Страница 134 из 167
— Скоро лягу.
Чживон хотел отойти, но, зацепившийся какой-то мыслью, остался ещё ненадолго.
— Знаешь… ты мне всегда нравился. Даже когда морду мне разбил.
— Я не могу сказать в ответ того же. Джинни мне как сестра, ты её круто мог обидеть. Я не говорю уже об Элии…
— Я знаю, не объясняй. Мне действительно сейчас тяжело осознавать свой поступок, мне мерзко от него. У тебя бывало такое, что дошло через какое-то время? Тупил, и вдруг понял. Не знаю, повзрослел, или прозрел, как назвать-то…
Хосок попытался прокрутить все свои ратные подвиги. Нет, он никогда не шёл против своей совести, убивал только обоснованно, карал за дурные дела, лгал ворам и убийцам. Может, он ещё не повзрослел? Отец ему всегда так и говорит, что у него до сих пор детство в жопе играет. Если перед кем-то Хоупу и было стыдно, то перед Ханой, которой он никак не мог уделить должного внимания, для которой никак не мог стать примерным мужем. Но как? Как, с его подпольной деятельностью, с его долгом золотого? Он исправляется, как может. Не ходит в бордель, не изменяет жене, не напивается. Но как не летать по миру, спасая его и попавших в беду людей? Как не ходить в спортзал и не ездить на соревнования по боевым искусствам, чтобы не терять форму? Как не бросаться на помощь друзьям? Хана, бедная, маленькая Хана, сумеет ли она понять, если рассказать ей? Хосок не хотел класть на эти слабые и тонкие плечи такой груз, такую информацию. Она не та, которую стоит посвещать. Это с Нури можно было делиться всем… Хосок тряхнул головой, забывая о Нури.
— Ошибки совершают все, Эвр, а вот стараются исправить их только достойные.
— Не называй меня больше Эвром, я уже не наёмник. Для братства я умер, туда мне обратного пути нет.
— Кто же ты теперь? Дракон?
— А кто вы? — Хоуп не дёрнулся ни одной мышцей на лице. — Кто у вас главный? Ю Ёндже?
— У нас нет главных.
— Каждый сам за себя?
— У нас никто не за себя.
— Да что ж вы за черти такие? — Дверь купе открылась, оттуда высунулась Дохи.
— Я всё. Можете заходить.
Бобби переглянулся с Хосоком ещё раз. Но диалог, очевидно, был завершен.
Тэхёну не спалось. Он лежал под полкой, на которой спал Чживон. На другой верхней полке спала Дохи, под ней — Чонгук. Хоуп ушёл в соседнее купе. Стук колёс отбивал пульс поезда. Километры неощутимо неслись, и Ви не мог не думать о том, что они несут его к Элии. Должен же рано или поздно настать момент, когда они вновь встретятся? Нельзя же вот так потеряться от скряжистой и завистливой руки злого рока, и уже никогда это не исправить! Внешне безмятежный, в душе Тэхён нервничал сильно, поэтому курил чаще обычного. В этот раз он тоже поднялся, не сумев перебороть чувства и мысли, взаимосвязанные, хороводом подталкивающие друг друга, оттого носящиеся всё быстрее, выбивающие искру.
Уйдя в тамбур, Ви закурил, уставился в стекло. Горел свет, и в отражении он видел только себя и красный огонёк сигареты. Легче не стало. Захотелось выписаться, любовные строки так и посыпались из головы, хотя Ви уже давно не конспектировал свои стишки. Он сунул руку во внутренний карман пиджака, достал оттуда свернутый листок. Развернул. Портрет Элии, один из самых удачных, похожих на неё. Поискав во всех карманах карандаш, Тэхён обнаружил коротенький огрызок. Приложив листок к стеклу, он начал выводить на обратной стороне портрета:
Я бездонную муку печальной души
Изливаю напрасно в длину этих строк.
Я любовь потерял в бессловесной тиши,
А теперь море слов, что не вырвались в срок.
Я не знал, не умел о любви говорить,
Лишь неловкие фразы и мог выдавать.
Но теперь! Молча просто преступно любить.
Жаль, что поздно приходится это понять.
И боюсь, повстречавшись с тобою опять,
Я забуду всё то, что сказать был готов…
Тэхён застопорился. Он никак не мог закончить две строчки. Но твёрдо намеревался завершить четверостишие словом «любовь». Но что-то там должно быть ещё красивое, искреннее, просящее прощение за ту ложь, которую наплёл Элии два года назад. Прикинуться духом! До сих пор стыдно.
— Ви? — Парень спешно сложил листок, упрятывая в карман. В тамбур вышел Чонгук. — Не спится?
— Ага.
— Мне тоже. — Разметав перед собой остатки дыма от сигареты Тэхёна, Чонгук прислонился к окну плечом. — Я присматриваюсь к Дохи и понимаю, что Эвр её не заслуживает.
— А кого он заслуживает? — хмыкнул Ви.
— Какой-нибудь шлюхи, которых всегда куча вьётся у драконов и любых мафиози. Суть не в этом. Дохи наивная девчонка, это заметно. Эвр её испоганит.
— Она бойкая, выглядит той, что способна за себя постоять.
— Я и не говорю, что она доверчивая, как Элия. Нет, не настолько наивная. Но она не знает, с кем связалась, она не знает всей правды. Ей следовало бы быть в курсе, кто её возлюбленный.
— И ты хочешь ей рассказать о том, что именно натворил Чживон? Чем он занимался?
— Мне кажется, это было бы справедливым. Пусть будет настороже. Пусть будет внимательнее.
— Пусть сомневается в людях и не доверяет тому, кого полюбила?
— Если бы Элия не доверяла, не была такой простофилей, она была бы с нами! Мозги должны уметь мыслить критически. — Ви вдумался, достал ещё одну сигарету и, засмолив по новой, слегка зажмурился от табачного дыма.
— Мы хотим трезвомыслящих, рассудительных людей, чтобы критически разбирали то и это, сомневались и анализировали. Но как только дело касается нас, когда мы встречаем человека для себя, мы хотим, чтобы он доверял нам безоговорочно, и смертельно оскорбляемся на подозрительность. Чонгук, люди не могут скептично глядеть на мир, а потом превращаться в невинных овечек, полагающихся во всём на близких. Если девушка начнёт сомневаться, то она уже не сумеет перестать этого делать. Вся её жизнь будет в мучительных сомнениях, в ощущении лжи и вранья. Сомневаться научить можно, безотчётно верить — вряд ли. — Глубоко затянувшись, Ви затушил сигарету недокуренной. — Оставь Дохи в покое. Пусть она будет наивной столько, сколько сумеет быть таковой. Ты считаешь, что Элия была дурочкой, потому что доверяла всем и каждому? Покажи мне ещё таких людей, Чонгук, покажи, как много таких осталось? Ты? Может быть, я? Может быть наши девчонки в «Пятнице», к которым ты таскаешься? Даже школьницы переходят в среднюю школу с мыслями о деньгах, карьере и том, как подставить одноклассниц, чтобы стать королевой школы, лучшей ученицей. Какого черта ты хочешь продолжать эту чуму недоверия?
— Я всего лишь волнуюсь за Дохи.
— Ну, так помоги ей сохранить её жизнерадостность, а не убивай мечты. Пойми, самое страшное, что мы сделали с Элией — это не то, что позволили забрать её у нас, а то, что позволили ей разочароваться. — Тэхёну без подробностей рассказали о том, что стало известно о ведьме, и он, тоньше чувствующий эту тибетскую пророчицу, представлял, какой сумрак царит в её душе. Похлопав по плечу друга, он ушел пытаться уснуть. Как и Хосок, он не ложился за сутки ни на минуту.
Чонгук постоял какое-то время, обдумывая то, о чём они с Тэхёном побеседовали. Трудно было не согласиться, но и соглашаться не легче. В тамбур просачивался холодный воздух, и долго стоять в нём без дела не было приятным. Золотой вышел и пошёл по коридору в купе, когда из него, сонная, выползла Дохи. Потянувшись и прикрыв за собой дверцу, она вздрогнула, проморгав приближение Чонгука.
— Я это… в туалет, — поправляя механически тёплую пижаму, не сдвигалась с места девушка. Парень перед ней был в обтягивающей белой футболке, такой же красивый фигурой, как Бобби, такой же накачанный. — Ты тоже куришь?
— Нет, болтали с Ви.
— Я думала, вы устанете после такой беготни, откуда только силы черпаете? Я вроде поспала утром, но вырубилась, как затравленный барсук, ей-богу.
— Мы привычные к такому образу жизни.
— Не позавидуешь… — Дверца опять отъехала в сторону и на пороге возник угрюмый Чживон. Дохи опомнилась и повторила: — Я это… в туалет встала.