Удержи меня

Она открыла мне дверь, молча принюхалась, уловила запах «первака» и также молча ушла в спальню. Это тоже ценное качество – не устраивать разборки на пороге с выпившим человеком, а перетерпеть до утра и там уж… Я завалился в зале, включил телевизор, но ничего почти не увидел, сразу проваливаясь в сон.

Наутро возле дивана стоял пакет с соком и бутылка минералки. Ого! А ведь Марье на сутки сегодня, я это знал… Надо же, не поленилась, в ларек с утра пораньше сходила, знала, что весь день умирать буду. Я вообще отказывался теперь что-то понимать – не вязалось это все с картиной, подсмотренной в супермаркете.

…Я лежал на диване и дремал, отходя от вчерашнего, когда вдруг раздалась трель мобильного. Не моего – Марьиного. Забыла, видимо, прособиралась и забыла телефон на полке у зеркала. Проклятый звонок мешал, пришлось встать и ответить:

– Да!

В трубке молчали.

– Ну, говорите, что хотели! – рявкнул я, страдая от головной боли, но невидимый абонент передумал и отключился.

Я машинально залез в меню «Принятые вызовы», как делал всегда со своим телефоном, и увидел только одну букву – «Д». Больше ничего. Обычно Марья писала реквизиты целиком, да еще картинку добавляла какую-нибудь, а тут – ничего, только это вызывающее «Д». Головная боль улетучилась, я вернулся на диван и принялся внимательно изучать записи в мобильном телефоне жены, чего прежде не делал никогда. Стоп! А ведь она никогда и не расстается с ним, никогда не выпускает из рук, и вот сегодня просто забыла… Ничего нового, кроме вот этого самого «Д», я больше не нашел, ни одного неизвестного мне имени. Набрав номер, я услышал чуть хрипловатый мужской голос:

– Да, Машуля! Ты где?

Я чуть было не ответил в рифму, но сдержался, бросил трубку.

Буквально через час вдруг появилась Марья в медицинском синем костюме и накинутом поверх него пальто, влетела в квартиру, заметалась по коридору. Я вышел из зала и протянул ей телефон:

– Это ищешь?

Она вздрогнула так, словно я ударил ее, кивнула, опустив глаза:

– А я испугалась, думала – потеряла или на работе кто вытащил…у нас часто из персоналки вещи пропадают… – пробормотала она, пряча трубку в карман. – Ты как? Полегче?

– И не спросишь, где был? – насмешливо поинтересовался я. – Может, по бабам шлялся, а?

– Успехов в твоем нелегком деле, – пожала плечами Марья, уже совершенно взяв себя в руки.

– Что – даже не приревновала бы? – продолжал напирать я, не понимая, чего хочу добиться этим разговором.

– У меня нет комплекса неполноценности.

– Ну, еще бы! А ты чего явилась-то?

Марья удивленно вздернула брови – если была возможность, она всегда старалась прибежать домой хоть на пятнадцать минут, чтобы проведать нас с Юлькой. Но сегодня дочь была у бабушки, они собирались в театр, и ночевать Юлька тоже оставалась там. Не думаю, что приход жены означал страстное желание увидеть меня, скорее, ей должны были позвонить в определенное время и, когда звонка не последовало, Марья хватилась мобильного.

– Я что, не могу домой зайти за бутербродом?

– А утром что, некогда было? – съязвил я неизвестно, зачем.

– Ну, извини, не хотела мешать.

Она повернулась, чтобы уйти, но я задержал, поймав за рукав пальто:

– Бутерброд забыла.

– Что? – не сразу поняла Марья. – Какой бутерброд?

– За которым пришла.

– А…

Она как-то растерянно посмотрела на меня, но послушно стянула сапоги и пошла в кухню, зашуршала пакетами, хлопнула дверкой холодильника. Завернув приготовленный бутерброд в пакет, она вышла и посмотрела на меня:

– С тобой правда все нормально?

– Со мной – правда, – подтвердил я. – А с тобой?

– Не поняла…

– Ну, и ладно, – вздохнул я, поворачивая ее лицом к двери. – Иди, тебя ждут, наверное.

…Почему я вспомнил все это именно сейчас, выйдя из собственного дома в никуда, оставив там, за дверью, любимую дочь и жену – не знаю…

Рядом остановилось такси, и я машинально сел, назвав водителю адрес Андрюхи – больше ехать мне было некуда. В машине работала печка, и я, продрогший на ветру, понемногу стал согреваться, вновь погружаясь в свои мысли.

…Потом много еще чего произошло. Я превратился в какое-то чудовище, в этакую Салтычиху в брюках – придирался и к Марье, и к Юльке, возвращаясь домой, орал за каждую невымытую тарелку, за каждую оплошность. Дочь уже просто боялась, я ведь видел – но остановиться уже не мог. Обида на Марью переполняла меня, не давала спать ночами. Я постоянно представлял себе, что она тайком от меня встречается с этим кобелем, готовым сожрать ее, позволяет ему целовать себя и не только… Казалось бы, чего проще – спроси напрямую, выясни все, сделай что-нибудь, ты ведь мужик! Но я боялся услышать от Марьи фразу, что она больше не любит меня, что уходит…

И вдруг ошеломляющая новость – она больна, больна серьезно. Я, признаться, давно заметил, что с Марьей что-то происходит, но не придал этому значения. И потом, у меня было подозрение, что она просто-напросто беременна от своего красавчика, и теперь не знает, как выпутаться. Оказалось, что все значительно сложнее…

Я отказывался верить в ее слова о диагнозе, в моей голове никак не укладывались рядом эти два понятия – моя Марья и рак… Я пытался внушить ей, что она просто зациклилась на легком недомогании, называл ее состояние симуляцией…

Она постоянно плакала, постоянно ходила с красными глазами, плечи ссутулились, выражение лица стало каким-то страдальческим и жалким. Я не мог выносить ее взгляда, не мог видеть как-то очень быстро похудевшей фигуры, ставших почти прозрачными рук. Возможно, я был неправ, жесток, но это почему-то казалось мне единственным выходом из ситуации. Я думал, что если Марья вдруг возненавидит меня за мои придирки и равнодушие, то у нее появятся силы бороться со своей болезнью. Ведь так бывает – ненависть порой лечит. Но моя жена оказалась совершенно другим человеком – поняв, что мне безразлично ее состояние, она замкнулась и больше не заговаривала об этом. Я знал, что она лечится у своего знакомого врача, что он помогает ей доставать дорогие лекарства. Это все мне рассказала Ирка, Марьина подруга. Она приехала как-то ко мне в офис, ворвалась, как фурия, и разоралась прямо с порога:

– Смирнов, ты придурок! Ты неужели не понимаешь, что Машка серьезно больна?!

– Стоп, тормози! – перебил я, хватая ее довольно бесцеремонно за плечи и толкая в кресло. – Ты что орешь? Здесь не базар, а приличное учреждение.

Ирка вроде успокоилась немного, вытащила сигареты и вопросительно посмотрела на меня. Терпеть не могу эти псевдосветские замашки – можно подумать, в родном поселке Заовражном Ирка только и делала, что общалась с лордами, подносившими зажигалку к кончику ее сигареты! Да ладно… Закурив, Ирка закинула одну полную ногу на другую и уставилась на меня.

– Удивляюсь я тебе, Смирнов! Неужели ты совсем слепой и глухой? Ты видишь, что с твоей женой происходит?

– Если воспитывать меня приехала, то зря, – спокойно ответил я, возвращаясь за свой стол и включая компьютер, на заставке монитора которого красовалась Марья в обнимку с Юлькой. Марья – такая еще здоровая, молодая… Они были сняты на каком-то конкурсе – у Юльки на шее золотая медаль, и мордашка дочери так и светится от счастья. И в этот момент, когда я рассматривал эту фотографию, до меня вдруг и дошло, что если с Марьей случится что-то, мы с Юлькой останемся совсем одни… Совсем одни…

Ирка молчала, пускала в потолок дым колечками и внимательно наблюдала за мной. Потом вздохнула, поднялась из кресла, затушила сигарету в пепельнице, стоявшей прямо передо мной, и полезла в сумочку. Достав оттуда какие-то ксерокопии, она шлепнула их на стол и сказала тихо:

– Прочитай. Если что-то будет непонятно, позвони – я объясню.

Хлопнула дверь, и от Ирки остался только приторный запах духов. Я тупо смотрел на лежащие передо мной бумаги и не решался развернуть их и прочесть.

Мне казалось, что в руках у меня подписанный Марье приговор, и, пока я не развернул и не прочел, ничего не случится, а стоит только взглянуть хоть одним глазком – и все, он вступит в силу, и ничего сделать уже будет нельзя.