Страница 17 из 18
Каких только испытаний не выпадало на долю нашей многострадальной родины. И вот ещё одно – пробки! Они стояли уже минут пятнадцать. Фиолетовая толпа болельщиков-кричальщиков омывала со всех сторон приунывший транспорт и утекала через просветы улиц в чашу стадиона. Ада заметила, что фиолетовый цвет (ей больше нравился его гламурный синоним – цвет фуксии), все больше притягивал её в последнее время. Всякие бытовые мелочи: от разделочной доски до зубной щетки выбирались ею именно этого напряженного цвета. Где-то она прочла, что психологи объясняют тягу к конкретному цвету душевным состоянием. С недавних пор оно стало фиолетовым. А плохо это или хорошо Ада не понимала. Одним в таком пристрастии виделись признаки шизофрении, другим склонность к мистике и чистоте помыслов. Последнее ей казалось более привлекательным.
Работа с Натаном не слишком ее напрягала. В тандеме с очередным заезжим купцом сегодня она весь день колесили по городу, показывая красоты с воды и суши, а вечером отбивала ладоши на концерте. Сделка близилась к финалу, и оттого у купца было игривое настроение. Он считал, что удачно купил. Натан, – что удачно продал. И оба счастливо заблуждались.
Около девяти вечера целомудренные развлечения окончились. Нехитрый райдер недоолигарха состоял из трех пунктов: «есть», «пить» и «разврат». Поскольку в оргиях Ада не участвовала, то на сегодня была свободна. Её ждал с отчетом Натан, а провинциальному гостю предстояла ночная сессия со связыванием и поркой.
«Бюро фрау Лол» – дочернее предприятие Натана, находилось на двенадцатом этаже фешенебельного бизнес центра «Президент» и функционировало бесперебойно. Возле двери на стене была привернута медная табличка «Бюро фрау Лол». Как и во всех остальных офисах, его работа начиналась в девять утра и кипела до последнего клиента. Хозяйка, она же Госпожа, она же Domina Лолита Полторыдядько произрастала из местечка Жабокрич, что в Крыжопольском плодородном районе Украины. Еще в прошлом веке её немногочисленная родня, наслушавшись «голосов», потянулась за еврейским счастьем, прихватив с собой всего понемножку. Дедушка – заслуженный работник культуры,– немножко Левитана, мама – зубной техник – немножко золотого лома, а Лола – любимого плюшевого Михалыча, с черной бусиной единственного глаза. На таможне Михалычу вспороли живот, и человек в форме вывалил на стол игрушечные мишкины кишки. Комок серой ваты и печальный глаз Михалыча последнее, что, теряя сознание, запомнила Лола. Но перед тем как отключиться она накрепко впилась зубами в волосатую руку таможенника чуть пониже накрахмаленного манжета. Очнулась она на деревянной скамейке. Мама сидела рядом и гладила её по голове. «Пей, девочка…» – дед протягивал колпачок от термоса доверху наполненный сладким-пресладким чаем. Она до сих пор не забыла его приторный вкус и свой последний день на Родине. Было ей тогда пять лет, а зим на одну меньше…
В суматохе и Левитан и зубной лом, незамеченными проскочили границу. Левитан ушел с аукциона за хорошие деньги и обеспечил приличное существование репатриантам.
Прошли годы и, подросшая девочка Лола, таки сбежала из земли обетованной в Европу. Не одна, с «наставником». Европа их не ждала и когда у «наставника» кончились деньги, он сдал ученицу в рабство в один из берлинских садо-мазо борделей. Фрау Лол успешно делала карьеру в Теме и уже дослужилась до плетки и лаковых сапог, как случилось ужасное. Ужасное, даже по меркам содомского театра.
Во время очередного представления сквозь прорези полумаски она узнала ошейник. Его ошейник!
Это была любовь. Любовь с первого взгляда. Лола взяла его из приюта. Boss был славным псом, но совершенно не выносил одиночества. Так бывает не только у людей. Одинокими ночами он выл по хозяйке. Возмущенные соседи не раз пытались урезонить животное. Выкрикивать бесполезные приказы на собачьем языке стало доброй традицией обитателей подъезда, проходящих мимо квартиры на первом этаже. Но ни «Фу!» ни «Сука, заткнись!» ни пинки в запертую дверь, не могли надолго отвлечь Bossa от страданий.
Лола приглашала собачьего психолога, по его совету они вместе посещали тренинги и пили успокоительное. Бесполезно! Каждый вечер перед уходом Лола взывала к собачьей совести, клялась в любви и умоляла держать эмоции под контролем. Раз она все же сорвалась и ударила пса. А после, уткнувшись носом в мягкую шерсть, просила прощение и плакала, плакала, о песьей своей жизни… Умные глаза все понимали. Пес слизывал слезы с ее щек и, простив, всё так же выл, лишь только за Лолой защелкивалась входная дверь.
Как-то нежным утром в начале лета, вернувшись домой, она его не нашла. Его не было. Нигде. Она, молча, обошла квартиру. Заглянула под диван, куда тапок-то с трудом прошмыгнет, и поняла: жизнь кончалась.
Собачьи приюты, объявления, расспросы – все тщетно. Теперь она уходила и приходила при полной тишине. Соседи были довольны, но больше всех хаус-мастер.
По утрам, теряя окончание и широко улыбаясь, он все так же выплевывал ей навстречу резкое «мони» и, не дожидаясь ответа, отгораживался глухой спиной. Она подозревала свиноподобного управдома в гнусном преступлении против добряги боксера. Но кто ей поверит. Бесправной эмигрантке сомнительного происхождения и рода занятий. Оставалось терпеть и ненавидеть.
Опустив голову и волоча поросший рыжей шерстью живот по зеркальному кафелю, «нижний» с грациозностью тюленя, подполз к ногам фрау Лол и подобострастно лизнул кончик лакового ботинка. Раб уважал орднунг! Поднять глаза на Хозяйку по собственной воле – нарушить субординацию. Массивный ошейник в два ряда металлических сегментов соединенных между собой стяжками в виде букв «B» «O» «S» «S» сдавливал шею извращенца, изрядно диссонируя с рабским пиететом. Рыжие редкие усы топорщились, ламбрекены век стыдливо прикрывали взор. Фрау Лол подошла с тыла и, разогревая клиента, слегка ощупала стеком битую веснушками спину. Удар… еще… и еще… Она охаживала хауз-мастера по вытертому заду и сальным бокам с наслаждением и аппетитом истинного садиста. Как в прописях у отличницы кровавые борозды аккуратно ложились на конопатую шкуру домоуправа. Довольный Раб лишь вожделенно вздрагивал упитанной спиной. Он оплатил унижения, но не порку. Смекнув свою выгоду и расслабившись, мазохист отдался халявному наслаждению…
Но тут случился экшен!
Избивая ненавистную тушу уже не хлыстом, а тростью, первый раз за всю практику она ощутила опьянение, восторг и наслаждение. Игры кончались! Размеренное, глубокое дыхание Раба сменилось на прерывистое. Сливаясь с воплями «нижнего», ротанг не свистел – выл!
Её насилу оттащили.
Оставляя кровавый след, хауз-мастер пополз к выходу и, прижавшись щекой к металлической двери, стал тонко визжать и царапать её ногтями.
С переломом копчика его увезли в больницу. Через неделю её списали за профнепригодность.
И тогда Лола решила вернуться.
Обновленная родина напоминала пустой вареник в бурлящем котле, возле которого толкутся повара, яростно споря, что ж заложить внутрь, в то время как вареник уже начал расползаться. Не сомневаясь ни хвылыны, Лола отметила транзит и рванула на север, поближе к привычной стабильности.
Тридцать семь лет возраст спелости тела. Её роскошные конфигурации, затянутые в латексное белье еще будоражили, оставаясь востребованными в рамках избранной профессии. Так зачем подтирать за богатыми говнюками в их родовых коттеджах, прикинула Лола, если в другом месте те же говнюки охотно доплачивали за удовольствие быть тряпкой у её ног. И тогда щедро закатав силикона в обе губы, она вернулась все к той же теме.
Для рабского наслаждения с утра к Фрау Лол уже доставили десять метров капронового шнура местной крутильно-сетевязальной фабрики имени Максима Горького. Садо-мазо инвентарем Госпожу снабжал Натан – офис-менеджер, завхоз и хозяин в одном лице.
– Практически bondage-special снасть! – нахваливал веревки Натан. – Ты пощупай, пощупай… Сердечник поролоновый… легкая, стирается отлично. Капрон сто процентов! Загляденье! Не намокает, не травмирует… и вязать и по деньгам – одно удовольствие!