Страница 29 из 131
Джон сощурился и внимательно перечитал запись. Площадь Тоунстед, значит?.. Есть там башня, а как же. Старая, высокая. «Не каждая годится… подходящих очень мало», – вспомнились слова Хитчмена. Дуббингские зарядные башни славились филигранной, искрящейся на солнце резьбой хрустальных стволов. Когда страна вылезла из послевоенного кризиса, уцелевшие после бомбардировок и беспорядков шпили были взяты под охрану; с верхушек срезали бесполезные провода, подножия окружили чугунными оградами, и башни объявили памятниками архитектуры. Тонкие, полупрозрачные, они тянулись в небо, словно гигантские одуванчики – высотой в сотню ре, обхватом чуть толще мужского торса. Самой красивой в городе считалась Тоунстедская башня, древняя, с большим куполом. Неужели она – одна из «подходящих»? Неспроста ведь Найвел так волновался, когда её увидел.
Джон сунул дневник за пазуху и вышел из комнатушки. Когда он уже взялся за ручку входной двери, то вновь услыхал шаги на лестнице и замер, пережидая. Взгляд его при этом блуждал по крохотной прихожей. Да, заработок у Ширли был невелик. Висело на вешалке твидовое пальто, ютились на низкой полке две пары туфель – чистеньких, лаковых, но уже основательно ношенных. Наверху гардероба, под потолком лежал потрепанный жизнью саквояж, а рядом красовалась непромокаемая дорожная сумка. «Странно, – подумал Джон, – вещи все по местам. Ширли явно не собиралась в дорогу, тем более – в опасное путешествие. Похоже, наша парочка всё-таки решилась на бегство внезапно. И времени на подготовку у них не было. Интересно, зачем такая спешка?» На лестнице опять стало тихо. Джон вышел, огляделся и бесшумно затворил дверь. Нужно было спешить.
Когда он подъехал к площади Тоунстед, пробило четыре часа. Ветер унялся, солнце загородилось бледными облаками и скупо роняло на город послеполуденные лучи. Расплатившись, Джон вылез из кэба и пару минут постоял, разглядывая площадь. Тоунстедская башня слыла одним из символов Дуббинга – вместе с Большим собором Хальдер, Замком Керстон и оперой. Башню знали лучше всего, может быть, потому, что, в отличие от собора, замка и оперы, она идеально вписывалась в вертикальный открыточный листок. Тонкий столб из резного хрусталя поднимался, казалось, под самые облака и там, наверху, расцветал ажурным куполом. Когда шел дождь, купол одевался призрачным ореолом из подсвеченных брызг, а в солнечную погоду бросал радужные отблески на мостовую и стены окрестных домов. Сейчас купол сиял ровным матовым светом – огромный, совершенный, неколебимый в поднебесье. Хальдер Прекрасная не жалела волшебной энергии для подданных. Конечно, все знали, что богиня питала башни той же силой, которую выкачивала из людей, приходивших к её алтарям. Но как, должно быть, здорово было колесить по стране на лёгком, скоростном мобиле: чуть замедлит бег – правь к любому шпилю, заряди и езжай дальше. А волшебные лампы – без газа, без керосина, яркие! А скорые поезда! Эх, да что там…
Джон медленно шагал вокруг площади, вглядываясь в лица прохожих. Люди шли мимо, не обращая на сыщика внимания. Франты в клетчатом твиде и вонючие, хлопающие разбитыми башмаками оборванцы. Дородные матери семейств в необъятных пелеринах и курсистки с бантами на талиях. Мастеровые в куртках нараспашку и бледные, с огромными зрачками поэты, кутающие горла в бесконечной длины шарфы. Лакеи, разносчики, прачки, констебли, мальчишки, адвокаты, фонарщики – на Тоунстед было людно. На другой стороне площади виднелись распахнутые ворота в Минерал-парк, и оттуда слышалась механическая карусельная музыка. Джон свернул, уступил дорогу паровому мобилю. Подошел ближе к башне. Подножие исполинского одуванчика было окружено решёткой, у самой земли виднелась небольшая пристройка – то был вход в подвал, в узловую камеру, о каких говорил Хитчмен. Джон принюхался: откуда-то доносился странный запах. Пахло, как пахнет в слесарных мастерских – раскаленным железом, металлом, который жгли и плавили. Дверь в подвал неожиданно распахнулась, изнутри выбежал человек. Ссутулившись, обернулся: взметнулись длинные, до плеч волосы. «Это же Найвел», – подумал Джон, а в следующее мгновение раздался оглушительный взрыв, и Джона швырнуло наземь.
Нашарив ладонями мостовую, он подобрался и хотел было встать, но над головой полетели какие-то ошметки, и пришлось закрыть голову руками. Закричали люди, глухо, как сквозь подушку, а потом грохнуло снова, и прямо у Джона перед носом приземлился кровавый мохнатый обрубок, в котором угадывалась лошадиная нога. Джон все-таки поднялся и сделал, шатаясь, пару шагов прочь. Вовремя: то место, где он только что лежал, словно бы взорвалось. Шваркнули осколки. В ушах звенело. Он пригнулся и побежал. Наперерез Джону ковыляла, подняв юбки, тётка с растрепанными волосами. Она хромала, по рукам её текла кровь. Поравнявшись с Репейником, тётка подняла голову и заорала без звука, глядя куда-то высоко. Джон обернулся и увидел, как медленно и величаво на площадь падает башня, как её тонкий одуванчиковый стебель крошится, складывается, брызгает сверкающими отломками. Джон попятился, краем глаза уловил какое-то огромное движение. Успел повернуть голову, увидел, как рушится на парковые ворота купол – в распухающих клубах пыли и в мишуре белых разрядов. Потом купол взорвался. На площади будто возникло второе солнце, на миг высветив бегущих людей, опрокинутые мобили, лошадиные трупы. Длинные тени протянулись и пропали, Джона подняло в воздух, развернуло и бросило так, что он перекатился через себя. По спине простучала щебенка. Что-то упало совсем рядом. Больше ничего не происходило, и Джон понял, что остался жив.
Он встал и переступил с ноги на ногу. Как ни странно, всё было цело, только ныли ушибленные ребра, и по-прежнему стояла в ушах звенящая тишина. У ног Джона шевелилось что-то живое, придавленное куском стержня башни. Репейник взялся, поднатужился, оттащил горячий хрусталь и уставился на то, что лежало перед ним. Это была лошадь – по крайней мере, частично. Окровавленная голова билась о камни, шея изгибалась, дергались передние ноги, а дальше лошадь кончалась, и начиналась рыба. Вместо крупа у лошади рос толстый, как бревно, чешуйчатый хвост, кончавшийся развесистым плавником. Из-под плавника торчала обросшая чешуёй задняя нога с копытом. «Пристрелить, – лихорадочно пронеслось в голове, – чтоб не мучилась… Пристрелить…» Джон стал хлопать себя по бокам, забыв, что утопил револьвер в реке, но тут животное дернуло несколько раз головой, будто согласно кивая, и затихло.
Репейник кашлянул – пыль стояла в воздухе так густо, что была похожа на туман – и побрел прочь. Ему навстречу попался отряд констеблей; неподалеку бежали, разматывая на ходу шланг, пожарные. Кто-то стонал, кто-то ругался, поминая дурными словами богов. Пару раз пришлось обогнуть раскуроченные мобили: один был разбит вдребезги, все его детали превратились в золото – даже каучуковые шины. В сторонке над кем-то склонились доктора. Подойдя ближе, Джон увидел, что это был еще один мутаморф, только уже не лошадь, а человек. Руки и ноги его превратились в корявые сучья, покрытые зелеными листочками. Человек хрипел, доктора бранились меж собой, и Джон поспешил отойти. При этом он оступился и едва не упал: часть мостовой покрылась шерстью и мерно колыхалась, словно дыша. Похоже, в башне действительно хранился огромный заряд магической энергии. И Найвел сумел его высвободить.
Джон немного постоял, сжимая голову руками. Слух не спешил возвращаться, звуки доносились будто издалека. «Надо искать, – тупо подумал Джон. – Искать… Голова только пройдет...» Найвел и Ширли могли быть уже далеко, а могли лежать здесь, раздавленные хрустальными осколками или превращенные в чудовищ. «Надо искать», – подумал Джон с ожесточением. Он был весь в пыли, болели при каждом вздохе ребра, горели ссадины на ладонях.
Когда звон под черепом утих, и раздававшиеся вокруг крики стали нестерпимо громкими, он отправился на поиски.
***
– …Вашего племянника не было ни среди мертвых, ни среди раненых. Ширли я тоже не нашел. Видимо, они успели убежать до того, как обрушилась башня. – Джон потер ушибленный бок. – Я сегодня же продолжу следствие.