Без воздуха

Тот рассадил всех нас на баночках, как в кинотеатре, предупредил о соблюдении тайны, мол, не дай бог узнает замполит, потушил свет, отодвинул в сторону школьную доску. Я чуть со стула не упал. За доской в нише шкафа был натянут белый экран, а на другой стороне кубрика как по волшебству появился портативный киноаппарат. Два моряка ловко развернули звуковые колонки.

– Первый фильм «Фантомас», второй – «Кавказская пленница», – объявил один из них.

Мичман запустил аппарат, экран засветился, и началось. Вот это выходной! Спасибо тебе, мичман Марков, что не взял меня со всеми! Мне и тут ой как неплохо!

После просмотра я, ошарашенный и горевший желанием с кем-нибудь поделиться впечатлениями, побрел к себе в роту. Старший призыв остался на месте. Скорее всего, сейчас, после нашего ухода они будут смотреть какую-нибудь американскую картину. Эх, я бы тоже поглядел, да не положено, и все тут.

Моя группа была уже в кубрике. Кто-то стирал носки, некоторые сидели на баночках-табуретках и вяло переговаривали между собой.

Ко мне подошел Федос, облаченный в трусы и тельняшку.

– Прикинь, Маркуша нас на экскурсию сводил! Мы полдня у его бабки на огороде всей группой убивались, сарай разбирали да копали! Она нам пол кулька барбарисок отсыпала да обратно отправила. Нас все встречные-поперечные патрули мурыжили. На хрен надо такие увольнения! А ты тут что вытворял?

Я помнил об обете молчания, данном в ленинской каюте обеспеченцев, однако не удержался и вполголоса рассказал Федосову о просмотре кино. Тот выслушал меня, скептически хмыкнул и посоветовал не заливать.

В понедельник после развода Поповских дал мне команду идти на занятия в составе группы. Через час я стоял в строю своего подразделения по грудь в воде и ждал своей очереди на преодоление трубы. Санинструктор сидел на стульчике возле бассейна, скептически смотрел в мою сторону и недовольно кривил губы. Ладно, пусть.

После того как я несколько раз прошел трубу, наш капитан-лейтенант подозвал его к себе и о чем-то с ним переговорил, кивая в мою сторону. Мне командир ничего так и не сказал, не похвалил, не расспросил, как я преодолел страх. Как будто ничего и не случилось. Меня это даже чуть задело.

Может, Поповских был недоволен тем, что Мотыль не попадет в его группу? Расспрашивать о чем-то и допытываться – не мой уровень. Вроде бы меня оставляют, и слава богу! Остальное не моего ума дело.

Служба и учеба пошли своим ходом. Мое возвращение явно обрадовало только Федосова, остальные матросы, по-моему, даже и не помнили о моей краткосрочной отлучке и работе на продовольственном складе.

Занятия продолжались и с каждым днем становились все напряженнее. Первую часть программы по водолазной подготовке мы отработали. Каплей провел с нами контрольные занятия, выставил оценки в журнал. Он сказал, что в следующем учебном периоде водолазка у нас станет посложнее. Мы будем работать с аквалангами, в гидрокостюмах, с автоматами подводной стрельбы, учиться ориентированию под водой, осваивать подводные буксировщики.

Теперь основной упор Поповских уделял тактико-специальной подготовке, топографии, английскому языку и стрельбе. Методика огневой подготовки у капитан-лейтенанта была своя, никем не признанная и не описанная в наставлениях. По слухам, гулявшим среди матросов, нашему каплею частенько влетало за самоуправство и нарушение правил техники безопасности.

Непреложной истиной в огневой подготовке для каплея было знание материальной части вооружения. Он абсолютно наплевательски отнесся к тем навыкам, которые мы получили в учебках.

– Меня не волнует, что вы там изучали и из чего стреляли! Снайперами-оленеводами вы были на гражданке или значкистами ГТО – абсолютно не гребет! Я пущу в свободное обучение лишь того, кто сможет сделать вот так!

Поповских стоял лицом к строю, АКМ-С висел у него на шее, руки свободно лежали на нем. Сзади него стояли два матроса-годка, помогающие в проведении занятий. Один из них без команды достал из подсумка картонную трубку ракеты и открутил колпачок.

Ракета по пологой дуге ушла в воздух.

До этого капитан-лейтенант даже не шевельнулся. После запуска он в доли секунды достал из подсумка магазин, на глазах у нас снарядил его двумя патронами, вынутыми из кармана, пристегнул и, не снимая автомат с шеи, короткой очередью сбил ракету на излете.

Никто из матросов в первые секунды ничего не понял. Только спустя несколько мгновений по всей группе прошел восхищенный вздох.

А Поповских спокойно продолжал:

– Кто сможет это повторить, огневую подготовку будет посещать только когда захочет. Кто пробует и не сможет, до конца всей службы таскает на стрельбы ящик с учебно-материальной базой на всю группу! Итак, желающие?

Никто не осмелился даже попробовать. Я точно знал, что у меня вряд ли так получится. Позже, когда я служил офицером, у меня так ни разу не получилось, сколько я ни тренировался. Лишь один раз, уже на войне, сверхсрочник-чукча услышал от меня про Поповских и точно так же сбил из своей СВД ракету, пущенную мной.

Теперь мы заново записывали в своих блокнотах, что такое выстрел, какова его физическая сущность, и наизусть заучивали все детали и механизмы автомата Калашникова, пистолета Стечкина, пулеметов, гранат, гранатометов, пистолетов. Разбирали мы оружие не только на столах в открытом учебном классе и на плащ-палатках. Мне запомнилась эта вот операция на ходу. Мы должны были распихать все железки по карманам, а потом собрать автоматы. Один матрос при этом потерял крышку ствольной коробки. Мы полчаса всей группой ползали, искали ее, воспитывались через коллектив.

Однажды вечером мы с Федосовым выпросили в баталерке у Маркова свои маскхалаты. Пока я его отвлекал, задавая глупые вопросы, Федос запихнул за пазуху форменки еще один халат и ретировался в кубрик.

Уворованный халат мы располосовали, вооружились иголками с нитками и пришили себе на грудь по два объемных кармана. Чтобы эти вот специально оборудованные костюмы не перемешались с остальными в общей стопке, мне пришлось наврать мичману, что командир дал распоряжение хранить маскхалаты в рюкзаках. Марков поворчал, вечером после ужина построил всю группу, выдал нам рюкзаки и приказал их укомплектовать. Позже он признал, что снаряжение группы на занятия стало происходить намного быстрее. Куда проще выдать матросу уже снаряженный рюкзак, чем возиться по нескольку минут с каждой военно-морской шмоткой.

На следующий день на занятиях по тактико-специальной подготовке, при выдвижении в район, командир на ходу по-английски приказал нам разобрать оружие. Мы с Федосовым, следуя друг за другом след в след, закинули ремни на шею и начали разборку. Детали мы сразу же складывали в нашитые карманы, потом доставали их в обратном порядке и собирали автоматы. Рацпредложение, так сказать.

Поповских отметил наши старания одобрительным хмыканием, осмотрел нашитые карманы. Хорошо, что не поинтересовался, из чего мы их скроили. Не царское это дело. Он никому не приказал сделать так, как у нас. По его мнению, личный состав должен прийти к этому сам, не через голову, так через руки и ноги.

Вечером нам пришлось отдать куски похищенного маскхалата на растерзание суровой общественности. Потом оказалось, что в эти карманы можно класть что угодно – детали автомата, пустые магазины, сухари, куски сахара, сигареты, спички.

Стреляли мы в тот период четыре раза в учебную неделю. Практически каждый день кроме пятницы. Обычно стрельбы занимали часа два, не больше. За это время группа проходила несколько учебных точек, выполняла разные упражнения. Боеприпасы на пункте выдачи мы получали сразу на все, снаряжали магазины на бегу.

А еще капитан-лейтенант заставлял нас так же вот учить условия выполнения стрельб.

Бежишь, ни о чем не думаешь, а тут команда:

«Группа, второе упражнение контрольных стрельб – хором!».