Кон

"Ты хорошо понимаешь условия? - прочитал Тимур на салфетке, лежавшей сверху. - Отказаться можно в любой момент, я не обижусь. В любой момент, до третьего звонка. Только после третьего звонка твой поступок станет необратимым. Ты понял, Тимур Тимьянов?"

- Я понял, - сказал Тимур, сдерживая внутреннюю дрожь. - Спасибо...

Свет погас. Недвусмысленное предложение уйти. Тимур на ощупь выбрел в коридор; желтая лампочка в оплетке все еще горела, и на стене под ней было написано мелом:

"Я жду".

***

- Ты влюбился?

Тимур оторвал взгляд от пустой тарелки из-под супа:

- Что?

Мать убрала тарелку. Поставила на ее место другую, с котлетой и рисом. Вытерла руки полотенцем:

- Ты ведешь себя как влюбленный. Молчишь и улыбаешься.

- А-а-а... - Тимур растерялся. - Не знаю.

Мама молчала. Над головой у нее, на стене против окна, помещалась знакомая с детства афиша: "Шторм", сто двадцатое представление".

- Ты немножко пугаешь меня, Тима, - сказала мать задумчиво. - Ты уверен, что не влюбился?

- Что такого пугающего во влюбленности? - он откусил сразу половину котлеты. - У-у, как вкусно... И лука в меру как раз... Булку в молоке вымачивала?

- Не уводи разговор в сторону, - мать усмехнулась. - У тебя все в порядке?

- Ну да. - Тимур жевал.

- С работой есть какие-то новости?

Он буднично пожал плечами:

- Ничего особенного. Репетируем...

- Я имею в виду - с настоящей работой. С трудоустройством.

- Мама, - Тимур отложил вилку. - Я занимаюсь самой настоящей работой. Сейчас. То, что за нее пока не платят, - ничего не значит...

Мать хмыкнула. Уселась напротив, положила локти на стол:

- Значит, ты все-таки влюбился?

- Да, - сказал Тимур, помедлив.

- Я ее знаю?

- Нет.

Мать вздохнула. Все невысказанные упреки и пожелания, все планы, надежды и жалобы остались за этим. вздохом. Немые. Мать виртуозно умела вздыхать. Великая актриса...

- А как с Ирой?

Тимур неопределенно пожал плечами. Будто желая помочь ему, в комнате зазвонил телефон.

- Ешь. - Мать поднялась.

Тимур погрузил вилку в россыпи риса. Глупая улыбка вернулась снова весь сегодняшний день она не отлипала от него, будто навязчивая мелодия. Только слепой не заметит; ему бы толику самообладания...

Мать вернулась. Увидев, какое у нее лицо, Тимур едва не поперхнулся рисом.

- Тима...

- Кто это звонил?

- Тимур... ты правда там был?!

- Кто это звонил? - спросил он с холодной яростью.

- Какая разница, кто... ты всерьез думал скрыть от меня? Ты действительно думал, что это возможно? Я уж молчу о том, что это подло, Тима, так поступать за моей спиной...

- Кто звонил?! - спросил он в третий раз.

- Дегтярев, - сказала мать еле слышно. - Он видел, как ты выходил... оттуда. Сегодня, без пятнадцати двенадцать...

- Он что, с хронометром там стоял?!

- А ты что думал, - сказала мать неожиданно спокойно, даже насмешливо. - Ты думал, здесь так легко сохранить тайну? Горячий уголь за пазухой? У Дегтярева два спектакля на Коне... Ты же ему конкурент. Каждый новый спектакль на Коне - пожиратель старых спектаклей, они уступают ему время, они идут все реже... Чтобы не допустить тебя на Кон, кое-кто из шкуры вон выпрыгнет. Пощады не жди...

- Я знаю, - сказал Тимур.

- Ты "знаешь", - мать усмехнулась. - Дурак.

Повернулась и вышла.

Некоторое время он сидел над остывшей тарелкой. За окном давно уже стояла темнота; маленькая лампа над раковиной была сейчас единственным источником света во всей их небольшой квартире. Наконец Тимур встал. Включил свет в гостиной; постоял перед дверью маминой комнаты. Решился. Вошел. Мать лежала в темноте - на диване, лицом вниз.

- Ма, - сказал Тимур, остановившись в двух шагах от дивана. - Ты же сама играла на Коне. Почему тебе кажется странным, что я тоже хочу попробовать?

Молчание.

- Ма... Я уверен в себе. Я знаю: то, что я сделал... то, что мы сделали, - это по меньшей мере хорошо...

Мать пошевелилась. Села.

- Мой учитель, Григорий Петрович...

В темноте Тимур не видел ее глаз.

-..Всю жизнь ставил великолепные спектакли, - негромко продолжала мать. - Получил все возможные звания, награды, призы... Воспитал два поколения учеников... И ни разу не обращался к Кону! А под старость не выдержал... видно, жил в нем этот червячок - быть признанным Коном... И поставил премьеру на Коне! Я была в зале... все его ученики были в зале... Зал был... битком - знаешь, Кон любит, когда в проходах стоят...

И мы увидели, что наши старые артисты, наши золотые дедушки и бабушки, наши кумиры... что они бездарно врут. Что они патетичны. Что они некрасивы, пафосны, неискренни... Кон не принял этого спектакля, уж не знаю почему. Те же старики в других спектаклях Кона блистали... А этого спектакля Кон не принял, и мы, сидящие в зале, увидели все, что нам полагалось увидеть. И они, увенчанные лаврами старики, поняли все, что им надлежало понять...

Сразу после премьеры было три инфаркта. А Григорий Петрович...

- Я прекрасно помню эту историю, - сказал Тимур.

- Что ты можешь помнить, ты тогда был пацаном...

- Я знаю, что Кон жестокий.

Мать усмехнулась в темноте:

- Ты не представляешь, до какой степени жестокий. Но узнаешь, если Кон не примет твоего спектакля. Тогда тебе придется менять профессию, Тимур, менять навсегда... ты это понимаешь?

- А если Кон примет?

Мать помолчала.

-...А твои артисты, все эти странные ребята... которые не хотят идти в нормальный театр, не хотят бегать в массовках и выпрашивать эпизодика... Которые хотят сразу - и на Кон! Которым тоже придется идти в гардеробщики сразу после премьеры... и дай-то бог, чтобы все они остались живы и здоровы, если Кон не примет спектакля...

- А.если примет?

Новая пауза.

- Ты помнишь тех провинциалов... как их...

- Три года назад?

- Их предупреждали тоже...

- ...наш спектакль с этой провинциальной самодеятельностью?!

- Я не сравниваю. Я просто вспоминаю. Их предупреждали. Они влезли на Кон со своей драмой... Помнишь? Девчонка, которая играла героиню, потом в психушку на два года... Такая депрессия... Ты помнишь?! Это все на твоих глазах было! Это не чьи-нибудь россказни, сам там был и все видел!

- Их предупреждали, - глухо сказал Тимур.