Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 18



Марина Крамер

Удержи меня

Маша.

Жизнь так быстро делится надвое, оказывается… Раз – и все, есть до и после. А между ними нет ничего, кроме пустоты и ужаса, сжимающего сердце ледяной рукой. Этот ужас не оставляет ни на секунду, заставляет просыпаться ночью, обливаясь холодным потом, это он давит все сильнее и сильнее, не давая отвлечься ни на секунду, постоянно напоминает – все, дорогая, теперь выбор невелик. Все, что было в жизни хорошего, остается там, в части «до», а после… Это еще надо посмотреть, какая она будет, часть жизни после.

И есть еще одно – постоянно долбящая в виски мысль – а почему я? За что мне? Что я сделала не так, чтобы теперь расплачиваться таким жестоким способом?

Хотя лично у меня на этот счет есть одна идея…

В тот момент, когда знакомый врач, собрав в кучу результаты обследований, нервно застучал пальцами по столу, не зная, как начать разговор со мной, я вдруг развеселилась и выдала:

– Паша, ну, что за хрень – груди почти нет, а рак есть! Разве так бывает?

Пашка решил, что у меня крыша поехала:

– Что ты мелешь? Какой рак?

– Ой, только без этого давай! Я ведь не бабуся с лавочки, я всю жизнь в больнице работаю, и прочитать диагноз на латыни уж как-нибудь! Ну, теперь что?

Доктор знал меня давно, лет десять, наверное, еще с ранней юности, поэтому крутить не стал, вздохнул и проговорил, глядя в листки с анализами:

– Да, Маша, ты все правильно прочитала… Но ведь можно с этим жить, можно сделать операцию и жить.

– Зачем?

– То есть… – растерялся Пашка. – У тебя же муж, дочь… ты ж институт решила закончить…

– А надо – теперь?

– Ты, идиотка! – заорал он, вскакивая. – Если бы я знал, что ты так будешь себя вести, ни за что не взялся бы заниматься тобой! Ирке спасибо скажи!

– Спасибо, – механически бросила я.

Ирка – моя приятельница и Пашкина любовница, мы знакомы несколько лет, и именно к ней я кинулась, обнаружив эту чертову шишку в груди.

– Тебе к психиатру нужно! – орал между тем Лаврушин, меряя шагами узкий, темноватый кабинет. – Понимаешь, дура набитая?! Начнешь лечиться пока, а там будет видно. Вот, возьми! – он порылся в ящике стола и протянул мне пузырек, набитый какими-то таблетками.

– Что это?

– Валерьянка! – отрезал он. – По две три раза, и голову ерундой не забивай! Завтра утром приезжай, начнем пока капельницы.

– Может, я у себя договорюсь, а то сюда через весь город? – почти механически спросила я, и Пашка согласно кивнул:

– Смотри, как тебе удобнее. У себя – так у себя.

Я вышла из здания диспансера на автопилоте, сжимая в руке пузырек с таблетками, дошла до остановки, с перепуга забыв даже номер нужного автобуса. Из глаз текли слезы, я их даже не вытирала уже – толку-то… Никто из стоявших на остановке людей не обращал на меня внимания, все прекрасно знали, какое лечебное заведение находится здесь, а оттуда редко кто выходил с улыбкой.

Моих дома еще не было, дочь на тренировке, муж на работе, тишина… С трудом заставив себя приготовить ужин, я ушла в спальню и легла там, прихватив какую-то книжку, но читать все равно не смогла, просто лежала, уставившись в потолок. В голову лезла всякая чушь, отогнать которую сил не было. Примерно через час послышался звук открывающейся двери и детский голос:

– Мам, ты дома?

– Дома.

Надо бы встать и в коридор выйти, а желания никакого – увидев мои зареванные глаза, муж только разозлится опять, и снова вечер в гробовом молчании, недовольное лицо и вечный футбол по телевизору. Вся жизнь проходит на этом зеленом газоне в обществе двадцати двух мужиков, гоняющих мяч…



– Мам, ты чего в темноте-то лежишь? – восьмилетняя Юлька плюхнулась на кровать рядом со мной.

– Как тренировка? – машинально спросила я, поправляя сбившийся набок ее белокурый хвост.

– Нормально.

– Олег был?

– Был.

Олег – это Юлькин партнер по бальным танцам, и его нежелание порой идти на тренировку у нас в семье всегда вызывает бурю эмоций. Танцы – дело парное, и тренироваться одной неудобно и трудно, поэтому Юлька всегда очень сильно переживает и страдает, если вдруг партнер решил прогулять. Но сегодня, значит, все в порядке.

– Мамка, ты нас покормишь? – раздался из кухни голос мужа.

Вот так всегда – что ты, не можешь сам открыть стоящую на плите сковороду и заглянуть в холодильник? Или не знаешь, где в доме посуда? Нет, но дело в принципе – раз дома, дорогая жена, то оторви зад и подай мне, я ж работаю, а ты ни хрена не делаешь, только вечно прикидываешься больной.

– Артем, я плохо себя чувствую, поужинайте сами…

– Да ты когда себя хорошо-то чувствовала? – зайдя в спальню, чтобы переодеться, бросил муж. – Я такого не помню. Болеешь – иди в больницу.

– Я там была сегодня, – я почти прошептала это, чувствуя, что сейчас снова заплачу.

– Ну? – даже не глядя на меня, спросил Артем, натягивая шорты.

– Юля, иди к себе, – попросила я развесившую уши дочь, и та неохотно встала и побрела в свою комнату. – Что – ну? У меня рак, Артем.

– Что у тебя? – удивился он, словно не замечал, что в течение нескольких месяцев я езжу в больницу, худею катастрофически, выпадая из всех своих вещей, и постоянно плачу.

– Ты слышал.

– Ерунда это все, – безапелляционно заявил он, и его лицо скривилось в скептической усмешке. – Придумаешь себе вечно!

Вот так, словно не было на моей левой груди заклейки из пластыря, скрывавшей место биопсии, словно вены на руках не были в следах от уколов. Видимо, так проще – отогнать от себя неприятную мысль, и больше к этому не возвращаться, не замечать, не думать. Здоровый мужской подход.

– Так ты ужинать будешь с нами или нет? – перевел разговор в привычное русло муж, давая мне понять, что хватит, тема закрыта, больше обсуждать нечего.

– Нет.

– Ну, началось! Опять несчастная!

– Да уйди ты отсюда! – заорала я внезапно, сев на кровати. – Только и думаешь, что о жратве да о футболе, а на меня наплевать!

– Покрутилась бы с мое на работе, а не лежала бы воронкой кверху, я тогда посмотрел бы, о чем бы ты думала! – заорал он в ответ. – Привыкла – лежит и ножкой подрыгивает, королева, блин!

Мне стало обидно до слез – я совсем недавно уволилась с работы, чтобы иметь возможность побольше времени уделять Юльке и попытаться закончить институт, и, если вдруг укладывалась днем на диван, то только потому, что ноги иногда не держали, и слабость накатывала, клоня в сон. И это всегда раздражало Артема, хотя он сам-то, если не был на работе или не играл в чертов футбол, тоже регулярно находился в лежачем состоянии. Это называлось – папа много и тяжело работает, ему нужно отдыхать. Как будто все остальные не работают!

Он вообще в последнее время жил какой-то отдельной от нас с Юлькой жизнью, редко бывал дома, если бывал, то раздражался по пустякам, орал на дочь за любое не так сделанное движение, не там положенную ложку, не так написанную букву в тетради. Юлька от его крика тупела на глазах, сжималась в комок и делала еще хуже.

Я помочь ничем не могла – стоило мне открыть рот, как тут же начиналась вторая серия – какая я ленивая, какая грязь у меня дома (что было совершеннейшей неправдой), как он, Артем, вечно ходит голодный и холодный, уставший и переработавшийся. И как я только и знаю, что сосу из него деньги на Юлькины танцы да на походы по магазинам. Я уже давно по ним не хожу, по этим самым магазинам, просто потому, что денег нет, просить у него не хочу.

Словом, семейная жизнь в последнее время дала какую-то трещину, которая все углублялась с каждым днем.

Возможно, отчасти я была сама в этом виновата – в ту пору, когда мы с ним познакомились, он был довольно известным в городе футболистом, я смотрела на него во все глаза. Когда стали жить вместе, не выходила из кухни, встречая и провожая его на тренировки и сборы накрытым столом с перечнем блюд не менее четырех, и, по возможности, каждый раз разных. Я стирала его форму, выслушивала рассказы о матчах, смотрела футбол вместе с ним, не пропускала ни одной домашней игры его команды, даже когда появилась Юлька – брала ее с собой. Разумеется, к хорошему быстро привыкаешь.