Огонь сильнее мрака

Он оказался на редкость сговорчивым, этот усатый дядька. Как только они покончили с супом и принялись за жаркое, Гатс стал рассказывать Джону о деле. Не спеша, подробно, без лишних эмоций. Мигрень шла на убыль, Джону всегда помогало спиртное. Староста говорил, Джон слушал.

– Русалка, – говорил Гатс. – Проклятая русалка, молодая, злющая и на редкость умная. Обычно мутаморфы все придурковатые, как жрать захотят – так и лезут к людям. При этом не разбирают, на кого напали – на ребенка, на бабу или на мужика с обрезом, прут напролом, пока заряд картечи в брюхо не схватят… А наша монстра – не из таких, нет. Осторожная, стерва. Живет в реке, видели, как ныряла с берега в воду. Пару раз и мне на неё взглянуть довелось. Долговязая, ростом почти с меня. Волосы чёрные. Бегает вдвое быстрее любого из деревенских. Клыкастая. Овец режет влёгкую, сверху прыгает, обхватывает руками, зубами до горла дотягивается и раздирает. Приходит в деревню раз в два-три месяца. Всегда ночью. Забирает скотину мелкую, несколько раз людей не досчитались. Хотя обычно с людьми не связывается. Если кто встретится на пути – она что-то такое делает, что человека парализует. Вот Клаут – как её увидел, так и лежал бревном до утра. Да… Так-то похожа на обычную девку. Фигурка… в общем, всё при ней. Знаете, как в сказках говорится, что русалки, мол, молодых парней чарами к себе завлекают? Так вот, этой никаких чар не надо, любой парень за ней пойдет. Особенно если в потёмках. И если она рот зубастый раскрывать не будет.

Репейник несколько раз медленно кивнул. Отпил из стакана. Крякнул и почесал щетину на шее.

– Я одного в толк не возьму, – сказал он. – Вы её видели. Знаете её повадки. Она куролесит в вашей деревне, если поймаете – выйдет, пожалуй, награда от губернатора. Да и местные спасибо скажут. Зачем я вам сдался в этом деле?

Староста открыл было рот, но Репейник деликатно поднял руку.

– Я ведь не убивец, – сказал он. – Я – сыщик, знаете ли. Ну, может, слыхали, Гильдия Сыщиков – что-то вроде полицейских на вольных хлебах. По части, гм… сложных проблем.

Староста кивнул.

– Еду, куда начальство направит, – продолжал Репейник, – распутываю то, что не может распутать местная полиция. Здесь, гляжу, все уже распутано, осталось только выследить русалку да пристрелить. С этим и сами справитесь. У вас шериф есть, стражники вон – лбы здоровенные... Не понимаю, зачем нужен именно я.

Булькнула вода в батарее. Часы угрожающе захрипели, но бить не стали – передумали.

– Положение очень сложное, – сказал староста, помолчав. – Давайте-ка налью еще на два пальца, и расскажу подробно. Идёт?

Репейник пожал плечами и подставил стакан. Плеснулся самогон, золотистый и пахучий; колыхнулись травяные стебли на дне бутылки. Гатс налил Репейнику, налил себе и посмотрел сквозь стакан на подсвечник. После гибели богов магические источники энергии оказались истощены, и яркие светильники, когда-то наполненные «светом божественным», теперь валялись на свалках, покрывались пылью на чердаках или попросту бесполезно висели под потолками, как украшения, которые забыли снять после шумного праздника. Им на смену пришли керосинки и свечи – так же, как паровозы и дирижабли заняли место изящных мобилей на магической тяге.

– Дело тут вот в чем, – сказал Гатс. – Местные почему-то наотрез отказываются убивать монстру. Она для них – вроде божества, понимаете? Верят, что, пока жива русалка, в реке не переведётся рыба. А если с русалкой что-то случится, рыба пропадёт. Такой вот бред. Я вам запросто всё рассказываю, а сам это из них чуть не силой выуживал. Не хотели признаваться. Только глаза прятали да бубнили: нельзя, мол, да нельзя. Беда будет. А чтоб её поймать, нужно всего-то стать цепью, поставить бредень и прочесать реку. Как попадется – застрелить. И дело с концом. Так нет же, и слышать о том не хотят. «Рыба пропадет, рыба». Пробовал с шерифом поговорить –шериф с ними заодно. Он ведь местный, здесь родился. Эх… – староста залпом проглотил самогон, потянулся к бутылке, налил еще.

– Нечисто здесь, – сказал он, – нюхом чую. Деревенские – народ грубый, в сказки не верит. Чтобы какую-то ублюдочную девку из-за дурного поверья не трогали? Не думаю. А думаю я другое. Есть в селе одна семейка, Гриднеры. Такие сволочи, хуже чирья на заднице. Каждый Гриднер – на свой лад засранец. Младший, Сэмиэм – здоровый бугай, драчун. Если началась драка в кабаке, то без младшего Гриднера дело не обошлось. И такой подлый: все мужики дерутся как дерутся – ну, фингал кому поставят или зуб выбьют – а этот норовит ухо отгрызть, рот разорвать, глаз выдавить. До смерти не бьёт, нет. А вот покалечить кого – всегда готов. Самое гнусное, что на говнюка никто сроду не жаловался. Слышно, бывало, крик в кабаке, прибегут разнимать – а там все уже кончилось, и виноватых не найти. Только на полу кто-нибудь валяется, и челюсть набок свернута. Кто его так, спрашиваю? Молчат. Не было ни разу случая, чтобы кто-то на Сэма Гриднера сказал. А самого Сэма и след простыл.

Староста отпил из стакана, сморщился, выдохнул и продолжал:

– Всё потому, что старший Гриднер, Майрон его имя – глава рыбацкой общины. Сети новые купить? Только если папаша Гриднер разрешит. Бот с паровым мотором? Папаша Майрон не одобряет, потому – не будем. У Дэвиса сын подрос, берем в дело? Берем, Гриднер сказал – хоть толку от него и мало, но пусть делу поучится пацан. Старый Дотерс пьяный в воду полез, утонул, вдове помочь надо, по сколько скидываемся? Ни по сколько, папаша Майрон не велел, сказал, мол, не хрен за пьяницу выходить было, сама виновата, пусть теперь и выкручивается…

Репейник хмыкнул:

– Прямо как гильдейский шеф.

– То-то и оно! – с жаром сказал Гатс. – Только ведь деревенская община – не чета городской гильдии. Шеф вертит, как хочет, рабочими, да и мастерами-подмастерьями, потому что владеет всем, что ни есть в цеху. Машины, сырьё, уголь, даже вода в котлах – всё его! Вот и решает, кого наградить, кого наказать, за кого заступиться, или наоборот, кого выпороть прилюдно. Ну, он в своем праве, это и в законе прописано. А Гриднер – такой же рыбак, как и остальные деревенские, разве что чуть побогаче их. В толк не возьму, отчего все так его боятся. Даже шериф не трогает Гриднеров.

Репейник поболтал остатки в стакане.

– Я понял, – сказал он. – Вы думаете, Гриднер не разрешает деревенским убить русалку. И хотите знать, почему. Так?

Староста закряхтел.

– Вообще, я в любом случае изведу эту погань, – пообещал он. – На той неделе разослал письма окрестным егерям. Но, во-первых, они столько берут, что я без штанов останусь. А, во-вторых, меньше, чем втроём, идти не хотят. И тут как раз вы подвернулись. Сыщик. Очень прекрасно, потому что для меня важно не только прикончить монстру, но ещё – понять, отчего все за неё заступаются.

Джон поднял брови:

– Боитесь их?

Староста сгорбился и кивнул.

– И правильно делаете, – заключил Репейник. – И не станете её убивать, пока деревенские против. А убить её вам ой как надо. Потому что хищная дрянь в поднадзорной деревне – это, как ни крути, пятно на всю карьеру. Вас ведь не местные выбирали?

Староста махнул рукой:

– Какое там… Назначили из метрополии. Вот… уже пятый месяц сижу в провинции. А что, так заметно?

Джон пожал плечами:

– Мне – заметно.

Они выпили.

– Вы ведь и сам того… нездешний, верно? – с хитрецой спросил Гатс. – Репейник – очень уж редкая для наших мест фамилия.

– В точку, – ответил Джон. – Фамилия от матери досталась. У меня мать родилась на Материке, под владычеством Ведлета. Там до сих пор принято брать материнскую фамилию. Меня даже не Джонован зовут, я, вообще-то, Ивван.

– У вас мать была из Твердыни Ведлета? Как же вы здесь очутились? – поднял брови староста.

– Известно как, – поморщился Джон. – Война, эмиграция… В общем, отец у меня местный, на свет я появился здесь, в Энландрии. А теперь и бога такого нет – Ведлета.

– Да-а, – глубокомысленно произнес Гатс. – Ну, за мир!