Огонь сильнее мрака

– А почему ждали именно меня? В Дуббинге полно хороших сыскарей.

– У вас исключительная… репутация, – ответил Хонна. Вид у него при этом был такой, словно он сказал «Вы исключительно ловкий шулер». – Находите выход там, где остальные терпят поражение.

«Что-то знает, – мелькнуло в голове у Джона, – или догадывается. Впрочем, ну его к богам. Догадываться может сколько угодно». Он обошел зал, постукивая по стенам (на всякий случай), заглянул в вытяжку (а мало ли), осмотрел закопчённый потолок (неодобрительно при этом хмурясь). Какое-то время он провел, ползая на четвереньках и рассматривая в огромную лупу пыль на бетоне. Словом, Джон совершал те ненужные, но выглядящие значительными действия, которые заказчики считали обязательными для сыщика экстра-класса. Этому он научился еще в Гильдии. Сыщик должен уметь работать на публику. Если, получив задание, сразу отправишься его выполнять, того и гляди, вызовешь недоверие клиента. А так – стены выстучал, в лупу поглядел, брови нахмурил. Всё, как в книжках. Впрочем, Хонна этого спектакля словно и не заметил: стоял посреди зала, опустив голову и раздумывая о чём-то своём.

Пряча лупу в карман сюртука, Джон произнес:

– Что ж, осмотр можно считать завершённым. Стоит заняться поисками, да поскорей.

– Отменно, – сказал Хонна. – Позвольте вручить задаток.

Он вытащил из-за пазухи конверт – очень пухлый – и протянул его Джону. Репейник спрятал конверт в карман, не открывая.

– Пойду, – сказал Джон.

– Давайте провожу, – предложил Фернакль.

Вдвоём они поднялись обратно в холл. Даже восходя по лестнице, Хонна почти не опирался на трость, а только вёл рукой по перилам. Статуи, прятавшиеся по углам, печально взирали на сыщика, пока тот шел к выходу. Толкнув дверь, Джон обернулся.

– Как только что-нибудь найду, сразу дам знать, – сказал он и протянул руку.

– Вы – желанный гость в любое время, – ответил Хонна, но руку подавать не спешил.

– Всего доброго, – сказал Репейник, опуская ладонь и отступая на шаг.

– Буду вас очень ждать, – сказал Хонна и лишь после того протянул ладонь, причём не Джону, а куда-то в воздух, туда, где был бы Джон, не сделай он шаг назад. Лицо за тёмными очками оставалось неподвижным.

Хонна был слепым.

Джон смутился и одновременно почувствовал досаду оттого, что сразу не заметил очевидного. «А я-то спектакль в подвале разыгрывал, – мелькнула мысль. – Стыд какой».

– Простите, – сказал он и пожал протянутую руку.

ТЕБЯ НЕ ВИЖУ НО ЗНАЮ КТО ТЫ НЕ ВИЖУ НО ЗНАЮ ПОКОЙ ТЕБЕ ПОКОЙ

Джон пошатнулся и разжал пальцы. Поток оглушил сильней, чем в прошлый раз. Хонна слегка улыбнулся.

– Поэты говорят, человек способен найти защиту от всего на свете, кроме несчастной любви, – произнёс он. – Надо только знать, от чего защищаться.

Джон помотал головой.

– Откуда вам известно… – начал он.

Хонна поднял брови:

– У каждого – свои таланты. Одни знают, как читать мысли. Другие знают, кто читает мысли.

Джон стиснул челюсти. Что ж, рано или поздно это должно было произойти.

– Я с почтением отношусь к чужим тайнам, – сказал Хонна. – Надеюсь, не я один. В ходе поисков, Джонован, вы можете узнать немало интересного. Возможно, испытаете… искушение кому-то рассказать о том, что узнали. Полагаю, вы справитесь с таким искушением.

Джон кивнул, стараясь оставаться спокойным.

– Конечно, – сказал он. – Конечно.

***

Репейник забрался в кэб и устало опустился на подушку сиденья. «Уфф», – сказала подушка. Джон был с нею согласен. Вяло покачиваясь в такт подпрыгивающему на булыжниках кэбу, Репейник смотрел на разворачивающиеся за грязным окном поля и пытался собрать мысли воедино. Он испытывал сложное, неприятное чувство, в котором поровну мешались неловкость и опасение за дальнейшую судьбу. Нечто подобное мог чувствовать одноглазый, который мнил себя королем в стране слепых, а затем встретил обычного человека с двумя глазами. Было очевидно, что Хонна тоже имел магические способности, причем превосходил Джона если не в силе, то в умении ими пользоваться. «Интересно, это у него с рождения? – размышлял Джон. – Если так, неудивительно, что он богатей. Небось, читал всех партнеров по сделкам. Эх, и почему я стал сыщиком… А что, если не с рождения? Что, если шарлатаны оказались вовсе не шарлатанами, и открыли настоящий божественный эликсир? Хонна его выпил – и немедленно возвысился…» Репейник представил, как Фернакль становится богом, заново открывает храмы, вбирает жизненные силы паствы, возглавляет армию и войной идет на Материк. А ведь для этого оказалось нужно всего-то выпить волшебного зелья. Значит, у нас в активе что? У нас в активе двадцать четыре потенциальных божества – вся группа разработчиков эликсира…

Он потряс головой. Вздор. Если бы Хонна стал кем-то вроде покойной Хальдер или Ведлета, он перво-наперво магическим образом разыскал бы сбежавших подопечных и живьем вколотил их в землю, вертикально. Затем превратился бы во что-нибудь большое и страшное, отправился в Дуббинг и сровнял с землей Парламент, после чего правил бы страной мудро и справедливо, и хрен бы кто осмелился сказать, что это не так. Что-то не заметил я за господином меценатом таких чудес, подумал Джон уже спокойно и даже почти весело. Господина мецената всего-то хватило – раскрыть мой маленький секрет. Даже в полицию не пошел, убоялся карающей руки закона, маголожец этакий. Стало быть, никакой он не бог, а такой же ублюдок, как и я. Ну разве что получше устроился в жизни. Джон заметил, что стискивает зубы, и криво ухмыльнулся своему отражению в окне. Хватит о меценате, пора о деле подумать. С чего бы начать?

С кого бы начать – вот так вернее. Джон раскрыл папку и стал изучать досье на ученых, на сей раз внимательно перечитывая каждый лист и вглядываясь в гравюры. Ронид Кайдоргоф, гражданин Островной республики Энландрия, тридцать пять лет, проживает в Шерфилде, на Парковой улице, восемнадцать, доктор философии университета Дуббинга; серьезное, значительное лицо, эспаньолка, впалые щеки, пенсне. Блорн Уртайл, подданный Северной Федерации, сорок один год, проживает в Рилинге, на улице Сторма, тридцать два, доктор философии университета Остлоу; северянин, по тамошнему обычаю гладко выбритый и с длинными волосами, зачесанными назад. Людвин Майерс, гражданин Энландрии, сорок пять лет, проживает в Плимонде, в Рыбном переулке, семь, закончил Высшее Инженерное училище в Делби, специальность – инженер-конструктор; обрюзгшее, несвежее лицо, сердитый взгляд из-под косматых бровей. Дементий Маковка, подданный Твердыни, двадцать девять лет, проживает в Бридфорте, на Синей улице, пятьдесят три, кандидат наук (что это такое, интересно?) университета Московы, специальность – метрология (а это что?) Бородатая рожа, хищный разбойничий нос. Хм, почти земляк. Может, за него первого взяться? Впрочем, языка все равно не вспомню, материны уроки забыл напрочь. Так, кто у нас дальше… Норбент Картер, гражданин Энландрии, пятьдесят два года, проживает в Бирминдене; Уилбор Клейн, гражданин Энландрии, сорок пять лет, проживает в Линсе; Марсен Мерье, подданный Королевства Арвернис, тридцать два года, проживает в Йорне…

В конце концов, Джон остановился на некоем Хенви Олмонде. Олмонд был энландрийцем, доктором медицины Ганнварского университета, ему недавно исполнилось сорок три года, и выглядел он весьма респектабельно: пышные усы, очки в ювелирной оправе, могучий лоб с черепашьими морщинами. Но это все было второстепенным, а главным являлось то обстоятельство, что жил он в Дуббинге, на улице Кожевников, шесть. Зачем тащиться через полстраны в Шерфилд или Плимонд, если можно начать с родных закоулков?

Как раз в это время кэб проехал мимо большого дорожного знака, на котором витиевато, старомодным шрифтом значилось: «ДУББИНГ». Тут же мелькнула за окном зарядная башня, первая с этой стороны города. Джон проводил её взглядом и поёжился, вспомнив дело Найвела Мэллори, несчастного влюбленного глупца, погубившего свою любовь. Впрочем, а чем я лучше него? Ведь точно так же погубил всё, что имел. Только Ширли Койл упала в реку быстро, и остановить её падение Найвел не смог бы никаким образом, а у меня была тысяча возможностей всё спасти. Джил ушла не вдруг, можно было её удержать, поговорить. Боги, мы ведь ни разу так и не поговорили толком, всё недомолвки, всё на полуслове, какие-то склоки дурацкие на ровном месте, потом молчаливые примирения, ненадежные, короткие – а она, наверное, ждала... У меня, конечно, были трудные времена. У всех были трудные времена. Ладно.