Огонь сильнее мрака

Свечение кристалла стало ярче.

– Сорок два, – сказал Джон. – Ладно... А когда война началась? Верная же затея – себе союзников наделать. Хотя, пожалуй, наделаешь, а они против тебя же потом и обратятся.

– А вдруг они и не умели так, – возразила русалка. – Это только Хонна мог, и ты теперь можешь.

Джон медленно кивнул.

– Могу, – сказал он.

Джил растерянно провела рукой по щеке.

– Ты чего? – спросила она.

Он стиснул зубы. Кристалл вспыхнул ярче солнца, причиняя боль глазам, просвечивая сквозь пальцы. Джон отвёл его подальше от лица.

– Я думал, – с трудом сказал он, – это будет как убежище. Остров, будто из сказки. Чтобы мы тут жили до скончания века. А это – как тюрьма. В которую мы себя заперли. Я, как пещеру увидел, сразу всё и понял. Так в ней оставшееся время и просидим, пять тысяч лет или сколько там положено. Как этот, до нас.

Джил нервно облизнула губы. Переступила с ноги на ногу:

–Убежище. Тюрьма. Одно и то же, нет? Только в убежище сам запираешься, а в тюрьме другие держат.

Джон оскалился. Свечение кристалла уже не было фиолетовым: оно стало изжелта-белым, как раскалённая сталь.

– Всё так, – сказал он. – Верно.

Кристалл полыхнул огнём и вдруг лопнул, забрызгав их осколками. Джил шатнулась назад. Репейник не двинулся с места, только отряхнул ладони. Из-за его плеча вынырнули несколько парцел, взмыли в яркое полуденное небо и там пропали.

В этот момент Джон понял, что должен сделать. Это было озарение, неожиданное и ослепительное, как будто зажгли костёр в пещере, где долгие годы царила темнота. И такое же опасное, как пожар в лесной чаще. Джон замер, не двигаясь, уставив застывший взгляд в переплетение ветвей, где играли изумрудные тени, а в голове его один за другим вспыхивали образы – небывалые, грозные, прекрасные. Чем дольше Джон обдумывал то, что пришло на ум, тем больше понимал, сколько ждёт впереди бед и разрушений. И тем крепче становилась уверенность в том, что, несмотря на беды и разрушения, другого выбора нет. Потому что люди заслужили то, что он хотел им дать. Все они – мужчины и женщины, взрослые и дети, богатые и нищие, учёные и неучи, горожане и деревенские, больные и здоровые, все, кто родился в этом разбитом, неустроенном мире – они были достойны лучшего. Достойны жить по-другому.

– Джон, – позвала Джил.

Он вздрогнул, приходя в себя. Глубоко вдохнул пряный лесной воздух. Солнце поднялось высоко, на земле плясали золотистые пятна от пробившихся сквозь листву лучей. Сколько прошло времени? Как долго он стоял, погружённый в будущее, загадывая, рассчитывая? Пять минут? Десять? Полчаса?

– Надо вернуться домой, – сказал Джон.

Джил оглянулась, будто в поиске неведомо чьей поддержки.

– Вернуться? – повторила она. – Зачем? Мы же только тут устроились. Вдвоём.

Джон стиснул руки, готовясь к ответу. Он немного побаивался того, что собирался сказать. Так часто бывает: думаешь-думаешь, а, как заговоришь, всё, что надумал, становится глупым и никчёмным. И всё, что решил, оказывается бессмысленным. Они все будут свободными, подумал он. Сильными. Свободными. И равными. Да, они этого заслужили.

– Смотри, – сказал он, осторожно подбирая слова. – Война случилась оттого, что богов было мало, а людей много, и боги дрались за власть над людьми. А вот если богов будет много...

Он замолчал, прислушиваясь к тому, что произнёс. В глубине зарослей тенькнула птица.

– Много – это сколько? – спросила Джил.

– Очень много, – сказал Джон. Слова ничего не изменили. Он по-прежнему был полон решимости.

Джил поняла.

– Вон как, – сказала она тихо. – Ты, значит, всех хочешь превратить... Вон как.

Сунув руки в карманы штанов, она прошлась по полянке. Остановилась, изучая мохнатые купы лишайника на скале. Джон следил за ней, затаив дыхание.

– Раньше их сорок две штуки было, и то чуть весь мир не погубили, – сказала она наконец. – А ты собрался всех подряд.

Джон перевёл дух. Он знал, что ей ответить. Успел придумать, пока представлял, как всё получится, и чем может обернуться. Он достал портсигар, вынул две последние самокрутки, одну протянул Джил. Они закурили.

– С миром ничего не случится, – сказал Джон. – Раньше сорок два бога тянули соки из всего остального человечества и были от этого... Ну, буквально, всемогущими. Нужна сила для огненного вихря – берёшь у подданных. Нужно разнести пол-города – запускаешь алтари. И так далее. А теперь богом станет каждый. Хапнуть в одиночку такую прорву энергии уже не выйдет, придётся договариваться с другими. Простые люди, которых можно было доить, как скотину, переведутся. Останутся только такие, как ты да я. Это будет... Ну, словом, по-другому. Начнётся новая эпоха.

В ветвях зашуршал ветер. Джон глянул вверх: между листьями виднелось небо, и сияло солнце – бесконечно яркое пламя в бесконечной синеве.

– Так что второй Войны богов не будет, – подытожил он. – Ну, что скажешь?

Джил хмыкнула.

– Большой-то войны, может, и не получится, – сказала она, – но заварушка намечается будь здоров. Это ж каждый сможет таких делов натворить...

– Каждый и сейчас может делов натворить, – пожал плечами Джон. – Взорвать бомбу на заседании Парламента. Отравить водопровод в Дуббинге. Просто взять револьвер и пойти на улицу всех стрелять. Но на этот случай у нас есть законы и констебли. Есть Гильдия. Значит, соберём новую Гильдию и напишем новые законы. Такие, какие нужны... в новой эпохе.

Джил покивала, сбивая пепел с самокрутки. Невесело усмехнулась:

– Поначалу-то херово будет.

– Будет, – откликнулся Джон. – И крови прольётся много, куда ж без этого. Видно, ты права: что бы я ни делал... Да. Но ты пойми: никто не станет, как Хальдер или Ведлет, потому что Хальдер одна вытягивала силы со всего народа, и ей всё было мало. А они изначально будут равными. Понимаешь?

Джил присела на краешек скалы. Сверкнула клыками в ухмылке.

– Понять-то можно. Только ты всегда меня учил, что все кругом сволочи, – заметила она. – Говорил, мол, всё знаешь, что у них в головах. А теперь решил, что им можно доверить такое. С чего бы?

Над головой Джона появилась тёмная точка с коротким шлейфом темноты. За ней – другая, третья. Парцел становилось всё больше, они собирались в облако, двигались кругами, набирали скорость, словно готовились к чему-то. Джон знал – к чему.

– Не всё я знал, что у них в головах, – признался он. – Зато теперь знаю.

Джил прищурилась. Джон развёл руками:

– Ну или почти всё, – закончил он. – Но достаточно. Так или иначе, придётся выбирать: либо обратно к людям, либо до конца дней на острове сидеть.

Джил докурила и затоптала окурок. Откашлялась, сплюнула.

– У нас там одежда на берегу осталась, – сказала она. – Пойдём заберём.

Она первая тронулась в путь, сошла с полянки и углубилась в лес. Джон шёл за ней, держась в паре шагов позади, чтобы не задевали потревоженные русалкой ветви. Воздух звенел от зноя, стволы деревьев исходили густым смоляным запахом. Высоко над кронами леса роились парцелы: Джон не видел их, но знал, что они там. Обратный путь занял меньше времени, то ли оттого, что дорога была уже знакома и шла под гору, то ли оттого, что впереди мелькала, становясь всё ближе, белая полоска пляжа.

Когда они вышли к океану, Джон в который раз поразился, насколько эта бескрайняя, исполинская, безмятежная масса воды не похожа на тёмные, смутные воды моря Энландрии, к которым он привык. Таким же особенным было здешнее небо: высокий сияющий купол не походил ни на выцветшее от жара небо Разрыва, ни тем более на блёклое, затянутое смогом небо Дуббинга. И только солнце оставалось таким же, как везде – вечным небесным огнём, который и впрямь был сильней любого мрака.

Одежда лежала там же, где они её оставили, не думая, что вновь понадобятся тёплые, созданные для северных широт вещи. Джон набросил плащ, зашнуровал ботинки. Стало жарко, но ему было всё равно: он ждал, что скажет Джил. Над их головами бесплотным вихрем танцевали парцелы. Они походили на облако, но не заслоняли солнечный свет, а только отбрасывали лёгкую узорчатую тень.