Страница 4 из 10
– Здравствуйте, дорогие мои, – сказала Надежда.
– Сестра Улыбка, милая ты наша! – закричали раненые.
Все пытались дотронуться до неё, пожать руку. А она просто сидела на табуретке и тихо плакала. Мы стали её успокаивать, и тогда она вновь рассмеялась. Её улыбка вмиг озарила нашу палату, и мужики конями заржали:
– Наконец-то, солнышко наше выглянула! Не робей, всё будет хорошо.
Я проникновенно сказал:
– Закрой глаза, а после открой.
Она послушалась. И когда открыла глаза, в них отразилось изумление:
– Это мне?
Я преподнёс ей розу из клочка красной ткани. Не спорю, я старался, и она выглядела точно живая…
Заглянул старший санитар:
– Пора ехать.
Надежда поднялась, и вслед ей потянулись десяток рук. Девушка сказала:
– Большое спасибо вам, товарищи.
Мне показалось, что она быстро глянула на меня. Я глупо улыбался, ибо в моей душе царил полный сумбур: радость, гордость, нежность, отчаяние.
Я вышел проводить Наденьку. Помог подняться в «полуторку». Там же разместились больные и тяжелораненые. Она села с краю, я стоял у машины внизу.
Вдруг Надя наклонилась вниз и порывисто поцеловала меня в щёку. Машина тронулась, а я остался стоять ошеломлённый.
Наденька крикнула:
– Спасибо вам тоже, товарищ Новосельцев, за розу.
Я не мог поверить в происходящее: она уезжает, а я, как дурак, ничего не могу изменить. Она же не зря пришла в нашу палату! И я должен найти её.
***
…Мысль – самая быстрая вещь на свете. Мои воспоминания уместились в несколько секунд. Я выпил стакан водки и сидел оглушённый. Зачем всё вспоминать, когда ничего не сбылось? Для меня в ту ночь случилось самое ужасное.
Катер уже преодолел половину Волги. Ночь стояла безлунная, и это внушало надежду, что всё обойдётся.
Но диверсанты не дремали. Их сбрасывали с самолётов на левобережье не просто так.
Взмыла одна ракета из темного леса, вторая. Они медленно стали опускаться на парашютах. Катер стал виден в серебрящихся волнах, как на ладони. Он стремился как можно живее к берегу. Но уже взлетали в воздух «мессеры», беря курс туда, куда их направляли лазутчики. И поднялись вокруг судна огромные фонтаны, и закипела вода.
Одна бомба попала в катер, и его чуть не разорвало пополам. Людей швырнуло за борт. И гибли они десятками.
Едва нам сообщили утром о случившемся, я не поверил собственным ушам. Неужели сердце меня не обманывало, когда с болью сжималось при расставании? Теперь я только рвался на фронт. Мне стало безразлично, убьют ли меня.
Но судьба была милостива. Она подаёт незаметные знаки, которые мы часто не замечаем. До конца войны я не получил больше ни единой раны. Мы сварили гитлеровцев в Сталинградском котле и погнали их остатки к Дону. Наша легендарная 62-я гвардейская армия двинулась на Украину, после была переброшена на Берлинское направление. Моя душевная рана постепенно начала затягиваться. Ведь, когда не думаешь о болячках, они, вроде, сами исчезают.
Вернувшись на родину, я встретил замечательную женщину, которая стала моей женой. Потом было всё, как у всех в мирной жизни: дом, семья, работа, всякие заботы. Мой поезд равномерно двигался от одной остановки с чёткими цифрами до следующей. Хотя, где она – конечная станция, никто не сообщал.
***
Я возвращался вечером того же дня в поезде «Волгограда – Ростов». Вагон усыпляюще укачивал, но не спалось. Те далёкие события вновь растревожили душу, возвращаясь волнами. Встретимся ли мы все, ветераны, в следующем году?
В моём купе был лишь один попутчик. Он беззаботно похрапывал. За окном мелькали темнеющие лесопосадки. Я услышал голос проходившей проводницы, обращавшейся к кому-то:
– Сейчас будет Жутово. Приготовьтесь.
Я поднялся и вышел в коридор. Встав возле окна, приоткрыл его. Мне было душно. Поезд уже подкатывал ко второй платформе. В то же время к первой платформе подходил встречный поезд. Мелькали ярко освещённые вагоны. Наконец, поезд, замедлив бег, остановился.
Прямо напротив я увидел в окне даму в строгом военном костюме; на плечах поблёскивали погоны майора медицинской службы. Чуть всмотревшись, я обомлел. Неужели это…
Что нас заставляет понять – даже если человек меняется с возрастом – что это всё-таки он? Я колебался несколько секунд. Не выдержав, громко произнёс:
– Сестра Улыбка!
Дама посмотрела в мою сторону, слегка улыбнулась. Этого было достаточно, чтобы окончательно всё понять. Будто вновь возникла передо мной та самая-самая милая в моей жизни медсестра. Я готов был выпрыгнуть из окна, и закричал:
– Наденька!
Женщина ещё пристальнее вгляделась в меня. Всплеснула руками:
– Ваня, разведчик! Дорогой мой!
Расталкивая стоявших в коридоре, я побежал к выходу. Вот я уже в тамбуре. Почти в то же время Наденька показалась на площадке своего вагона. Тут оба поезда, точно сговорившись, издали пронзительные свистки и тронулись. Наши вагоны стали разъезжаться в разные стороны…
– Милая, дорогая Наденька! Я тебя никогда не забуду! – закричал я, что есть силы.
Поезд набирал ход.
Долетели ли до неё мои слова? Не знаю. Но судьба точно подаёт нам незаметные знаки.
***
Уже через несколько дней я, как безумный, взял вновь билет в Волгоград. Зачем я поехал туда, где её, без сомнения, быть не могло? Я побывал в Больших Чапурниках, Светлом Яру, Жутово, других близлежащих пунктах, расспрашивал всех, кто мог хотя бы что-то знать о той, кого я так любил. Моё странное состояние не объяснить. Но ничего определённого
И всё же я благодарен судьбе. Да, она уехала на своём поезде туда, где также были дом, семья и работа. Но главное – она осталась жива, моя Надежда.
Нечистая сила
– Я тебе серьёзно толкую, так всё и было! – кипятился от недоверия Васёк Булкин по кличке Мультик. Это был лопоухий парень, едва вступивший в третий десяток лет. Он подался вперёд к собеседнику, будто конь, пытаясь взять нахрапом. – Я хоть неверующий, но готов побожиться! Ей же мать – мёртвая-то – говорит во сне: «Сегодня мыс тобой, доченька, обязательно встретимся. Жди у кинотеатра Еб… Э-э… Юбилейный». Девчонка утром проснулась и, обрадованная сама не зная почему, поскакала туда. Даже цветочки прихватила. Глядь – вроде, мать стоит через дорогу. Она к ней, тут из-за автобуса трамвай выскакивает, и – трах! Нет дочки. Вот и встретились…
– Брехня всё это, – отмахнулся суховатый, точно сучок, дядя Митяй с трёхдневной седой щетиной. Он был одет в помятую кепку и серый пиджак. – Что за молодёжь пошла – во всякую хрень верит!
Троица сидела в багажном отделении вокзала, где они работали грузчиками. Времечко двигало к вечеру, и дядя Митяй, было, уже предполагал идти домой после смены. Но чуть подзадержался, когда Мультик предложил взять пузырёк портвейна, чтобы «чуть расслабиться» после смены.
Дядя Митяй обратился к третьему из компании – безусому Яшке Валею в синей спецовке:
– Мы по молодости ни во что не верили окромя коммунизма, смеялись над бабскими сказками. А нынче любую белиберду вынюхают в газетах и давай трезвонить: «Магия, бесовщина и прочая как там? Херова мантия!» Где раньше пряталась ваша нечистая сила-то? Всё это происки имперьялизма, который через вашу гласность отвлёк нас от построения светлого будущего. Видишь, до чего дошло? Не можем даже купить, как в былые времена выпивки. Буржуйская водка – триста рублей! Легче косорыловку за пятьдесят купить в ларьке.
– Ага, и доверились в коммунизм, – гнул свою линию Булкин. – Не то что пить – есть нечего стало! – Он указал дрожащей рукой на вторую бутылку, которую героически вытащил уже позже из душной очереди в винном магазине. Кроме выпивки на столе сиротливо лежали кусочки сала и лук. – Я тебе, мразё…
– Моя фамилия Морозёнок! Запомни, балбес, – вскипел дядя Митяй. – Не то научу старших уважать.
– Хорошо-хорошо… Я тебе, Морозёнок, говорю, так всё и случилось.
– Так ведь ты ж там не был, – ядовито улыбнулся дядя Митяй, выдав главный аргумент. – Откуда знаешь?