Огонь сильнее мрака

– Чему оставаться-то?

– Не знаю, – сказал Джон устало. Он вдруг почувствовал, что силы, взятые у Джил и О'Беннета, подошли к концу, а своих сил у него вовсе не было. – Не имею понятия. Но вот, знаешь, хотелось бы чего-то. Она ведь была как родитель для всех людей. Ну, в Энландрии. Родитель – он любит своих ребят. Не только на работе вкалывает, чтобы у них было чего пожрать, и где ночь провести. Родители...

Он замолк, вспоминая отца. Любил ли отец Джона? Пожалуй, любил. Порол, конечно, по поводу и без. И особых нежностей не было никогда. А мать? «Руки мои – крылья, глаза мои – стрелы. Век тебе меня любить, век меня не забыть»... Книги, и платье с красными пуговицами, и как она будила по утрам, и голос, голос. Самокрутка погасла, а он всё стоял в темноте и вспоминал.

– Да, – проронила наконец Джил. Она, должно быть, тоже вспоминала. – Родители – вроде как дом. Который навсегда. Куда можно прийти.

– Который никуда не денется, – поддержал Репейник. – Как это... Мера всего сущего.

– Чего мера?

– Неважно. Проехали.

– Куда уж мне, – в тон ему сказала Джил. Глаза её матово блеснули в темноте, как жёлтые прозрачные камни. Джон скованно усмехнулся:

– Ну, ты поняла. Боги людям были нужны вместо родителей. А они только сделку заключили. Алтари эти, обмен... Вот и помнят их по-злому. И меня так же помнить будут, если что. Какой из меня родитель. Мера сущего, холера.

Словно откликаясь, с жестяным звоном капнула вода из плохо закрытого крана.

– Ладно, – твёрдо сказала Джил. – Не хочешь – не надо. Все равно буду с тобой. Что бы ни решил, дурак этакий. Не отделаешься.

– Как скажешь, – сказал Джон и зевнул. – Давай-ка спать.

В этот миг оглушительно, истошно задребезжал дверной звонок. Джил вздрогнула.

– Кого это принесло? – спросила она, отступая к окну.

Джон, напрягая последние силы, потянулся к тому, кто стоял за дверью. Открылся, чтобы услышать чужие мысли. И услышал.

– Ты чего? – Джил с тревогой заглянула ему в лицо. – Кто там?

Джон втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

– Там Питтен Мэллори, – сказал он.– Помнишь такого?

Джил выдохнула. Свечение вокруг головы стало малиновым.

– Вот срань, – сказала она. – Не к добру это.

– Пойду открою, – сказал Джон.

***

Питтен Мэллори, канцлер Безопасного Хранилища Раритетов, был огромен. Со времени их последней встречи он потолстел ещё больше: налитое жиром брюхо свисало над ремнём, стриженый затылок бугрился складками, пальцы размером и формой напоминали ливерные сосиски. Голову окружала болезненная, зеленовато-желтая аура. Одной рукой Мэллори утирал с висков пот, другой прижимал к груди видавший виды портфель с потускневшими латунными застёжками.

– Покой, господин Репейник, – прохрипел он, стоя на пороге. – Дозволите зайти?

Джон опомнился и сделал неловкий приглашающий жест. Толстяк тряхнул щеками и боком протиснулся в прихожую, ставшую тут же тесной от присутствия его необъятной туши. Джон помог ему снять плащ, который пришёлся бы впору коню-тяжеловозу. Из кухни выглянула Джил.

– Прекрасно выглядите, госпожа Корден, – выдавил Мэллори. – Даже похорошели...

– Вы тоже молодцом, – растерянно сказала русалка.

– Да уж, молодец, – Мэллори издал клокочущий смешок. – Пять стоунов прибавил за год. Простите, мне бы присесть.

– Сюда, – произнёс Джон. Мэллори косолапо протопал в кабинет, схватился за стол и, прицелившись как следует, умостился в кресле. Кресло затрещало, но выдержало.

Джон, по обычаю, сел напротив. Джил, бесшумно ступая, зажгла по очереди газовые рожки. Подошла к окну, задёрнула шторы, оперлась бедром на краешек стола и осталась стоять со скрещенными на груди руками. Репейник выждал, пока закончит раскачиваться побеспокоенная её движением пепельница в форме башни Тоунстед, и спросил:

– Чем обязаны вашему визиту?

Мэллори судорожно моргнул пару раз. Его нервный тик никуда не делся за эти годы.

– Думаю, вы и сами знаете, – сказал он. – Ведь знаете?

– Я всё же лучше бы послушал, – возразил Джон, – да и моей коллеге тоже стоит приобщиться. Так что, будьте любезны, расскажите.

Толстяк задумчиво кивнул. Он по-прежнему прижимал к груди портфель, придерживая локтём окованный латунью уголок.

– Что ж, тогда по порядку. Как вы знаете, Джонован, я работаю в особенной организации. У нас в распоряжении – сотни удивительных старых машин. Все эти машины только и ждут, чтобы их зарядили. А заряжать их, сами понимаете, нечем. После гибели богов чары брать неоткуда. Поэтому мы на всякий случай собрали такие нехитрые приборчики, которые могут отслеживать уровень магического фона. Ну, знаете, как есть у геологов сейсмографы, чтобы предупреждать о землетрясении...

– Не бывает у нас землетрясений, – прервала Джил. Мэллори сморгнул и покачал головой.

– Раньше не было, – поправил он. – Но это не значит, что никогда не будет... Так вот. У нас – такие же сейсмографы, только настроены не на подземные толчки, а на, так сказать, магические. Вдруг где-то заработает какой-то природный волшебный фонтан, или кто-нибудь, кроме нас, додумается, как собрать полноценный генератор... Короче говоря, они постоянно работают. Ищут проявления любых возмущений поля. Которые могут быть вызваны источниками – естественными, искусственными, или просто забытыми после войны.

Он снова заморгал, кривя лицо, и вытерся мятым платком. Джон слышал тяжёлое дыхание стоявшей рядом Джил.

– Так вот, – продолжал Мэллори, – не так давно все самописцы будто взбесились. С каждым днём показывают все больше возмущений. И где! Здесь, в центре Дуббинга! Выходит, у нас под носом нечто со страшной силой вырабатывает магию. И кто-то этой магией пользуется. Причём в таких масштабах, которых никто не видел со времен Войны.

Газ в рожках тонко зашипел, пламя прижухло, на стене затрепетали тени – с тем, чтобы тут же успокоиться. Новомодная система освещения никак не хотела работать исправно.

– Насколько точны эти ваши самописцы? – спросил Джон спокойно.

– Весьма точны, – с печалью отозвался Мэллори. – Наши спецы уже провели триангуляцию, замерили максимумы... В общем, к вам скоро придут. Может быть, даже сегодня.

Джил глубоко, прерывисто вздохнула и опустилась в свободное кресло рядом с Мэллори. Джон достал из портсигара самокрутку, отметив, что больше не осталось: надо бы наделать впрок.

– А вы, значит, решили меня предупредить, – сказал он, закуривая. – Почему?

Мэллори пригладил волосы белой, в младенческих перетяжках рукой.

– Во-первых, в память о нашей дружбе. И обо всем, что вы сделали для меня и Найвела.

Джон сплюнул на пол табачную крошку.

– А во-вторых, – Мэллори перехватил портфель и положил его на стол, – я хочу, чтобы вы, вне зависимости от того, что произойдет дальше, одарили меня одной услугой.

Щёлкнули, раскрываясь, застёжки. С бесконечной осторожностью канцлер БХР извлёк на свет обитую чёрной кожей шкатулку. С крышки на Джона знакомо скалилась зубастая птица; крылья пернатой богини кое-где были заляпаны тёмными пятнами. Следом из портфеля выкатились несколько тусклых, опустошённых кристаллов. Мэллори поставил ИН-516 перед Джоном и открыл крышку. Линза светилась – еле заметным светом, слабым, как дневная луна. Кристаллы, сидевшие в гнёздах, мерцали фиолетовыми бликами, но было ясно, что долго им не продержаться.

Джон покачал головой:

– Всё ещё работает?

– Да, – скривился Мэллори, – и только боги мёртвые знают, чего мне это стоило. У нас есть группа, которая занимается проблемой сохранения зарядов на кристаллах. Неплохо продвинулись, открыли какое-то поле, которое тормозит утечку чар. Пришлось пустить в ход все связи, чтобы убедить их поместить шкатулку в это поле и так оставить два с половиной года... Но заряд все равно скоро кончится.

Джил протянула руку, тронула крышку прибора.

– О какой услуге вы просите? – напомнил Джон.