Мед.ведь.ма

— Ещё чаю? — отвлекла меня Минзи, с улыбкой поднеся носик чайника к чашке.

— Не откажусь.

— Кузина, ты так долго ковыряешь свои личи, — глядя в тарелку, заметил Вон. — У тебя нет аппетита?

— Есть, просто я растягиваю удовольствие от их вкуса, — натянуто улыбнулась Черин, — зачем торопиться? Они не убегут из моей тарелки, и я доем их, когда захочу.

— Правда? — Вон схватил палочками одну ягоду Черин и закинул в свой рот. — Всё-таки убежала. — Девушка подождала, когда кузен выплюнет косточку, воспользовавшись паузой, чтобы не выйти из себя.

— Бери все, — отодвинула она своё блюдо с плодами. Её глаза впились в Вона. — Я сварю два яйца, мелко-мелко их порежу, и наемся на целый день.

— Яйца очень питательны, тебе хватит и одного, — заверил он.

— Хочешь ещё чего-нибудь? — спросила меня Минзи.

— Нет, спасибо, я уже сыта.

— Я пойду, выведу машину из гаража, — поднялась Черин, посмотрев на меня. — Буду ждать вас на улице.

Вон посмотрел ей вслед. Мы договорились съездить к той знакомой-экстрасенсу, которая могла бы помочь мне разобраться в себе. Минзи откинулась на спинку стула, подставив лицо улыбающемуся утреннему солнцу, распустившемуся на востоке подобно нежному цветку ванили, и свет его ложился бесшумно и мягко, как лепестки. После ужина, за которым я вспомнила, что у меня день рождения и сказала об этом, моя новая знакомая предложила мне немного попраздновать, выпить вина, развлечься. Выпить я отказалась, а вот сыграть в сянци*, чтобы отвлечься, согласилась, но я не умела, поэтому пришлось для начала объяснять правила. Пока я научилась, уже настала ночь, и мы разошлись. Вон лёг спать ещё раньше, уйдя сразу, как поел, и я долго ворочалась, жалея, что под бдительным оком Черин мы не можем погулять допоздна, устроить романтическое свидание, или он не придёт ко мне поцеловать украдкой. Авторитетность, излучаемая кузиной, похоже, подавляла и его. А если стеснялся и он, то что было говорить обо мне?

Я забралась на заднее сидение «киа», приготовившись поглазеть на окрестности. Вон плюхнулся спереди, не пристегнувшись, хотя рядом со мной было довольно много места. Черин держала руль уже заведенного авто, ожидая, когда мы устроимся, и можно будет тронуться. Минзи подошла к опущенному со стороны Вона стеклу и наклонилась.

— Я бы тоже с вами прокатилась.

— Лучше пригляди за домом, — попросила её сухо Черин. Её подруга отошла от машины, щуря глаза на солнце, бликующем на глянцевой поверхности металлической крыши. Мы покатились по узкой улочке, выбираясь из частного сектора на более оживлённую дорогу. — Ремень накинь, — велела Черин Вону.

— Он на мне, — усмехнулся молодой человек, судя по движению плеча указавший на свой ремень на штанах.

— Этим тебя в детстве надо было сильнее стегать по заднице. — Черин мельком обернулась ко мне. — Извини за грубость, Элия, мой братец иногда невыносим, и я жалею, что уже вряд ли повлияю на его воспитание.

— А при Элии я хороший мальчик, правда? — оглянулся ко мне он, подмигнув. Я улыбнулась и кивнула. — Вот видишь? Ты несправедлива, кузина, — прекратил он их разговоры, нажав на включение музыки и принявшись щёлкать песни, которые никак не могли ему угодить.

— Отстань от моей магнитолы! — шикнула Черин, но Вон продолжал переключать. — Оставь… хотя бы эту! Чёрт… — выругалась она и поджала губы. Как же Вон любил её доставать, совсем как маленький! При мне он, в самом деле, так себя вёл редко, а со мной и подавно соблюдал все приличия, не иронизировал, не острил, не раздражал ради смеха. С тех пор, как мы вчера сюда приехали, он мало проводил со мной времени, наверное, боясь перешагнуть грань и вызвать неодобрение Черин. Но иногда совсем не казалось, что он перед ней трепещет.

Мы свернули в сторону гор, которые где-то вдали были всё выше и выше, но опять же, совсем не настолько, насколько они огромны в Тибете. Особняк, приютивший нас, находился в пригороде, и за ним, откуда мы ехали в противоположном направлении, виднелись многоэтажные дома. Дорога вилась не серпантином, но извилисто, окружённая зеленью разных оттенков, то сгущающейся, то редеющей, открывающей виды на уединённые сельские домишки, изгороди, копошащихся в поле огородников. Раздался шлепок, и я опять посмотрела вперёд.

— Прекрати, — поймала Черин ладонь Вона, впившись в неё ногтями. Одной рукой она удерживала руль, так что езда не прекращала быть прямой, а второй почти вывернула кузену запястье. Из колонок заиграло фортепиано, умиротворяюще, убаюкивающе, переливчато, вливаясь звучанием в общую картинку нашего пути. Ноты, словно солнечные лучи, прыгали по листве, кружились под колёсами, летя над антрацитовым асфальтом, резвились в волосах Черин, раздуваемых ветром из приоткрытых окон. — Это Ли Рума, я люблю его музыку.

Вон угомонился, отвернувшись к своему окну. Я откинула голову, продолжая наблюдать за пейзажем, тёплым, ещё не знойным, но каким-то истомлённым летом, дремотным, как послеполуденный отдых. Я то прикрывала веки, то открывала, наслаждаясь возможностью созерцать, ничего не предпринимая. Не спросив, как долго нам ехать, я не стала делать этого и сейчас. Уставшая от догонялок и побегов, я вспомнила, что всю жизнь любила путешествия, вот такие, спокойные, неприкаянные, добровольные, мечтала о них, ещё когда жила с бабушкой.

Машина вихляла на поворотах, но плавно, вознося нас в высоты гор, на метры вверх. За задним стеклом внизу оставались силуэты многоэтажек, труб и высоковольток — всех признаков большого населённого пункта. Бетон, сталь, железо, кирпич и черепица сливались серо-глинистой массой, желтеющей под небесным светилом, невыгодно урбанизированной среди лесистых уголков, в которые внедрялось наше авто. Я не стала больше оглядываться, приоткрыв своё окошко на щелку, толщиной в палец, и вдохнула воздух, пахнущий соснами, прелой почвой и первородной свободой, тайна которой прячется где-то в природе, где-то глубоко на поверхности, как любила говорить моя бабушка. Она часто выражалась странно, аллегорично. Вот-вот я встречусь с экстрасенсом. Будет ли у неё что-то от бабушки?

Когда «киа» Черин остановилась, я открыла дверцу и ступила на землю, чтобы удобнее было рассматривать дом, к которому мы приехали. Вон видимо задремал в дороге, потому что замешкался в салоне, потирая глаза. Площадка, на которой мы припарковались, не была даже ничем вымощена, закатанная и затоптанная земля. Если пойдёт дождь, то тут может увязнуть любой транспорт. Меня это не удивило, там, где я выросла, транспорт вообще не ходил, потому что не умел карабкаться по скалам, а фуникулёр мы с бабушкой проводить к себе и не думали.

По сути, передо мной предстало два дома, а не один; с общим двориком, промежутком пространства, разделявшем стены, смотрящие одна на другую. Между ними тянулись бельевые верёвки, стояли тазы на скамейках, коляски, детские лошадки и, вопреки моему стереотипному представлению о бытие экстрасенсов, вдоль построек (а помимо главных зданий ещё тянулись сараюшки и теплицы) носилось с десяток детей, за которыми с лавочек или из окон поглядывали девушки, женщины, бабушки. Мужчин я не видела. На работе? Вон приотстал, морщась не то от визга своры мальчишек и девчонок, не то от затёкшей шеи и спины.

— Идёмте, — позвала нас Черин, начав здороваться со всеми. Ей в ответ тоже кивали и улыбались, на нас поглядывали с любопытством, но никто не подходил. Те, что постарше, в основном были в очень простых платьях или халатах, как настоящие деревенские жительницы. Я когда-то была такой же, не обращающей внимания на то, как забраны волосы, что выпачкана в угле щека. Пока не пришлось жить среди людей, в Баосине, я походила на дикарку. Мао привила мне привычку проверять перед выходом из комнаты свой внешний вид в зеркале.

Перед входом в дом нам уступили две китаянки лет тридцати пяти, нёсшие корзины с овощами. Я заметила, что руки у них сильные и выглядят почти мускулистыми. Хозяйственные дела закаляют похлеще всякого спорта! Черин, знаючи куда идти, скинула быстро ботинки и вела нас вглубь. На дверях комнаты, что оказалась концом маршрута, висели занавески из хрустальных гирлянд. Припоминая какой-то фильм о медиуме, я начала воображать, что сейчас увижу маленький круглый столик, на котором будет стоять круглый оккультный шар, по бокам будут дымиться толстые чёрные свечи, а с полок на присутствующих воззрятся черепа и африканские маски.