Страница 19 из 90
— То воевода думал энтих вон вздернуть зараз, чтобы другой раз не возвращаться, — сплюнув, отозвался тот и кивнул, к облегчению Ярослава, в сторону связанных разбойников. — Да царевна, вишь, всполошилась — невместно ей, мол, на такое смотреть.
— Дай, Господи, многая лета Ксении Борисовне, печальнице нашей, — с чувством умильно откликнулся одноглазый. — Многая лета батюшке её, государю Борису!
— Уймись, песий сын, — буркнул Емеля. — Не сейчас, так после — всё одно болтаться тебе, душегубу окаянному.
— Оно конечно! — тут же согласился разбойник. — Токмо все ж лучше опосля, чем нонеча!
Ярослав с трудом заставил себя отвести глаза от трупов. С вершины холма открывался вид на деревеньку, раскинувшуюся у его подножия. Выглядела она небольшой — несколько деревянных домов, огороженных частоколом, да высящийся над ними крест церквушки, или, скорее, часовни.
Крест… Он снова вспомнил слова бабки и задумался. Что она имела в виду? Теперь, когда в кроссовках хлюпала вода, а за спиной болтались на виселице покойники, все происходящее накануне уже не казалось бредом, и он старался припомнить каждую мелочь, чтобы найти какую-то связь между вчерашними событиями и окружавшей его реальностью.
Он незаметно проверил, на месте ли рукопись.
Почему тот странный тип искал её?
О чем Беззубцева пыталась его предупредить? Откуда знала, что умрёт?
Ни на один вопрос у него не было ответа.
Когда они подошли к деревне, навстречу им высыпали люди.
Навскидку — человек двадцать, такие же низкорослые, как и те, кого они встретили в лесу, угрюмые насупленные бородатые мужики в длинных серых рубахах из мешковины, перепуганные женщины в бесформенных балахонах и платках, чумазая детвора, цеплявшаяся за материнские подолы.
От толпы отделился плотный коренастый мужчина с лисьим хвостом вокруг бычьей шеи.
Он почтительно поклонился воеводе, и расплылся в улыбке так, что его и без того узкие глаза превратились в щелочки.
— Здрав будь, Прокопий Петрович! — неожиданно тонким голосом приветствовал он воеводу. — Никак, поздравить можно с богатым уловом?
— Богатым, да не совсем, — бросил воевода. — Ворон, паскуда, опять упорхнул!
Толстяк поцокал языком. — Эка досада! Не иначе, сам чёрт ему ворожит. Ну да хоть пёрышки пощипали!
— Ты вот что, Мефодий, — оборвал его воевода, — горницу нам приготовь, да попросторней, и снеди собери. Знатную гостью принимать тебе честь выпала великая!
— Так готово уже все, боярин! — засуетился Мефодий. — Человек твой предупредил, вестимо. Изволь пожаловать!
Он поспешил, заметно прихрамывая, мимо бревенчатых изб с покатыми крышами, в сторону частокола, окружавшего высокую деревянную башню. Отряд двинулся за ним, провожаемый взглядами и перешептыванием посадских. Массивные, окованные железом ворота распахнулись, и они оказались во внутреннем дворе небольшой крепости. Вдоль внутренней стороны частокола располагались деревянные сараи, рядом с ними под навесом паслись привязанные лошади, под присмотром пары стрельцов.
У входа в башню, потупив взгляд, застыла женщина в белом сарафане и накинутой поверх меховой жилеткой. В руках она держала полотенце, на котором лежал внушительных размеров каравай.
— Ну, вот и прибыли! — воевода повернулся к стрельцам, несущим волокуши, и почтительно подал руку Ирине. — Прошу, царевна, здесь отдохнём, пока подвода из Москвы прибудет. Уже гонца отправили, ждать недолго!
Ирина, опершись на руку воеводы-Сильвера, соскочила на землю.
— Этих душегубов — в поруб, — распорядился воевода, кивая в сторону понурившихся разбойников, — а этих…
Он окинул взглядом Ярослава, Когана и Евстафьева и нахмурился.
— Со мной! — опередила его Ирина. — Они пойдут со мной!
— Невместно сие, царевна, — начал было воевода, но Ирина мотнула головой, отметая возражения.
— Я — царевна? — поинтересовалась она, уперев руки в бока.
— Вестимо, так, — согласился воевода, — но…
— Вот и никаких «но»! — отрезала Ирина и, оттолкнув в сторону опешившего стрельца, подошла к ним.
— Без своих спутников — никуда не пойду! — объявила она. — Останусь здесь, на улице!
Остолбеневший Мефодий воззрился на неё широко распахнутыми глазами.
— Царевна? — неверяще пробормотал он и бухнулся на колени.
Воевода с досадой крякнул.
— Добро, царевна, будь по-твоему! — нехотя согласился он, с тревогой поглядывая в сторону ворот — Только не горячись, ни к чему нам шум поднимать тут!
Удовлетворенная, Ирина кивнула, и взяла под руки Когана и Ярослава, чем вызвала глухой ропот стрельцов.
— Давид Аркадьевич, Ярик, — шепнула она, — это какой-то сумасшедший дом!
— Тихо, Ирочка, — пробормотал Коган, — ты все делаешь правильно, продолжай в том же духе!
Сопровождаемые Мефодием и воеводой, они направились к женщине с караваем, которая, при их приближении, склонилась так низко, что волосы, выбившиеся из-под платка, метнулись по земле.
— Хлеб-да-соль, — матушка-государыня, — скороговоркой выпалила она, — милости просим, чем Бог послал…
Ирина помедлила, потом уверенно отломила кусок каравая, макнула в углубление с солью и откусила.
— Проходите, проходите, — засуетилась женщина.
Внутри башни в центре просторной залы стоял длинный стол. За ним виднелась лестница, ведущая на верхний ярус. Свет падал косыми лучами из узких стрельчатых окон высоко вверху.
Двое стрельцов застыли у дверей с бердышами в руках, но воевода махнул им, чтобы те вышли.
Ирине выделили место за центром стола, на покрытой мехами скамье. Когана и Ярослава, несмотря на вялые протесты воеводы, она усадила по обе стороны от себя.
Предоставленный самому себе Евстафьев, обиженно посопев, уселся рядом с Ярославом.
Воевода расположился напротив царицы, по правую руку от него занял место Мефодий.
В центре стола возвышался горшок с каким-то дымящимся варевом, на круглых деревянных брусках лежал нарубленный кусками твердый зеленоватый сыр и полоски сала с прожилками мяса. Тарелок не было — только напротив Ирины поставили что-то вроде деревянной миски, воевода же и Мефодий использовали вместо них здоровенные ломти хлеба.
Мефодий подхватил пузатый кувшин и плеснул мутной жидкости с резким хлебным запахом в стоявшую перед Ириной кружку, потом налил воеводе, гостям и, наконец, себе.
Воевода чинно перекрестился, глядя на иконы, висевшие в противоположном углу.
Мефодий и Михалыч последовали его примеру, остальные, помедлив, тоже.
— Ну, будь здрава, царевна! — выдохнул воевода.
На вкус напиток оказался чем-то средним между деревенским квасом и домашней самогонкой.
Михалыч выпил с видимым удовольствием, Коган слегка пригубил, Ирина, поднесла кружку к губам, поморщилась и сделала вид, что отпила.
Варево представляло собой что-то вроде каши из цельных зерен, и пареных овощей. Ему остро не хватало соли, но, Ярослав, неожиданно осознав, что сильно проголодался, ел с жадностью, обжигаясь.
Ирина, ковырнула ложкой кашу, отложила ложку и отшипывала от хлеба маленькие кусочки.
Мефодий заволновался. — Не взыщи, царевна, — извиняющимся тоном произнес он, — нынче год неурожайный, разносолами не можем попотчевать.
— Спасибо, я сыта, — покачала головой Ирина. — А чая у вас нет?
— Чаги? — с удивлением переспросил Мефодий.
— Царевна имеет в виду взвар, — поспешно сказал Коган.
— Дык как не быть! — обрадовался Мефодий. — Зараз жене скажу, чтоб навела!
Он стремительно выкатился из-за стола и бросился к двери.
Воевода обвел глазами оставшихся. Выражением лица он сейчас особенно напоминал Сильвера, столкнувшегося со сложной кардиограммой.
— Оно, конечно, не моего ума дело, — вздохнул он, — а только никак в толк не возьму, царевна, как ты в лесу том у разбойников в логове оказалась? Почто палаты царские покинула? И спутники твои — кто они?
— Долгая история, — выдавила Ирина. — Как-нибудь в другой раз расскажу.