Страница 7 из 16
В очередной раз приехав к деду на кордон, вместе с сахаром достал Николка из небольшого рюкзачка широкую красную ленту.
– Деда! – позвал он Михалыча. – Я нашему Яшке классный галстук привез на шею.
– Какой еще галстук? – выходя из пригона, удивился Михалыч.
– А вот, смотри сюда, – Николка покрутил красную ленту в руках. – Люська к нему даже специальную застежку пришила.
– Ну, и зачем зайцу стоп-сигнал? – не понял Михалыч.
– Ты же сам говорил, что скоро охотничий сезон открывается… Вот я и подумал, что нашего Яшку надо как-то отметить, чтобы видно было – он не дикий, стрелять его нельзя. Ну, как собаки с ошейником. – От собственной сообразительности Николка так и сиял.
– Молодец! – одобрил Михалыч. – Это ты хорошо придумал. Дай-ка сюда, посмотрю.
– А чего смотреть, – торжествовал Николка, – цепляй Яшке на шею и – вперед. Классно получится, вот увидишь.
– Прицепить – не проблема, – Михалыч внимательно рассматривал мягкую, эластичную ленту, особенно – застежку из пластмассы.– Да как бы нам Яшке не навредить…
– Это еще почему? – не понял Колька.
– А потому… Ты знаешь, как его примут в стаде с этим твоим галстуком? Не знаешь… А там пижонов не любят и к себе не подпускают. – Михалыч попробовал ленту на разрыв – она не поддалась. – Прочная, – одобрил он, будет держаться…
– Ну, а стадо? – насуплено спросил Николка.
– Думается мне, что к тому времени, как Яшке к стаду прибиваться, выгорит твоя лента, если вообще не порвется, и никто ее не заметит.
3
Хорошая музыка мягко обволакивала, манила, обещая какую-то неземную, возвышенную жизнь. Вадик просто тащился от этой музыки, от выпитых двухсот грамм, котлетки по-киевски, необычайно вкусной, сочной, буквально тающей во рту. Но больше всего он тащился от соседки напротив, несравненной Маргариты Иосифовны – просто Марго. Ну что за прелесть были у нее глаза: цвета грецкого ореха, живые, энергичные, подзадоривающие и манящие. Вот эти глаза и музыка, двести грамм «Парламента» и запах дорогих духов, который даже ресторанный воздух не в силах был перебить, окончательно вскружили бедному Вадику голову.
– Будьте добры! – энергично пощелкал он пальцами, издалека завидев в проходе между столиками полногрудую Зину.
– В чем дело? – минут через пять подошла к нему официантка с привычным блокнотиком и карандашом в руках.
– Э-э, – вдруг смутился Вадик, впервые ощутив что-то вроде беспокойства. – Мне бы это, повторить, – промямлил он уже не так решительно, боковым зрением перехватив удивленный взгляд сощурившейся Марго.
– Повторить – так повторить, – невозмутимо ответила Зина, что-то быстро отмечая в своем блокнотике. – Что-нибудь еще?
– Да-да, – торопливо закивал Вадик. – Какую-нибудь закуску… Ну, может быть, селедочку…
– Селедочка у нас идет с луком, – усмехнулась Зина и, хоть убей, но вдруг показалось Вадику, что они как-то понимающе переглянулись с Маргаритой Иосифовной.
– Ну и что? – здесь уже Вадик позволил себе слегка возникнуть, самую малость, но – возникнуть. Мол, в чем дело, кто тут заказывает музыку?
– Да ничего, – чуть ли не зевнула Зина, равнодушно глядя поверх головы Вадика. – Просто лучок у нас запашистый… Не боитесь соседей по купе? – И тут же повернулась к Маргарите Иосифовне. – А вы будете еще что-то заказывать?
– Пожалуй, я поддержу Вадима Сергеевича, – улыбнулась Маргарита Иосифовна, – и с удовольствием выпью еще один фужер белого вина. Кстати, мне оно почему-то напоминает рейнский «Бурбон» 2007 года… Если вы помните, тогда в Европе случилась засуха и виноград прирейнских долин удался на славу.
Вадик онемел: вот это Марго! Вот дает – вино влет определяет… Но, может быть, просто блефует? Ведь никто и ничего у нас в этих винах не понимает…
– Засуха у нас только у мужиков с похмелья бывает, – Зина сунула блокнотик в карман, забрала со стола грязную посуду и легко заскользила между столиками.
– Странная она какая-то, – задумчиво сказала Марго. – Чем-то сразу цепляет, хотя и ходит как полусонная…
– Вы тоже заметили? – почему-то обрадовался Вадик.
– Что значит – тоже? – усмехнулась Марго и перевела на Вадика свои сумасшедшие грецкие глаза. – Я-то заметила, а вот вы, дорогой Вадим Сергеевич, на кого заглядываетесь? С вами такая шикарная женщина сидит, вам компанию составляет, а вы официанток разглядываете.
– Да это я еще раньше, до вас, заметил, – смутился Вадик, – пока заказ делал.
– Ну, в таком случае, я вас прощаю. – Марго подняла бокал. – Наливайте, что вам там принесли?
– «Парламент», – взбодрился Вадик. – Между прочим, отличная водка!
– Это не водка, Вадик, это – пойло! Вообще-то с женщинами, Вадим Сергеевич, надо пить не водку, поскольку она угнетает, и особенно – когда в большом количестве, а, скажем, выдержанный коньяк или бренди… Ну, да ладно, дело это поправимое, я вас обучу…
Ах, как ударило в голову Вадика от этих слов, как захотелось ему немедленно поступить в обучение к шикарной Маргарите Иосифовне… Основательно осмелев и возбудившись (нет, уважаемая и несравненная Марго, далеко не всегда и далеко не каждого водка угнетает, подумалось ему), Вадик решительно предложил:
– Знаете что, Марго, давайте выпьем на брудершафт! – и потянулся с рюмкой к Маргарите Иосифовне.
– Выпить-то мы выпьем, – невозмутимо ответила Марго, – а вот целоваться будем у меня в купе…
Заметив его растерянный взгляд, Марго слегка усмехнулась и пояснила: – Я ведь привыкла ездить одна. Знаете, бывают такие попутчики… Ну, вы понимаете…
– Конечно! – Вадик побледнел от хороших предчувствий. – Мне однажды такой старикан попался…
– Не будем о грустном, – вздохнув, прикрыла ореховые глаза хорошо ухоженными ресницами Маргарита Иосифовна.
– Конечно – не будем! – радостно поддержал ее Вадик.
Они чокнулись, Марго многообещающе качнулась над столом в сторону Вадика, и медленно, сквозь зубы, выцедила вино до дна. Поставив фужер на стол, аккуратно промокнула пухленькие губы салфеткой и решительно сказала опешившему Вадику:
– Ну, я пошла…
Увидев его жуткое разочарование, она довольно засмеялась и продолжила: – А вы допивайте, извините, свою водку и приходите ко мне…
– Но куда? – чувствуя, как бешено колотится у него сердце, пробормотал Вадик. – Куда приходить?
– Девятый вагон, купе номер семь. Стукните три раза… Но – не раньше, как через полчаса, – и улыбнулась, и поднялась из-за стола, держа спину удивительно прямо, и пошла, обдав Вадика ароматом французских духов.
И продолжала томить растревоженную душу Вадика инструментальная музыка тридцатых годов прошлого века, доносившаяся из мощных стереоколонок, установленных на полу возле буфетной стойки. Кто поставил музыку, кто менял диски, кто, наконец, управлял настроением Вадика через эту музыку, было непонятно. Никакого буфетчика или буфетчицы, да и вообще кого-либо, кроме Зины, он так и не заметил. Казалось, она одна обслуживает клиентов, разливает напитки, следит за стереомагнитофоном, кассирует деньги и, наконец, сама же готовит на кухне неправдоподобно вкусную для вагона-ресторана пищу. Вадик очень удивился, когда все это сообразил, и легкая тень непонятной тревоги вновь набежала на его взволнованное будущим свиданием сердце. Но это длилось лишь одно мгновение, смешное и глупое мгновение, потому что вслед за ним встали перед мысленным взором Вадика аппетитные губки Марго, про которые почему-то говорят, что они бантиком, и полные орехового мрака вытянутые к вискам глаза, и четко обозначенная, хотя и небольшая, грудь этой несравненной женщины…
Волнуясь и спеша, Вадик наполнил рюмку, подцепил вилкой остаток салата и с удовольствием выпил, хотя и не почувствовал ни вкуса, ни крепости водки. Он удивился и тут же опрокинул в себя вторую стопку «огненной воды», которая показалась ему не крепче слегка забродившего яблочного сока.
За темным окном проносились жуткие просторы России, на которых не только две величайшие армии мира – Наполеона и Гитлера – можно было похоронить, но и все могущественные империи в момент их наивысшего расцвета, включая несравненную империю Александра Македонского и таинственную, словно из иной планетной цивилизации возникшую, империю Чингисхана. Все они бесследно растворились бы, словно горстка песчинок в океане, на просторах нечерноземной России, сгинули в бесконечных горных распадках, утонули в кочковатых марях, впаялись в липкий глинозем и, безусловно, вмерзли бы в бесконечную и бездонную тундровую зыбкость.