Прокол

10

"Если мы действительно захотим жить, лучше попытаться начать, не откладывая; если..." Стоп, стоп, стоп. Сейчас мне нужна вторая строка. Мне необходимо совершить обратный переход из небытия в бытие. Ведь я действительно хочу жить, я должен жить во что бы то ни стало! Оторвавшаяся от тела, моя душа оставалась связанной с ним лишь слабой, незримой, исчезающе тонкой нитью. Всё это время она трепетала на острой грани, на лезвии бритвы, запрограммированная моей собранной в кулак волей пребывать в зыбком промежуточном состоянии. Душа, парившая надо мной, покинула меня, но ещё не принятая Вселенной, ещё не растворившаяся в ней, могла и должна была вернуться ко мне. Осторожно, словно боясь спугнуть её, я сделал первый слабый вдох, и она вошла в меня. Мы вновь воссоединились. Глаза мои, до этого будто отстранённо наблюдавшие сверху меня самоё, теперь встретились с непроницаемой тьмой могилы; проснулись и другие органы чувств. Я ощутил боль, идущую от ссадины на виске, шершавость обёрнутой вокруг меня грубой.мешковины, её запах и запах чужой земли. Я услышал жуткую могильную тишину. Воздуха, сохранившегося в пустотах между телом и мешковиной, едва хватило на один полноценный вдох. Я мог продержаться без кислорода минут шесть или семь, и за это время должен был выкопаться из могилы. Задержав дыхание и плотнее сомкнув веки, я постарался подтянуть к груди ноги, одновременно приводя себя в рабочий ритм. Последовательно распрямляя и сгибая их, мне, наконец, удалось сделать это. Теперь, находясь в положении лёжа лицом вверх и имея хорошую опору на спину, я, как в станке для выполнения жима лёжа ногами, начал разгибать ноги, пробиваясь к воздуху. Сила реакции вдавила спину в грунт, и он поехал, пополз подо мной. Извиваясь, как червяк, я пытался принять устойчивое положение и в этот момент ощутил под собой окоченевший труп. Видимо это был один из тех несчастных, убитых уже после того, как я сознательно ввёл себя в летарго-мортуарную кому, инсценировав собственную смерть. Я молился за его измученную и давно отлетевшую душу. Благодаря тому, что он был брошен в яму первым, я оказался хотя бы на фут ближе к поверхности. Мысленно я просил у него прощения за то, что беспокою его, но иначе не мог и продолжал ворочаться в могиле, словно исполняя с мертвецом чудовищный адский танец в положении лёжа. Сдерживая нараставшую во мне ярость, не смея кричать, чтобы не растратить драгоценный воздух и не наесться земли, не размыкая век, я вслепую, как крот, рвался к жизни. Перейдя на бок, а затем встав на четвереньки и используя самые крупные мышцы ног и спины, я распрямился во весь рост и, наконец, восстал из могилы. Земля Паппетстринга забила мне ноздри и уши, застряла в волосах и ресницах. Разлепив губы и выдохнув спёртый воздух, украденный мною с того света, я полной грудью вдохнул ночную свежесть. Стараясь не шуметь, я окончательно расстался с первой в своей жизни могилой и, кое-как очистив лицо и уши от песка, с минуту прислушивался. Стояла глубокая ночь - именно то время, на которое я назначил своё пробуждение. Подняв голову, я увидел безлунное, с незнакомыми созвездиями, ясное и чистое небо Паппетстринга. Пологий склон холма, на котором располагалось "кладбище кукол", был обращен в сторону леса и не просматривался со стороны тренировочного городка. Я тщательно ликвидировал следы своего выкапывания, не забывая держать ушки на макушке. К этому времени я полностью вошёл в рабочий ритм и легко и бесшумно заскользил к спасительному лесу. Быстро преодолел открытое пространство кочковатое и неровное, заросшее густою травой поле, - и с опаской вступил под лесной шатёр. Странно устроен человек: только-только я вырвался из могилы, казалось, теперь мне - и море по колено, но входить в ночной лес было как-то неприятно: он меня немного страшил. Однако вскоре дискомфортное чувство исчезло, лес принял меня как своего, и я знал, что он поможет мне. Шестое чувство подсказывало, что здесь нет ни одной живой души. Забравшись в самую чащу, я устроил некое подобие ночлега, а лучше сказать - ночлежки, и выключился из ритма. До восхода солнца, которое мне было так нужно, оставалось ещё много времени. Желать себе покойной ночи (!) в данных обстоятельствах было так же нелепо, как желать этого собравшимся на групповой половой акт. Вместо этого я пожелал себе на завтра яркого солнца. "Смерть" и пробуждение мне удались неплохо, пока всё развивалось нормально, и я заснул.

11

Выпавшая утром обильная роса хотя и помешала мне подольше поваляться в "постели", но подняла настроение: день обещал быть солнечным и без осадков. Несмотря на серьезность ситуации, в которой я оказался на Паппетстринге, я был, в общем-то, спокоен. Самое главное - я перестал существовать для своих врагов и... друзей. Бедный Джанк! Понял ли он меня? Не наломал ли он дров в "кукольном домике"? Нет, ведь мой труп... тьфу, то есть я.., то есть, Джанк не пошёл ва-банк, не стал спасать меня - и вот я здесь. Но, может быть, его убили, когда он попытался вырвать у дёртиков мой труп? Сомнительно. Должен же он был догадаться! А если нет? Но тогда бы мне не пришлось выкапываться: меня бы пришили по-настоящему. Скорее он, как и я, проявил выдержку; мы делаем общее дело, отрабатывая каждый свои "квадраты", и должны добиться успеха. То, что меня посчитали убитым, давало мне большие преимущества. Мой блеф развязал мне руки, и из этого необходимо было извлечь максимальную пользу. Первоочередная задача сейчас - обрести звездолёт. А для этого сначала нужен скафандр. Однако обретение и того, и другого требовало от меня пройти через, скажем так, довольно пикантные ситуации. Я планомерно стал исследовать лес, чтобы найти небольшую и хорошо скрытую в чаще, но доступную солнцу поляну. Через некоторое время мне это удалось. На руку было и то, что совсем недалеко от поляны спряталось крошечное лесное озерцо или болотце - вода всегда кстати. Тут как раз подоспело время лёгкого физиологического недомогания, и я уселся под кустик на берегу болотца. Поднявшись и оставив после себя то, что положено, я совершил несколько челночных рейсов к болотцу и обратно к кустику, каждый раз принося с собой полную пригоршню воды и выливая её на кучку. Затем прутиком разворошил экскременты и осторожно отделил "таблетку", проглоченную мною ещё в сортире тренировочного городка. Взяв "таблетку" и прополоскав её в воде, я аккуратно положил её на пенёк, чтобы не закатилась в траву и не затерялась в ней, не дай Бог. Потом снял с себя всё "кукольное одеяние" и извлек из шва "кукольного платьица" миниатюрную иголочку, которую сохранил и сумел пронести в камеру, ловко спальмировав в ладони и обманув дёртиков. Это была единственная вольность, какую я себе позволил тогда, желая позабавиться. В моём нательном тайничке под фальшивым ногтем большого пальца левой ноги, который никто не смог обнаружить и о котором я сам всё время забывал, хранилась точно такая же. Жаль, что там никак не размещались даже самые маленькие, но всё же довольно крупные "таблетки" есть над чем ещё ломать голову курировавшим нас институтам и нашему Техническому Отделу. Воткнув иголочку в тот же пень, я тщательно вытряс свою "кукольную" одежду и обувь (других пока не было) и выполоскал штаны, носки, куртку и рубашку и болоте, выжал их и отнёс вместе с ботинками на полянку, разложив всё на солнце. После этого выкупался сам, вернулся к пеньку, мысленно повторил код, ещё раз проконтролировал его правильность и - о сладкий миг! - взял "таблетку", ввёл в определённое место на ней иголочку и, чередуя в нужной последовательности короткие уколы и длинные нажатия, инициировал, запустил процесс. Согревая "зародыш" в руках, я вышел на поляну, выбрал солнечное место и лег на спину, положив маленький кружок на свой тёплый живот, помогая ему согреться. Следя за солнцем, я перемещался так, чтобы "таблетка" всё время оставалась под его прямыми лучами. Примерно через час она увеличилась до размеров баночки из-под сапожного крема, и я снял её с живота и поместил на подошву перевёрнутого ботинка, чтобы трава не затеняла ей солнце. Есть мне не очень хотелось: я мог обходиться без пищи целыми днями и сейчас наслаждался жизнью, греясь в лучах чужой звезды и время от времени переворачивая лежащую на солнце одежду. Часа через два "таблетка" выросла до размеров большой кастрюли, а ещё через полтора я достал из лопнувшей оболочки новенький скафандр, одну из самых простых и облегчённых моделей. Расправив и осмотрев его, я просушил скаф на солнце, примерил, опробовал, побегал в нём, залез на дерево и слез и, довольный, угомонился. Теперь осталось дождаться позднего вечера, чтобы преодолеть ещё одно трагикомическое испытание, возникшее передо мной как следствие неприятного пустячка, состоявшего в том, что звездолётные "таблетки" слишком велики для заглатывания вообще и впрок - в частности. Наверное, я обошёлся бы пока и без звездолёта. Оружие можно было сравнительно легко добыть, напав на кого-нибудь из дёртиков - и действовать дальше. Для начала хотя бы сунуть нос к ним на базу, о которой говорил Роки Рэкун. В этом случае звездолёт непосредственно и не нужен проникать к дёртикам в гнездо всё равно придется скрытно, без шума и пыли. А звездолёт можно захватить потом у этих головорезов... Ну, всё. Понесло... Погнали наши городских... Снова голова, набитая мускулами, толкает меня на необдуманные, поспешные поступки. Э, нет, братец кролик. Поспешать надо, не торопясь. Как говорила моя бабушка: "Не спеши в Лэйпешоу - переночуешь в Сандерлэнде". Вот именно. Я ж себя знаю, папуаса. Потому и собираюсь достать "таблетки", чтобы приготовить звездолёт. Полноразмерная тачка "проварится" дня два-три - это тебе не скафандр облегченного типа. Когда я запущу "таблетку", поневоле придется ждать: её ведь не остановишь, да и нечем будет останавливать, разве только выломать в лесу дубину. Кстати, дубина может пригодиться для охраны полянки с созревающим звездолётом от непрошеных гостей. Вот за эти-то два-три дня я и остыну, кое о чём подумаю, поразмыслю - при моей порывистости это полезно. А надеяться увести чужой корабль, когда можно заиметь отличную машину, которую "таблетка" построит по доведённой до совершенства программе нашего Технического Отдела, - это авантюра. Украсть звездолёт - не пистолет стянуть. Для того ведь и "умирал", чтобы обеспечить себе свободу действий. А пропажа машины: шум, гам - только насторожишь дёртиков. К тому же ситуация с наличием у них звездолетов не очень определенная. У тренировочного городка дёртики паркуют их ненадолго и на ночь не оставляют: боятся кукол. Надо полагать, тачки есть на базе. Но знаю я эти цивильные и вообще чужие звездолёты. Тахионный движок не так уж часто встретишь - немногим он по карману. Хотя, конечно, у дёртиков звездолеты неплохие. На "харвестере" и на "Галакси-скайлайнере" стоят Т-двигатели. И демпфер на "Галакси" тоже прилично настроен. И глаза у Риты... Но всё-таки чужой корабль - кот в мешке. Да что себя уговаривать, ясно же: свой звездолёт - это всё. Недаром во всех галактиках переняли вашу эемную поговорку: "Мой звездолет - моя крепость". Это ведь не просто тачка, машина, корабль - это настоящий дом, это друг. Особенно для такого межгалактического... м-да... не будем. Есть звездолёт - и есть крыша над головой, есть пища, одежда, оружие и... бритвенные принадлежности, наконец! Так что сортира мне не миновать, как пить дать. Да и то сказать, не всё под кустиками сидеть... С такими, с позволения сказать, мыслями я осторожно, стараясь не шуметь и не наследить, бродил по лесу, пока ещё не наступили сумерки, хотя и ночью я видел, как кот. Лес был до боли похож на наш земной в средних широтах. Однако он выглядел совершенно безжизненным. Только большие и крикливые птицы, похожие на ворон, вероятно, и обитали здесь. А растительный мир... Ну, деревья, само собой. Ягоды в это время уже, конечно, не попадались, а грибы - очень редко, какие-то сморщенные и сухие, как и лесная подстилка. Я их и пробовать ее стал: бережёного Бог бережёт. И тишина в лесу висела муторная и неживая, я это было очень странно. Я смутно начал ощущать почти физическое присутствие какой-то пока непонятной мне злой и тёмной силы, выморочившей лес. Но потом списал это на извечный, инстинктивный страх человека перед темнотой, уже начавшей сгущаться. Страху этому, естественно, не чужд был и я сам. Насколько я ошибался, не доверяя собственному шестому чувству, я понял позднее. Закончив лесную прогулку, я возвратился на поляну, вытащил припрятанный скаф и произвёл нехитрые приготовления, а именно: стащив с себя нижнюю рубаху, перевязал ею аккуратно сложенный костюмчик и затем снял башмаки. На территорию городка я проникну, не надевая скафандр - так будет удобней и легче. Выступать в поход время ещё не пришло: похороны кукол проходят вечером, после ужина и сортира, как рассказывал несчастный Роки (сам-то я не помнил, во сколько меня хоронили). Только после окончания похорон путь к тренировочному городку через склон холма и пустырь станет свободен. Но я медленно начал двигаться к опушке, рассчитывая подождать там. Возможно, сегодня дёртики никого не убьют на плацу, и похороны не состоятся. Да это знает только Бог. А я не Бог и буду лежать на опушке до тех пор, пока не удостоверюсь, что путь свободен. Когда лес поредел и чуть-чуть расступилась тьма, я стал максимально осторожен, так как выходил на опушку. Постройки тренировочного городка отсюда не просматривались, лишь небо над тем местом слегка подсвечивалось его, видимо, немногочисленными, огоньками. Но склон холма с кладбищем был обращен ко мне, и похороны убитых кукол не остались бы не замеченными мною. Время тянулось медленно... Но вот я с трудом разглядел темный, темнее ночи, силуэт, появившийся над пустырям. Через несколько секунд мертвенно-белый свет упал от звездолёта на землю и вместе с ним стал перемещаться к склону холма. На склоне происходило какое-то движение, раздавались приглушённые расстоянием звуки. Вот так всего лишь сутки назад совершалось, вероятно, и мой погребение. Наверное, целый час прошёл, пока завершилась процедура. Затем неподвижно висевший всё это время звездолёт переместился чуть правее, видимо, в сторону парковочной платформы, на которую пару дней назад выводили меня из "харвестера". Ещё через несколько минут звездолёт поднялся высоко над горизонтом и поплыл на северо-запад, где находилась база дёртиков, вскоре погасив прожекторы. Где-то с полчаса после этого я выжидал и затем, постепенно вводя себя в рабочий ритм, направился в сторону городка, забирая одновременно чуть левее, чтобы, выйдя к колючей проволоке ограждения, оказаться напротив туалета. В городке не было собак, и это значительно облегчало мою задачу. Что-то им, как и лесным зверушкам, которых не было в лесу и в помине, мешало существовать. Собственно, и собаки не стали бы для меня непреодолимым препятствием, только вся эта эскапада растянулась бы на много дней. Недалеко от изгороди я ещё раз залёг, высмотрел охранника, рассчитал время и бесшумной тенью, словно ниндзя, просочился за проволоку, волоча за собой, как небритый, босой, голодный и оборванный бродяга - а именно так я и выглядел - узел со скафандром. Двери дощатого сортира были обращены к плацу, а на его задах, со стороны ограды, теснились стоящие бочки, наполненные мелом, купоросом и алебастром, и бочки, валявшиеся в беспорядке - из-под бензина, дизтоплива и машинного масла. Здесь же обрезки досок, разбитые ящики, размокшие и рваные картонные коробки, куски рубероида и другой хлам. Все это сконцентрировалось в основном в очень большой, плоской и пологой воронке, примыкавшей к туалету и начинавшейся почти сразу от тыльной его стены. Воронку или ров сделали нарочно: туда должны были просачиваться и перетекать нечистоты из выгребной ямы туалета - тем удлинялись периоды между его чистками и облегчались последние. Через неё я буду уходить после того, как выполню задуманное, это я уже продумал. А проникнуть в туалет мне надо через одну из входных дверей, которых имелось две: так будет легче сориентироваться перед началом поисков. Забравшись в густую тень с торца сортира, я развязал рубаху, которой был спеленут скаф и потихоньку облачился, не закрывая пока лицо маской. Рубаху я оттащил в воронку и спрятал среди хлама. Затем вернулся в тень у торца, осмотрелся и прислушался. Городок спал. Редкие фонари, тусклые и тоскливые, безуспешно боролись с темнотой. Небо, изменившееся с утра и затянувшееся тучами, нависло над землёй низко-низко. Охранник, которого я старался не упускать из вида, бездарно стоял или сидел на одном месте, чавкал жвачкой, курил. Наплевать ему было на всё. Какой дурак полез бы, да ещё ночью, в этот страшный городок, тем более в этот гнусный сортирный барак? Да и кому тут лезть: местное население явно отсутствовало, хотя какие-то домики я заметил ещё, так сказать, по приезде. Выждав минуту, я в мгновение ока оказался внутри туалета. Смрад вшивой латрины заполнил мои лёгкие, но маску я пока не закрывал, так как хотел сначала осмотреться. Стараясь не шуметь и не топать, подошёл к той дыре, над которой сидел более двух суток назад. Но через неё мне не удалось протиснуться, и я перешёл в другой конец помещения, где ещё раньше приметил большое отверстие с обломанной доской на краю его. "Ну что же, вперёд - и выше!" - сказал я самому себе, надвинул маску и соскользнул вниз. Чавкающий, плотный шлепок - и я, Айвэн Фул, он же Ивэн Симпл, по прозвищу "Фэгот" - "Лохматый растрёпа", он же "Гуттаперчевая душа" - оказался по уши в дерьме. Это было не простое дерьмо: здесь справлял нужду и я сам, и представители нашей Галактики, и многих других - правильных и неправильных - галактик. Большинство этих людей, человекоподобных и нелюдей уже отошли в мир иной, оставив после себя на лике Вселенной лишь кучу экскрементов - впрочем, я слишком сурово судил их. То же самое, не более, только и останется в конце концов и от меня, в этом можно быть уверенным. На душе моей уже накопилось достаточно дерьма, когда-то оно перехлестнёт через край - через край Вселенной? Вообще, почему умирает человек? Наверное, потому, что в нём накапливается дерьмо, и в момент, когда его становится чуть больше какой-то определённой для каждого человека величины, он и умирает. Это касается и человекоподобных и, наверное, нелюдей. Бог мой, как несовместимы, как чудовищно несочетаемы загадочная, колдовская Вселенная, прекрасное в своей высокой красоте звёздное небо - и эта грязная выгребная яма! Или я не прав, занимаясь такими противопоставлениями? Во всяком случае, сейчас все эти "кротовые норы", "лишний" электрон, гравитационный коллапс и Ужасное Великое Нечто казались чем-то страшно далёким, ненужным, иррациональным - в грубой и осязаемой реальности смрадной латрины не было места высоким материям. Я ворочался в чавкающей массе; дерьмо шевелилось и внутри моей души и обволакивало меня снаружи. Для полной гармонии и симметрии осталось ещё обделаться прямо в скафандре. Я искал пластиковый пакетик, перетирая между защищёнными перчатками скафа ладонями экскременты. Он никуда не мог деться и, чтобы обнаружить его, необходимо лишь терпение. Методично и, насколько можно, спокойно, вёл я поиск, стараясь отвлечься от необычности и в то же время пошлости (хорошо сочетаньице!) ситуации. Я помнил и знал о подобном, такие случаи бывали. В нашем Департаменте рассказывали старую-престарую историю о человеке, который вынужден был прятаться в аналогичном сортире и делал это отнюдь не в скафандре. Меня же защищал скаф, но психологически становилось трудно переносить ковыряние в дерьме. И когда я ощутил между пальцами скользкое, жирное и упругое тело гнусного головастика, подобного которому увидел на полу сортира ещё в первый день своего пребывания в городке, - рвотный спазм, глубокий и мучительный, передёрнул меня. Разыгралось ли воображение, подогретое встречей с мерзкой дрянью, или миазмы действительно проникли внутрь через поры защитной оболочки лёгкого скафа, - только мне стало совсем плохо. Хорошо ещё, что я в течение двух суток ничего не ел: это меня и спасло. Но Господь смилостивился надо мной: неожиданно я ощутил меж перчаток долгожданный плотный свёрточек. Даже не поднимая его над поверхностью, понял, что это - пластиковый мешочек с моими "таблетками". Я хотел было развернуться лицом к задней стенке выгребной ямы, собираясь на выход, но тут локоть моей левой руки (правой я перехватил пакетик) наткнулся на что-то большое и плотное. Я машинально ощупал предмет, скользнув по нему рукой и, кажется, вскрикнул: это был человек! Вот и подходящий повод для того, чтобы обделаться. В этот момент я мог погореть: шум от моих суетливых, торопливых и хаотичных от испытываемого мной омерзения движений, и мой, хотя и приглушённый маской, возглас в пустом помещении туалета усиливались, как в резонаторе... Спокойно, спокойно, бродяга! Конечно же, здесь просто труп. В это время сверху послышались шаги. Хотя скаф и имел преобразующее устройство, слышно было, конечно, хуже, чем на свободе. Однако я мигом усёк, что кто-то вошёл в сортир, и затаился. Труп поднесло мне под грудь, и в нелепой позе, когда я как бы держал его на руках, как невесту, мы с ним встретили опасность. Зашёл, конечно, охранник. Кукол ночью никуда не выводили, а в помещениях, где жили дёртики, имелись туалеты. Охранник мог бы пописать и на свежем воздухе. Зачем ему понадобилось заходить сюда? То ли на улице начал накрапывать дождь, то ли он завернул в туалет, чтобы совершить хоть какое-нибудь действие, развеять скуку бесконечного бдения на посту? Пожалуй, что последнее, хотя дождь собирался. Несмотря на серьёзность положения, мне до смерти захотелось напугать дёртика - напугать до смерти! А если вместо того, чтобы испугаться, он пальнёт вниз из флэйминга и подпалит мне щетину, которая уже довольно густо покрыла мой подбородок и щёки за последние несколько дней? Тлеющий кончик его сигареты не мог рассеять кромешную тьму внутри неосвещавшегося ночью нужника; дёртик двигался осторожно. Мурлыча какую-то песенку, почему-то до боли мне знакомую, он шумно и мощно, как конь, помочился сверху на нас с трупом, бросил окурок, пару раз сплюнул и вышел вон. Я весь взмок внутри своего скафа. В нём и так не холодно, а тут я ощущал себя, словно в турецкой бане. С отвращением оттолкнув труп, я "поплыл" к задней стенке выгребной ямы и, нащупав большую горизонтальную дыру в гнилых досках, протиснулся в неё и перевалился наружу. Нижний край дыры находился примерно в футе над поверхностью земли. Небольшой, фута два шириной, горизонтальный участок у задней стенки туалета переходил в пологий склон рва-воронки. Весь в нечистотах, я скатился с пыльного бруствера на дно воронки, едва не врезавшись в пустые металлические бочки. С меня текло, и я не хотел пока снимать маску. Найдя большое металлическое корыто из-под цементного раствора, заполненное стоялой, протухшей водой, лёг в него, поворочался туда-сюда, немного почистился и тихонько выбрался назад. Стоя по щиколотку в невероятной смеси просачивающихся из выгребной ямы нечистот, остатков машинного масла, мазута, купороса и мелового раствора, снял скафандр, нашёл спрятанную рубашку и, преодолевая брезгливость, снова спеленал его в узелок. Нет, всё-таки отсутствие собак явно спасло меня: по такому запаху, который я распространял, даже самая бестолковая псина легко бы обнаружила незадачливого метагалактического щенка. Ну что ж, при всём при том "таблетки" у меня в руках. Значит, живём. На улице действительно начинался дождь, первые робкие капли застучали по металлическим бочкам, зашуршали по толевой крыше сортира. Пора и "домой". Нет худа без добра: дождь смоет все следы, но звездолёт без прямого солнца созреет на сутки позднее. Сейчас надо аккуратно покинуть городок, куда я в будущем если и заявлюсь, то будьте уверены, господа, уже в несколько ином качестве. Несомненно, все куклы желали бы тоже выбраться отсюда. Но полусонный дёртик самоуверенно полагал, что здесь он пребывает скорее для проформы. Находясь в рабочем ритме, совершить обратный путь через ограждение на пустырь было делом техники. Я проскользнул почти под самым носом у этого болвана, кемарившего на каком-то ящике у склада или сарая. Источая дикие ароматы, маскируясь и скрадываясь по всем правилам, миновал я пустырь, заваленный отбросами и, оказавшись под защитой холма, обращенного склоном к лесу, бесшумно понёсся к своему бивуаку, на ходу размышляя о трупе. Была ли это отслужившая своё кукла, которую за убийство боевика дёртики казнили унизительной и страшной казнью? Или кукла сама свела счеты с безысходной своей жизнью, выбрав такой жуткий способ? Это мог быть и Джанк. Его вербовали, как говорил мне Роки Рэкун, в дёртики. Если он всё же клюнул, играя свою игру, а куклы, приняв всё за чистую монету, расправились с ним традиционным и популярным в подобных местах способом, утопив его в нужнике? Ну нет, я бы опознал его. Это не Джанк. Вбегая в лес, я спугнул крикливых местных птиц, которые тучей взлетели с высоких, похожих на наши ели деревьев,- и на меня посыпалось сверху теперь уже птичье, так сказать, гуано. Инстинктивно втягивая голову в плечи, хотя в данных обстоятельствах это выглядело до смешного нелепо, я лишь подумал с горькой иронией: "Дерьмовый сегодня выдался вечерок!" На поляне я разделся, положил пластиковый конвертик с "таблетками" на тряпьё, потом перетащил скаф к озерцу и бросил его там отмокать. Затем, несмотря на прохладу, долго плескался в воде, но всё мне мерещилось дерьмо и дерьмо. Да, от своего дерьма не отмоешься. После омовения я с полчаса бегал по лесу, пытаясь согреться. Одевшись, вскрыл мешочек, нацепил на руку часы (они шли безупречно, показывая универсальное время, бесполезное на Паппетстринге), принял тонизирующую "медицину" и, не дожидаясь утра и солнца, инициировал звездолётную "таблетку", положил её под одежду на тело и заснул, почти счастливый.