Страница 19 из 216
Сунув шпору в рукав, он прикрыл глаза и начал исправление иллюзии. Из земли под его ногами заструились синие и белые искры, смешались в матовую пелену, потянулись вверх, до колен… до пояса… до груди… до макушки, скрывая из виду… От его премудрия в этом мире остался лишь монотонный голос, читавший слова заклятья. Затаив дыхание, лукоморцы бесплодно пытались рассмотреть, что происходит там, за плотным покрывалом искр. И когда, отчаявшись, Сенька уже решила залезть на дерево, чтобы попробовать разглядеть что-нибудь сверху, маг замолчал, искры рассеялись, унесенные внезапным порывом ветра, и взорам предстал…
По лицам друзей волшебник понял, что что-то[43] пошло не так.
– А ты уверен, что… э-э-э… с удалением волос ты не перестарался? – осторожно спросил Иванушка.
– И что синий цвет выглядит именно так? – еле сдерживая смех, уточнила Серафима. – И фасон традиционного вотвоясьского наряда именно таков?
– Что вы этим хотите сказать? – насупился маг.
– Наверное, лучше будет, если ты это сам увидишь… – вздохнул Иван, стараясь не смотреть на друга. По лицу его, гонимая и изничтожаемая – безуспешно – металась тень улыбки.
Бросив на спутников испепеляющий взор, его премудрие прорвался к озерной глади сквозь ивовые заросли, глянул…
– К-к-к-кабуча габата апача дрендец!!!.. – вырвалось сквозь сжавшиеся рефлекторно зубы, ибо из воды на него глядел вамаясец – с этим спору не было – обряженный в розовый кружевной пеньюар и с обритой налысо головой.
Не отходя от озера, маг зажмурился, забормотал заклинание, заводил руками в нужных пассах, снова вызывая белые и синие искры, окутался ими, как коконом – минут на десять в этот раз… Когда пелена развеялась, единственным изменением стал цвет пеньюара – малиновый в диагональную синюю полоску. Скрежеща зубами, Агафон снова затараторил слова заклинания… и снова… и снова… и снова… Менялся цвет и направление полосок. Менялся материал – шифон, мешковина, парча, мех, трава, кольчуга, рыбья чешуя, паутина. Менялся фон, всегда выгодно сочетаясь с полосками. Менялась длина – мини или макси. Менялся фасон – мешковатый, приталенный, с пояском, с ремешком, с декольте, с разрезами спереди, с боков или сзади, с вытачками во всевозможных местах, с басками, буфами, рюшами, оборочками или всё одновременно. Но каждый раз лысина и прищур – всё более хищный – оставались теми же самыми.
Последняя попытка осчастливила чародея длинным хлопковым балахоном оранжевого цвета и неопределенного покроя. Не в силах продолжать, его премудрие опустился на траву, уронил голову на колени и закрылся руками. Плечи его мелко затряслись.
– Не плачь, Агаш, – сочувственно проговорила Серафима, из осторожности всё же близко не подходя. – Оранжевый тебе… к лицу. И покрой на твой обычный фасон похож. Удобно и привычно.
– На г-горшке… т-таких магов… д-душить надо… – прозаикался его премудрие и, не в силах более сдерживаться, заржал в полный голос. Через секунду к нему присоединились лукоморцы, через другую – лошади.
– Я так понимаю, вопрос об изменении нашего с Сеней имиджа снимается автоматически? – отсмеявшись, спросил Иванушка, и получил утвердительный кивок.
– Тогда прошу к столу – и вперед! – пригласила царевна, в напряжении агафоновых преображений не забывавшая выкладывать деликатесы и отгонять от них представителей местной фауны, желающих начать дегустацию раньше людей.
Отобедав, два ряженых в иноземные одежды вамаясьца и один вотвоясьский монах двинулись в путь.
По мере того, как дорога забиралась в гору, она менялась – вместе с лесом. Трава на ее старой горбатой спине уступала кустам, кусты – тощей юной поросли сосенок. Родители деревцев по обочинам заботливо склонялись над ними, застя неспешно меркнущее небо. Чем дальше от дороги уходил взгляд, тем больше встречал корявых горных деревьев, слишком недокормленных, чтобы стоять гордо и прямо, но слишком настырных, чтобы умереть.
Агафон ехал впереди, настороженно зыркая по сторонам. Серафима и Иван – за ним, касаясь стремени друг друга.
– Пока никаких следов не только оборотня, но даже простых диких зверей, – заметил Иванушка, напряженно вслушиваясь в неестественную тишину сосняка.
– И птиц. И насекомых, – добавила царевна.
– Будем надеяться, что оборотень сожрал их всех, а когда они кончились, сдох с голодухи, – оптимистично предположил его премудрие.
– Ню-ню, – выразила отношение к его гипотезе Сенька.
Налетевший ветер прошелестел кронами, хрустнул сук под копытом коня, звякнула пряжка – и снова тишь, разорвать которую не могли даже конские шаги.
– К-кабуча… – спустя пару часов зеленого безмолвия, выругался сквозь зубы маг. – На нервы давит. Напал бы уж хоть, что ли, и дальше спокойно поехали.
– Ты так в себе уверен? – скептически прищурилась царевна.
– Не хочу показаться самонадеянным, – скромно потупился его премудрие[44], - но после некоторых тварей, от которых за всю жизнь мне пришлось отбиваться… ну или убегать… какой-то узкоглазый волк…
Что произошло потом, никто не смог толком объяснить. Небо, одно мгновение вечереющее, в другое почернело, ураган рванул кроны, волосы и одежду, засыпая глаза пылью и мусором, блеснула молния, кони рванулись, скидывая всадников и поклажу, слепя, посыпались синие и белые искры, люди вскинули руки к лицу – но поздно. Всё стихло так же внезапно, как началось.
Сенька вскочила и, протирая слезящиеся глаза одной рукой и выставив другую с зажатым мечом, принялась крутиться, силясь уловить малейший чужеродный звук. Но кроме знакомого сопения, возни и ругани, всё было как всегда. Проморгавшись, она стремительно огляделась, подводя итоги минуты. Кони – минус три. Багаж – можно собрать. Спутники…
Охнув, она попятилась, отводя руку для удара – и едва успела увернуться от встречного. Огромный оборотень в бурой хламиде накинулся на нее с мечом. Его омерзительное кабанье рыло скалилось и роняло пену. Перекатившись, Сенька оказалась за сосной. Кабан взмахнул своим иссиня-черным мечом – и дерево, перерубленное пополам, точно картонное, рухнуло наземь. Царевна метнулась в сторону, не веря глазам, нырнула за камень – и черный меч рассёк его наискось, едва не задев ей плечо. Он кинулась вправо, оставляя противника в догоняющих, развернулась и проорала, отчаянно надеясь на ошибку:
– Ванечка!!! Ваньша!!! Это ты?!..
Кабан замер. Его налитые кровью маленькие глазки расширились, руки опустились – но тут же метнулись к пасти.
– С…С…Се…ня?..
– Ванюшенька… миленький… что они с тобой сделали!..
Не зная, бросаться ей на шею преображенному мужу или отыскивать настоящего врага, царевна заозиралась… и новая холодная волна прихлынула к груди.
– Агафон?.. Агафон! Ваня, Агашу ищи!!!
– Агафон?!.. – бросился лукоморец направо, налево – но тщетно. Их друга пропал и след.
Обежав всё вокруг, отыскав двух коней и одну потерянную корзину с едой, чародея они не нашли.
– Нет? – взглядом спросила она у супруга, и тот понурился:
– Нет…
– Кабуча… – протянула Сенька, и с этим словом будто нож в сердце повернули. Агафон пропал. Кабуча…
– Ты что-нибудь успела разглядеть? – принялся Иванушка за опрос единственного свидетеля.
– Не-а, – уныло помотала она головой. – Разглядишь тут, когда тебе песок в морду бросают ведрами… А ты?
– И я. И мне.
Зная своего супруга даже в таком виде, царевна видела, что он мнется, словно хочет что-то сказать, но не представляет, как.
– Вань, – взяла она его за руку. – Вываливай.
– Что? – глянул он на нее виновато.
– Что хочешь. Или что не хочешь, вернее.
Царевич опустил очи долу.
– Сень… Я не хотел тебе говорить… но… если ты настаиваешь…
– Угу.
– Я понимаю, что самой тебе это не видно… если ты до сих пор разговариваешь как сама себе… сама собой… сама своя…
– Ты о чем? – встревожилась она.
43
Неожиданно. Да.
44
"Поздно", – мысленно прокомментировала Серафима.