Проза жизни

Выскочившая спросонья жена тоже не могла вразумиться, почему муж сидит на приступках и что-то бессмысленно бормочет.

– Что, допился с гавриками на работе? – высказала она. – Белая горячка, небось, хватанула? Вон как бельмы выпучил!.. Ладно, поднимайся. Чай не май месяц на дворе.

После этого случая дядя Митяй больше ни ногой на кладбище. А с чего бы, казалось, если не веришь в нечистую силу?

Совесть

Посвящается доктору Н. С. Алимову (18+)

Он брёл по раскалённому плацу, держась обеими руками за живот. Его слегка мутило. Опять пришлось жрать жирный борщ со свининой. Точнее, от свиньи там лишь кусочки сала; мясо до борща не добегало, вылавливаясь по пути сотрудниками зоны.

Зато сало без особого сожаления выделялось осужденным. И тут уж им не до жиру, быть бы живу! Ешь, что дают. Даже если это горячее пойло не по нутру. Чай, не на курорте, а в колонии усиленного режима.

По иронии судьбы кликуха зека – Доктор. И три дня назад он перенёс сложную операцию на желудке.

Всё произошло столь неожиданно, что Доктора сильно обескуражила последняя круговерть событий. Умеет же судьба-злодейка так замотать, что не успеваешь понять, как и что с тобой произошло! Неделю до того Вячеслав ощущал себя вполне здоровым, и уже настраивался на близкое освобождение.

Он добивал проклятую десятку на зоне Красный Двор. Вдруг в конце весны колонию начали расформировывать. Она не зря имела весьма многозначительное название: в ней заправляли именно менты с подпевалами-осужденными из СВП (секции внутреннего правопорядка). Воры в законе сюда не поднимались, считая её сучьей, остальные блатные сохраняли более-менее терпимый для администрации нейтралитет.

Но всё-таки наверху решили, что нахождение исправительной колонии в центре города более, чем странно. И в конце 80-х её решили ликвидировать. Вячеслава Бойко с большинством зеков погнали по этапу под Камышин – в зону под названием Беленький.

Впрочем, Доктора это мало колыхало; лишь бы дождаться момента, когда откинешься. Что ни говори, «кумовья» за ним серьёзно присматривали, стараясь ущемить по любому поводу: затягивали с получением свиданок с матерью и сестрой, не разрешали тем же родным передавать «дачки» – продукты питания. Мол, слишком борзый этот Доктор! Весь срок оттопал «краснополосником» – склонным к побегу, недавно загремел в штрафной изолятор за драку. Нет, не исправился он, сволочь. Тут чистой совестью на свободе и не пахнет! Точняк не перековался благодаря замечательной советской системе перевоспитания. Без сомнения, выйдет и опять примется за старое.

И Вячеслав действительно напоследок остервенел: «Как откинусь, берегитесь! За всё отыграюсь. Особенно ментярам и вертухаям не попадаться в тёмном переулке, иначе пусть обижаются лишь на себя». И это почти невозможно понять тем, кто с другой стороны запретки. Беспредел, когда всё доказываешь лишь силой, кошмары по ночам, мысли о побеге лет восемь, пока, в конце концов, не смиряешься, что и так немного осталось до воли. А вот злоба не проходит, копясь до вполне обычной тихой войны, где обе стороны не ведают пощады. И уж кто придумал слово «исправление» для взаимоненавистной системы, тот пусть его забьёт в зад целиком.

Впрочем, Доктор – действительно, далеко не ангел: он сумел прихватить в тюрьму милый «букет»: грабежи, кражи и подделка документов, главный «цветочек» – разбой… Так что, было за что тянуть срок. И администрация не зря опасалась, что подобного типа надо подцепить за что-нибудь и добавить срок. А коли припаяют статью, загремишь с терпимого «усилка» уже на жестокий «строгач». Так бы и случилось с Доктором, коли не повернулось почти по известной поговорке: не было бы счастья, да несчастье подвалило.

***

После отбоя в колонии можно выйти на свежий воздух лишь через час. Поднялся и Вячеслав, чтобы отлить в туалете. Встал со шконки, обул шкары, сделал несколько шагов, и…

…Он летел по бесконечно-круглому тоннелю, напоминавшему огромную люминесцентную лампу, белому и блестящему. Даже не представлялось понять: то ли сам Вячеслав стремительно несётся куда-то, то ли его утягивает невидимая сила. Внезапно он затормозил на полпути. И уже противоположная сила потянула назад. И наступила полная тьма. Вячеслав услышал сквозь неё:

– Кажись, он «кони откинул». Гляди, вообще не шевелится.

Доктор догадался, о ком речь. Его обуял дикий ужас. Ведь если он сдох, то сейчас его, как жмурика отволокут куда-нибудь, бросят в глубокую яму, закопают… И он совершенно никак не даст знать, что жив! Члены одеревенели, глаза и рот не открываются. Он только может слышать, но не в состоянии подать знак, что в нём нечто теплится. Нет, нельзя допустить, чтобы его закопали!

Вячеслав почувствовал, как в лицо брызнули водой. Невероятнейшим усилием воли он попытался сжать кулаки. Он будто послал некий импульс в руки, и… пальцы начали сгибаться. Наконец, чуть зашевелил кистями.

– О, глянь-ка! Очухался… – донеслось до его сознания. Вячеслав кое-как приоткрыл веки. Над ним в тусклом свете склонились три знакомых зека. Один из них – длинный шнырь Болтонос из их отряда.

Доктор приподнялся на едва гнущихся руках. Он лежал на бетонном полу умывальника. Болтонос недоверчиво прогнусавил:

– Встать можешь?

– Да могу, – пробормотал Вячеслав. Начал вставать, опираясь на стенку. В голове шумело.

– Что за хрень со мной? – спросил он одновременно и себя, и зеков.

– Сами хотели бы тебя спросить, – озадаченно сказал один. – Думали, ты гикнул. Смотрим, вроде, не дышишь. Идти-то можешь?

Вячеслав попытался щагнуть, но его сразу стало заносить в сторону. «Что за хрень? – повторил он тихо. – Вроде, ничего не болит. Но кидает сильно».

Болтонос побежал в санчасть. Вернулся оттуда с другим упитанным шнырём с усиками. Вдвоём они взяли Вячеслава под руки и повели в санчасть. Уложили на свободной шконке. Правда, шнырь с усиками следил за ним с подозрением – он уже налюбовался на ухарей, осатаневших от режима и потому желавших перекантоваться в санчасти.

– Лежи, сказал он. – Завтра придёт Выродок и всё выяснит.

Когда всё успокоилось, Вячеслав опять поднялся в туалет. Не хватало только обоссаться в постели! Хотя его по-прежнему вгонял в ступор вопрос: что с ним? У него же ничего не болело. Правда, в теле всё больше разливалась противная слабость, которую никак не удавалось преодолеть. Разве не будет бесить кого-то, когда твоё тело превращается в вату?

Теперь Доктор о-очень осторожно двигался по стенке коридора. Из комнатушки с открытой дверью наблюдал за ним этот чёртов «пятачок». Его не напрасно посадили здесь цепным псом, пусть даже он сам был осужденным.

Но Вячеславу было наплевать сейчас на всё! Он только что чуть не «сыграл в ящик» по непонятной причине. И это чудо, что неведомая сила вернула его с того света. Но останется ли он жив всего за два месяца до откидона? Дело явно швах. Трупы осужденных не выдают родственникам. Ходили слухи: то ли покойники и после смерти отбывают срок где-то в общих могилах, то ли их отдают на растерзание медикам. В общем, перспективы не радужные.

«Хотя не всё ли равно, что будет с тобой, коли уже ничего о себе не узнаешь? – мелькнуло в башке Доктора. – Не увидишь, как бесцеремонно бросят на пол, не услышишь, как в твой адрес посыплются циничные шуточки. Только мозг отказывается верить, что это будет с тобой. С другими – да. Но не с твоим любимым телом».

И, вроде, даже всё равно, где будет валяться бесчувственное тело, да в глубине души приятнее мысль, что лучше бы умереть на свободе. А лучше… Лучше бы вообще вырваться из остохреневшей до жути клетки и глотать кусками вольный воздух.

Так он размышлял, пока тащился до туалета. Толчок был очень высоким, с двумя ступеньками. Какой идиот соорудил подобный постамент, чтобы громоздиться на нём в нелепой позе? Какой уж гордый орёл на вершине Кавказа! Всё будто сделано для того, чтобы лишний раз унизить человеческое достоинство.

Вячеслав кое-как поднялся, встав лицом к унитазу и…