Огонь сильнее мрака

нет нет нет как же так вот это и всё а как же я как же мне не успел ничего не успел солнце тепло тут умирать за что конец всему не может быть больно больно больно

и что было сил дернул. Раздался тупой звук, какой бывает, если обрывается бельевая веревка. Джон и Прогма повалились назад. «Ага!» – радостно крикнул Прогма, но в этот миг из куста выплеснулась новая лоза и обвила уже обе его ноги. Прогма взвизгнул. Тут у Джона что-то включилось в голове, он вскочил, выхватил револьвер и с грохотом расстрелял барабан прямо в черную пасть – все шесть патронов. Брызнуло чёрным соком. Прогма выдернул ноги и живо отполз подальше. Куст больше не шевелился.

Джон сунул оружие назад в кобуру.

– Сразу так не мог? – плачущим голосом спросил кунтарг.

– Забыл, – объяснил Джон и пошел разыскивать нож. Когда он вернулся, Прогма осторожно щупал лодыжки, скрививши рот и жмуря верхние глаза. Джон устало опустился рядом.

– Болит? – спросил он без интереса.

– Жжётся, – ответил Прогма и покосился на сыщика. – Спасибо, человече.

– На здоровье, – сказал Джон и растер физиономию грязной ладонью.

Они сидели рядом, отдыхая после сражения. С неба равнодушно подмигивали крошечные незнакомые звезды. Убитый куст был неподвижен. Стало еще холодней – а может, это только казалось Джону: разгорячённое тело начало остывать, и ледяной воздух забирался под мокрую от пота рубашку.

– Тебя как звать-то? – спросил Прогма.

– Джонован, – ответил Репейник. – Джон.

Прогма пожал ему руку.

мог бы уйти а что нормальный человек оказался смотри-ка не все сволочи рогатиной тыкать в чаще собаками травить скитальцем теперь из-за них жизнь такая одни чуть не убили другой спас может я и не зря хотел

– Послушай, а что это за место? – спросил Джон.

– Это? – Кунтарг огляделся и задумался. Поколебавшись, он негромко сказал: – Это называется Разрыв.

– Разрыв, значит, – буркнул Джон, плотнее запахивая куртку. – Правильнее бы назвать "Ледник".

– Мы здесь стараемся бывать как можно реже, – продолжал Прогма, – ну а вы сюда попадаете вообще только один раз.

Помолчав, он добавил:

– Мы – в смысле, магические сущности. Не люди.

– Уже понял, – ответил Джон.

Они немного посидели в тишине. Прогма задрал ногу и повертел стопой, разминая сустав. Репейник поёжился и спросил:

– А что это за один раз? Когда это сюда обычный человек попасть может?

– После того как умирает, – нехотя ответил Прогма и, опустив ногу, задрал другую.

Джону стало жарко.

– Минуточку, – сказал он.

Прогма закончил разминаться, встал и осторожно притопнул.

– Ну да! – раздосадовано сказал он.– Ты умер, бывает. Или не умер, а умираешь, но при вашем-то уровне медицины…

«О боги, – пронеслось в голове у Джона. – Неужели проклятый Олмонд меня убил? Убил?! Убил! Нет-нет, такого быть не может, как же это… Что же…»

Внутри него всё словно превратилось в вату. На лбу выступила испарина, Джон вытер лоб и заметил, что руки трясутся мелкой студенистой дрожью. «Врёт, – подумал он лихорадочно, – всё врёт дыня мохнатая. Не могу я быть мёртвым. Я же смотрю, двигаюсь…» Он изо всех сил стиснул зубы – так, что зазвенело в ушах. С силой втянул в легкие холодный, густой воздух. «Я ведь стрелял! – подумал он вдруг с сумасшедшей надеждой. – Разве мертвые стреляют?»

– А как же я стрелял? – спросил Джон. Дыхание сбилось от волнения, он судорожно вздохнул и продолжал: – Разве… В смысле, если бы я… Стрелять-то как? Я что – револьвер с собой взял? И нож…

Джон сам едва понимал, что говорит, но чувствовал, что есть в его словах какая-то потусторонняя логика. Прогма задумался, беззвучно шевеля маленьким ртом.

– Да, – признал он наконец. – Странно. Впрочем, – добавил он, воодушевляясь, – уже то, что ты меня видишь – странно. Вам, людям, никого здесь видеть не положено. Человек умирает в одиночку. И наблюдает только… Как это… А! – он щелкнул пальцами. – Грёзы о расплате за никчемность прожитого бытия, во.

Он был очень горд собой.

– Какие грёзы?! – с яростью закричал Джон. – Какие ещё грёзы, падла ты глазастая?

– Видения, – объяснил Прогма. – Бред.

– Так, – прохрипел Джон, – значит, ты думаешь, всё, что я делал – бред и видения?

– А кто его знает, – задумчиво сказал кунтарг. – Смерть – она у всех своя, знаешь ли. Единых законов нет.

Джон попытался нащупать пульс на шее. Как назло, пальцы онемели от холода, и шея тоже была ледяной, так что пульс найти никак не удавалось. Приложив руку к груди, он тоже ничего не ощутил. Стало тоскливо.

– Впрочем, – добавил Прогма уже не так бодро, – не исключено, что это я умер, а ты – моё видение. Может, я сейчас на самом деле не стою тут с тобой, а перевариваюсь внутри песчаного винограда…

Он вздрогнул, оглянулся и посмотрел на поверженный куст. Щупальца – целое и обрубок – безвольно высовывались из растерзанной пулями пасти.

– Нет! – весело заключил Прогма. – Очевидно, что я жив.

Кунтарги славились абсолютным пренебрежением к людским чувствам.

– Может, это все-таки телепорт? – слабым голосом спросил Репейник. – У меня с собой телепорты были… Вдруг меня сюда забросило?

Прогма вытаращил все шесть глаз.

– Да ты что, парень! – воскликнул он. – Это ж загробный мир! Какой телепорт? На что ему наводиться?

Он вдруг замолк, почесал косматый затылок и смущенно произнес:

– Того… Мне, конечно, очень жаль.

Джон дернул головой. «Убил, – думал он, – убил, убил. Зачем я только пошёл в этот переулок. Зачем подписался на это расследование. Зачем…»

– Теперь-то что делать? – вырвалось у него.

Прогма задумчиво пожал плечами.

– Вообще-то, ты здесь ненадолго, – сообщил он. – Скоро перейдёшь в следующее состояние.

– Какое? – быстро спросил Джон.

– Понятия не имею, – признался кунтарг. – Знаю только, что вы здесь не задерживаетесь.

– И что делать-то мне? – повторил Джон, окончательно теряя надежду.

Прогма развел руками.

– Ждать, – сказал он, как показалось Джону, виновато. Репейник обхватил себя руками и застыл, еле-еле покачиваясь. Страх и гнев проходили, уступая место странному чувству покорности. Словно всё стало так, как должно было быть с самого начала. От рождения Джон шёл к этому моменту, и вот теперь, хотел он того или нет, момент настал. Накатила сонливость, по мышцам разошлось тепло. «Ну и ладно, – вдруг подумал Джон, – ладно. Чему быть – того не миновать. Вот и не миновал… Минул…Хрен с ним. Да, кончилась жизнь. Бывает, в самом деле. Зато теперь хоть голова болеть не будет». Он лег на спину и закрыл глаза. Умирать так умирать. Надо бы напоследок подумать о чём-нибудь хорошем…

– Ты чего? – забеспокоился Прогма.

– Умираю вот, – буркнул Джон. – Уже умер почти.

Ничего хорошего не вспоминалось. Разве что вспомнилась Джил: привиделась ясно, как наяву.

– Ну, – растерянно сказал Прогма, – тогда не знаю… Удачи. Там, потом.

– Угу, – промычал Джон. «Какая может быть удача, если уже мёртв? – вяло подумал он. – И что значит потом? Вот оно, это потом. Наступило. Ничего особенного…» Он позволил мыслям течь туда, куда они сами направлялись, но мысли никуда не текли, а оставались возле Джил, настойчиво рисуя облик девушки: черные с прозеленью волосы до плеч, глаза с кошачьим блеском, узкие бедра, бледные губы, всегда готовые сложиться в горькую усмешку. Так продолжалось много времени – Джон не знал, сколько именно, но казалось, что лежит он очень долго, сутки или около того. Репейник решил уже, что началась та самая вечность, которую боги обещали людям после смерти. Но это была не вечность. Внезапно и резко закружилась голова, а тело стало легким, словно облако. «Правда умираю», – понял он. Накатил дикий, животный страх, и с ним – такое же дикое желание жить. Он рванулся, не почувствовал тела, рванулся ещё сильней, открыл рот, чтобы закричать – но крик не вышел, потому что не было больше ни легких, ни рта, ни гортани. Да и самого Джона Репейника больше не было. Оставался только некто, наблюдавший перед внутренним взором девушку с желтыми, как морской янтарь, глазами. Этот некто начал падать сквозь бескрайнюю темноту.