Этот тощий с опухшим лицом человек некогда был самым симпатичным парнем среди конюхов. О чём думает мать? Его же надо спасать…

— Я его не узнала, — не своим голосом проговорила Алёна. — Он просто ходячий труп. И он нас тоже не узнал, по ходу.

— Тебе его жалко? — спросил Макс и понял, что даже с сестрой говорит глупости. Она же его любила. Но сейчас на лице только растерянность. Ни капли боли и сожаления. Как быстро перегорает у баб.

— Конечно, жалко, но ты сам сказал забить.

Да, он так сказал. Только не из-за жестокости, а из-за боязни за сестру. Он не поверил, что Серёга не пытался подсадить Алёну, хотя её вены и были чистыми.

— И ты забила?

— Да, — ответила Алёна так же жестоко, как и он спросил. — У Серёги было всё, и он сам от всего отказался. Мне его жалко по-человечески, но он лузер. Считаешь теперь, что я должна была стать его сиделкой?

Макс решил промолчать — он говорил, беги от него!

— Я звала его к врачу, но он сказал, что сам со всем справится. Вот пусть и справляется дальше. Два раза помощь не предлагают.

— Но ты его любила… — Макс не сумел поймать очередную глупость до того, как она сорвётся с языка.

— Никогда я его не любила, — ответила Алёна и прибавила шагу. — Мне было просто интересно, как это, и всё. Не сомневаюсь, что и тебе тоже…

Она на два шага была впереди, и слова стелились за ней шлейфом, а он втаптывал их в пыль. Она пела совсем другую песню у него на груди. Когда же она лгала — тогда или сейчас?

— И что ты почувствуешь, если он умрёт?

Алёна не обернулась, но ответила, и слова пощёчиной прошлись по щеке Макса.

— Ничего. Для меня он давно умер. Но я поплачу. По его матери. Вот её мне жалко. Его же — ни на грамм.

А Максу было жалко. Жалко, что он вообще начал этот разговор. Пусть уж душа сестры остаётся потёмками. Если она легла в постель к деревенскому парню ради интереса, то не ляжет ли она к городскому ради денег? А что её остановит? Или кто? Только не он! Если она в шестнадцать не мечтала о любви, то ожидать от неё розовых свинок сейчас как-то глупо! Почему она собственно должна отличаться от тех, кто просто так оставался с ним на одну ночь и никогда не возвращался. Одна ему честно сказала — зачем общаться? Вдруг ты мне понравишься в разговоре, а в постели никак, а без секса никуда. Наверное, с ним и было никак. Или он подходил лишь для одной ночи, а встречались с теми, кто не только танцует, но и платит за танец. Но неужели Алёнка такая же… Не может быть!

И мать с бабкой точно так не думали. Во всяком случае до того, как их дочка и внучка не начала разгружать рюкзак.

— Ты только день проработала… — сцепила перед собой руки мать.

Алёна тоже поджала губы.

— Они узнали, что я еду к вам, и дали аванс.

— Они? — не унималась мать, а бабушка так на стул и не села.

— Хорошо — он. Станислав Витальевич. Теперь довольна моим ответом?

— Я совсем недовольна.

— Тогда возьми вот это, — Алёна протянула матери семьсот рублей. — Нам с Максом хватит до зарплаты.

Но мать не взяла. Пришлось положить деньги на стол и придавить чашкой.

— Много у тебя ещё таких? — спросила мать тем голосом, каким обычно требовала у учеников достать шпаргалки.

— Нет, — ответила Алёна. — Это аванс.

— Бухгалтер так и написала — аванс?

— Мам! — Алёне хотелось топать ногами. — Бухгалтера в офисе нет, зарплата будет в конверте, будто не понимаешь?

— Мне кажется, это ты не понимаешь. Ты не помнишь, что случилось с твоей подругой?

Алёна вцепилась в край стола:

— Лидка спала за деньги, а я за деньги работаю. Мне вчера продыху не дали. Я даже чая попить не могла!