Огонь сильнее мрака

В общем, давай признаемся, Джон Репейник: ты заслуживаешь того, чтобы уйти в Сомниум. Тридцать лет мигреней, тридцать лет страха быть раскрытым и пойманным, тридцать лет одиночества... Ну, с одиночеством в последнее время полегче, конечно... Да, кстати, русалка твоя тоже нормальную жизнь заслужила. Ей-то в сто раз хуже пришлось. Короче, Джон Репейник, смотри, какая штука: пареньку сейчас можно сказать – дескать, так и быть, пустим тебя к башне зарядить раритет. Он, натурально, зарядит, а потом у него шкатулку можно отобрать и воспользоваться. И всё. Прощай, двойная жизнь ублюдка, да здравствует идеальный Сомниум. Чтобы это случилось, нам с тобой, Джон Репейник, нужно всего-то стать дерьмом. На пару часов стать, не навсегда. Соврать юному Найвелу, украсть у него пятьсот шестнадцатый, оставить сопляка мучиться до конца жизни. Ну как? Готов стать дерьмом ради счастья? Счастливым дерьмом?

– Хальдер душу мать, – проворчал Джон, щурясь от дыма. Без всякого удовольствия докурив, он вернулся в каюту. Джил смотрела в окно, Найвел лежал с закрытыми глазами. Шкатулка покоилась на столе – плоская, изящная, с тисненой зубастой птицей.

– Ну как там? – спросила Джил.

– Необычно, – сказал Джон. – Будто в батискафе сидишь.

– В чем сидишь? – не поняла Джил.

– Не важно, – буркнул Джон, уселся за стол и тоже принялся смотреть в окно. Внизу было море, дирижабль летел над проливом. Воду рябил бриз, крошечные волны блестели под солнцем, как рыбья чешуя.

– Где мы? – безучастно спросил Найвел.

– А хрен его знает, – ответил Джон. – Где-то летим.

– Подлетаем к Айрену, – вдруг сообщила Джил. – Скоро берег увидим. Уиклоу там будет. Красивый город. Потом еще полчаса над пустошью лететь. Мейнстерская пустошь называется. Аккурат над башнями пройдем. И еще минут через сорок – Кинки.

Джон ошарашенно посмотрел на неё. Джил ответила невозмутимым взглядом. Потом ухмыльнулась.

– Ну чё? – спросила она. – Не такая уж я темная, а?

– Молодец, – кивнул Джон. – Где карту прячешь?

Джил разочарованно вздохнула и вытащила из-за пазухи цветастый, вчетверо сложенный лист.

– На, – сказала она, бросая карту на стол. – Так и знала, что выкупишь.

Джон развернул, всмотрелся.

– И правда, – заметил он. – Сейчас подлетим к острову. А, вот наш маршрут, пунктиром. Да, точно, прямо над башнями лететь будем... Откуда карта-то?

– Он дал, – кивнула Джил в сторону Найвела. – Пока ты курил. Я спросила – чего там внизу, мол. Он сказал – в портфеле карта есть.

Найвел все так же отрешенно смотрел в окно.

– Ну-ну, – казал Джон. – Так-то ты портфель обыскала. Ладно... Хорошо, что к знаниям стремишься. Курить пойдешь?

Джил обхватила себя руками.

– Не. Там, наверное, народу много. Не люблю.

– Да нет там никого.

– Потом схожу.

– Ну, как знаешь, – сказал Джон и углубился в изучение карты. Айрен был большим островом с причудливо изрезанными берегами и целым выводком мелких островков-спутников. Со скуки Джон принялся читать названия. Тут был и «Медвежий о.», и «Чистый о.», и «о. Двух Дюжин», и даже «о. Сахарная Голова». Айренцы слыли народом гордым и задиристым, вся их история была, по сути, историей мелких войн и набегов. Может быть, именно поэтому они не называли географические объекты в честь важных персон: какой-нибудь Утес Салли-Покорителя после очередного сражения мог отойти соседнему клану, и пришлось бы срочно переименовывать его в Скалу Уилла-Освободителя, а через неделю-другую он имел все шансы превратиться в Гору О'Брайана-Завоевателя. В такой кутерьме не избежать путаницы, а при дележе земель путаница – дело недопустимое. Гораздо легче назвать спорный утес, скажем, Медвежьим или там Бобровым – раз и навсегда. Может, примерно так они и рассуждали, думал Джон, читая на карте: «г. Новый Замок», «г. Пробка», «р. Дерг», «м. Крюки». А у нас – что ни деревенька, то Мандерли-Холл. Раньше, правда, хватало еще всяких Уездов Божественного Великолепия, но после войны таких не осталось, названия везде новые... Гларридж вот, к примеру – новое название. А кстати, подумал Джон.

– Слушай, Найвел, – позвал он, – а как так вышло, что мы встретились в Гларридже?

– Я из Дуббинга сначала поехал в Линс, – сказал Найвел.

– И?

– Там к башне не пускают. Констебли стоят почему-то. Оттуда уже сел на поезд в Гларридж. Время потерял.

«Ай да я», – подумал Джон. Найвел продолжал:

– Я бы еще раньше управился, только мне на Тоунстед не повезло. В узловой камере все провода под корень обрезали. Полдня бился, пока клеммы закоротил. Руками гайки откручивал.

– Да уж, – сказал Джон сухо. – На Тоунстед тебе очень даже не повезло.

Они замолчали. Джон снова принялся глядеть в окно. Облака плыли над дирижаблем, как летающие снежные крепости. Чуть ниже, вдали была видна слабая линия, где синее-синее небо встречалось с таким же морем. «Какое же человек, в сущности, мелкое существо, – думал Джон, – и какое гадкое».

– Берег, – вдруг сказала Джил. – Там домики махонькие.

Джон посмотрел туда, куда она показывала, и обнаружил, что внизу, под самой гондолой, уже показалась суша.

– А вон-вон пустошь, – сказала русалка.

«И башни», – подумал Джон, заметив вереницу тонких шпилей, похожих на торчащие из земли жемчужные булавки. Когда-то здесь проходила дорога, соединявшая Кинки – столицу Айрена – с Лоуфордом, большим морским портом на северо-востоке острова. В самом начале войны ковровая бомбардировка уничтожила Лоуфорд, оставив вместо города стеклянное поле шириной в десять лидов. Дорогу забросили, и теперь определить, где она проходила, можно было только по цепочке отключенных башен.

– Ладно, – решилась Джил. – Пойду и впрямь покурю. Авось не заругают.

– Не заругают, – отозвался Джон. – Здесь одни богачи летят, у них нравы свободные.

Джил стрельнула у него самокрутку и вышла. Стало совсем тихо. Найвел сидел с закрытыми глазами и, казалось, не дышал. Репейник долго приглядывался, силясь определить, вздымается ли грудь юноши, но ничего не заметил. Лицо у Найвела покрылось какой-то особенной, сероватой бледностью. А не отдаст ли прямо сейчас наш друг концы, с беспокойством подумал Джон. Кто его знает, какие последствия у этой парализующей магии.

– Эй, – сказал он.

Найвел открыл глаза и слабо произнес:

– Да?

«Тьфу ты», – сердито подумал Джон. Не зная, о чем спросить, он произнес:

– Отсюда видно башню твою?

Найвел отлепился от стены и посмотрел в окно.

– Видно, – сказал он после долгой паузы. – Вот она. Третья слева.

Джон всмотрелся в длинный ряд хрустальных шпилей. Третья слева башня была уже относительно близко и отличалась от прочих большой, прямо-таки громоздкой луковицей купола.

– Ага, – сказал Джон и, опять ничего не придумав, добавил: – Красивая.

Найвел поёжился.

– Холодно, – сказал он тонким голосом. – Свитер у меня в портфеле лежит. Можно достать?

В каюте действительно было прохладно, хотя «Гордость Энландрии» шла невысоко.

– Валяй, – разрешил Джон. Найвел медленно, пошатываясь, встал, закинул худые руки на полку и принялся рыться в портфеле.

– А знаете, как я взломал узловую камеру на Тоунстед? – спросил он.

– Не знаю, – рассеянно сказал Джон. – Да чего там взламывать, наверняка же простой навесной замок...

Он осекся, сообразив, что молодой ученый вряд ли был экспертом по замочной части.

– Ну что вы, какой из меня взломщик, – словно прочтя его мысли, произнёс Найвел. – Я прожег дверь термитной шашкой. Вот такой.

Он повернулся. В руках у него была блестящая короткая трубка. Джон подобрался, собираясь вскочить. «Выбить, – мелькнуло в голове, – нет, нельзя... упадет...»

– Не двигайтесь, – быстро сказал Найвел. – У неё легкая кнопка. Химический запал. Нажму – вспыхнет. Уроню – вспыхнет. Термит не потушить. Будет гореть, пока все переборки не прожжёт...

Джон стиснул челюсти. В голове мелькнуло воспоминание: подножие башни, странный, неуместный запах раскаленного металла. «Свитер ему, – подумал он. – Холодно ему...»