Правда. Пехотная баллада

– Возможно, йа делайт картинку? – осведомился Отто.

– О да! – воскликнул опьяневший от облегчения Вильям. – Да, Отто, сделай большую картинку господина Винтлера и его восхитительно носатого пастернака! Это будет твоей первой работой! Да, конечно!

Господин Винтлер просиял.

– А может, сбегать домой и принести ту морковку? – услужливо предложил он.

– Нет! – одновременно рявкнули Вильям и Хорошагора.

– Картинку делайт прямо сейчас? – уточнил Отто.

– А как иначе! – закричал Вильям. – Чем быстрее мы отпустим господина Винтлера домой, тем раньше он найдет очередной презабавный овощ, верно, господин Винтлер? Что будет в следующий раз? Стручок с ушами? Свекла, похожая на картофелину? Капуста с волосатым языком?

– То есть ты хотейт делайт картинку прямо здесь и прямо сейчас? – отчетливо произнося каждый слог, переспросил Отто.

– Да, здесь и сейчас!

– Скоро брюква должна поспеть, – сообщил господин Винтлер. – Я возлагаю на нее большие надежды.

– О, гут, гут… Герр Винтлер, сюда вертайся, – велел Отто, открывая линзу и прячась за иконографом.

Из ящика высунулся бесенок, держащий наготове кисточку. Свободной рукой Отто медленно поднял закрепленную на палке клетку, в которой дремала толстая саламандра; палец его лежал на курке, который должен был опустить на голову саламандры маленький молоточек – достаточно сильно, чтобы тварь взбесилась.

– Улыбочку, битте!

– Погоди, – вдруг вмешалась Сахарисса, – а разве вампир не…

Щелк.

Саламандра вспыхнула, залив комнату ослепительным светом и сделав тени еще более темными.

Отто заорал и упал на пол, схватившись за горло. Потом вскочил с выпученными глазами и на подкашивающихся, заплетающихся ногах заметался туда-сюда по комнате. Наконец он осел на пол за столом, нечаянно смахнув рукой бумаги.

– Ааргхааргхаааргх…

После чего наступила напряженная тишина.

Отто встал, поправил шарф, стряхнул пыль с одежды и оглядел обращенные к нему взволнованные лица людей и гномов.

– Йа? – резко осведомился он. – Вы что смотрейт? Нормальная реакция, и это ист всё. Йа работайт над этим. Свет любых видов ист моя пассия. Свет ист мой холст, тень ист мой кисти.

– Но сильный свет причиняет тебе боль! – воскликнула Сахарисса. – Он вреден вампирам!

– Да, несколько неприятственно, но ничего не поделайт.

– И такое происходит всякий раз, когда ты рисуешь картинку? – спросил Вильям.

– Найн. Иногда бывайт гораздо хуже.

– Хуже?

– Иногда йа превращайтся пепел. Но то, что не убивайт, делайт нас сильнее.

– Сильнее?

– Натюрлих!

Вильям перехватил взгляд Сахариссы. Ее глаза как бы говорили: «Мы его наняли. Неужели у нас хватит бессердечности выгнать его прямо сейчас? И не вздумай подтрунивать над его акцентом. Сам-то по-убервальдски хорошо говоришь?»

Отто настроил иконограф и вставил в него чистый лист бумаги.

– А сейчас, – весело произнес он, – мы делайт еще одну картинку. Все смеяться!

Доставили почту. Вильям привык получать определенное количество жалоб от своих клиентов, которые сетовали на то, что он не сообщил им о двухголовых великанах, эпидемиях и дождях из домашних животных, которые, по слухам, были зафиксированы в Анк-Морпорке. Его отец был прав в одном: пока правда надевает башмаки, ложь успевает весь мир обежать. Просто поразительно, насколько охотно люди верят в подобную чушь.

Но сегодняшние письма… Он словно бы потряс дерево, и на него посыпались орехи. В некоторых посланиях люди выражали недовольство тем, что он назвал эту зиму самой холодной, случались зимы и похолоднее; правда, авторы расходились во мнениях, когда именно. В одном письме говорилось, что раньше овощи были гораздо смешнее, особенно лук-порей. Еще один человек интересовался, как собирается поступить Гильдия Воров с нелицензированными кражами в городе. Другой утверждал, что все кражи и ограбления – дело рук гномов, которых нельзя было пускать в город и которые теперь воруют работу из ртов честных горожан.

– Сделайте раздел «Письма» и отпечатайте все, – сказал Вильям. – За исключением письма о гномах. Очень похоже на стиль господина Крючкотвора. И на моего отца, но тот знает, как пишется слово «нежелательный», и терпеть не может цветные карандаши.

– А почему бы не опубликовать и это письмо?

– Потому что оно оскорбительное.

– Ну, кое-кто согласился бы с ним, – пожала плечами Сахарисса. – Последнее время в городе и в самом деле неспокойно.

– Разумеется. Но мы его отпечатывать не будем.

Вильям позвал Хорошагору и показал ему письмо. Гном внимательно прочел его.

– Отпечатывай, – предложил он. – Заполним еще одну дырку.

– Но многим это не понравится.

– Вот и отлично. Потом отпечатаем их письма тоже.

– Наверное, он прав, – вздохнула Сахарисса. – Чем больше писем, тем лучше. Вильям, дедушка говорит, что никто из Гильдии не будет гравировать для нас иконографии.

– Почему? Мы ведь можем себе позволить оплатить их услуги.

– Мы не являемся членами Гильдии. Ситуация накаляется с каждой минутой. Ты сам скажешь об этом Отто?

Вздохнув, Вильям направился к люку.

Гномы использовали подвал в качестве спальни – им было намного уютнее, когда над их головами находился пол. Отто разрешили занять один из сырых углов, который иконографист отгородил, повесив на веревку старую простыню.

– А, привет, герр Вильям, – поздоровался Отто, переливая что-то ядовитое из одной бутылки в другую.

– Похоже, мы так никого и не нашли, чтобы гравировать твои картинки… – пробормотал Вильям.

На вампира его слова не произвели ни малейшего впечатления.

– Да, йа предрекайт это.

– Мне очень жаль, но…

– Найн проблем, герр Вильям. Выход поимеется всегда.

– Но какой тут может быть выход? Ты ведь не умеешь гравировать?

– Найн, но… мы всё печатайт черно-белый, так? Бумага белая, то есть мы печатайт один черный, так? Йа наблюдайт, как гномы делайт свои буквы, а железа у нас хватайт избыток… Ты знайт, что гравер гравировайт железо с возпоможением кислоты?

– Правда?

– То есть нужно учийт бесов рисовайт кислотой. И найн проблем. Оставайтся придумывать, как получайт серый цвет, но, по-моему, йа уже знавайт это…

– Ты хочешь сказать, что можешь научить бесов вытравливать картинку прямо на форме?

– Йа. Это ист одна проблема, решение которых становийтся очевидностью, когда немного думайт. – Отто нахмурился. – И йа постоянно думайт про свет. Постоянно…

Вильям смутно припомнил услышанную им некогда фразу: «Опаснее вампира, помешанного на крови, может быть только вампир, помешанный на чем-то еще». Вот вампир рыскает по округе в поисках девушек, которые спят, не закрывая окон своих спален, но вдруг что-то происходит, и вся его целеустремленность фокусируется на утолении голода совсем иного рода…

– А почему ты работаешь в темной комнате? – спросил Вильям. – Насколько мне известно, бесам темнота не нужна.

– А, это требовайт мои опыты, – с гордостью заявил Отто. – Ты знавайт, что второе имя иконографистов – «фотограф»? От древнего лататинского «фотус», что означайт…

– «Расхаживать с важным видом и помыкать всеми, словно ты тут хозяин», – перевел Вильям.

– А, ты знавайт!

Вильям кивнул. Это слово всегда вызывало у него интерес.

– Так вот, йа работайт над обскурограф.

Вильям наморщил лоб. День обещал быть длинным.

– Чтобы делать картинки при помощи темноты? – предположил он.

– Йа! Истинной темноты, йа уточняйт, – подтвердил Отто голосом, звенящим от возбуждения. – Не просто когда свет отсутсвовайт, но светом с другой стороны тьмы. Еще можно называйт это… живой темнотой. Мы не видайт ее, но бесы видайт. Ты знавайт, что убервальдский глубокопещерный сухопутный угорь давайт вспышка темного света, если его пугайт?

Вильям бросил взгляд на стоящую на верстаке большую стеклянную банку. На дне он увидел пару мерзких тварей, свернувшихся клубком.