Катерина

– Вот сядем обедать и узнаешь.

Через час девушка подала на стол, запахи разлетелись по обеденной зале наиприятнейшие. Аксенов сел, заправил салфетку за воротник:

– Тут такое дело, Катенька, – отставил в сторону тарелку щей и пододвинул поближе жаркое. – Довелось мне сегодня повстречать одного господина. Человек благородный, – вложил кусочек мяса в рот, – в том можешь не сомневаться. И в разговоре упомянул он о тебе. Очень интересовался, не сосватана ли ты еще.

– И кто же этот господин? – у Кати моментом пропал аппетит, она принялась перебирать пальцами приборы.

– Его Сиятельство граф Блэр, – гордо выдал Мокий Филиппович.

В ту же секунду у девушки остатки румянца сошли со щек.

– Блэр? – шепотом переспросила.

– Да. Это же какая удача, голубушка.

– Нет! – выпалила как на духу.

– Что нет?

– Пусть граф ищет себе другую пассию.

– Мне воистину непонятен твой настрой. Отчего такая категоричность?

– Вы бы поспрашивали, дядюшка, что о нем говорят. Он нехороший человек, хоть и благородного происхождения. И, более того, замуж я не собираюсь.

– Что ж ты так распереживалась, – Мокий решил на племянницу пока не давить, к тому же однозначных предложений со стороны графа не поступало, прозвучали лишь общие вопросы. – Никто замуж тебя выдавать не собирается. Я всего-то поделился новостью.

Тогда Катя немного успокоилась и, хоть без особого желания, но вернулась к еде. А после, когда дядя по обыкновению отправился на боковую, Катя быстренько собралась и пошла к Киртановым. Лидия Васильевна приняла гостью с превеликой радостью, немедля за стол усадила.

– Ой, как я рада, Катенька. Два дня уж ты к нам не заглядывала, поскучали мы. Неси-ка, Марьяна ватрушки и чайку крепкого завари, – крикнула хозяйка.

– Уже, – донеслось с кухни.

– Ну-с, рассказывай, какие дела у тебя, – женщина подперла голову руками и уставилась на девушку.

– Волнительно мне, Лидия Васильевна. Чует сердце, беда будет.

– Что такое? – резко насторожилась та.

– Решил, видимо, дядюшка меня замуж выдать. И вот сыскал жениха или тот напросился вперед – не знаю.

– Кого же?

– Графа того самого.

– Англичанина? – Лидия Васильевна аж замерла.

– Да. Говорит, повстречались они, и граф первый завел обо мне разговор. Но не удивлюсь, если Мокий Филиппович лукавит.

– Ох, голубушка, – закачала головой. – До чего дурные слухи бродят о нём. Поговаривают некоторые, мол, повстречали его охотники в лесу, со спины вроде граф, а как повернулся, так чудище оказалось. То выдумки, конечно, но согласись, о хорошем человеке такого сочинять не будут. Слишком уж не взлюбили его. Работников своих не жалеет, трудятся бедолаги, и в дождь, и в ветер, а жалованье-то скудное.

– И вот ему хочет сосватать дядя, – на выдохе произнесла Катя. – Мало мне печали…

– Дядя твой, – не выдержала Лидия Васильевна, – только наживы ищет. Не успел явиться окаянный, как взялся судьбы коверкать.

А у Кати слезы покатились по щекам, закрылась она руками и смолкла, только плечи вздрагивали.

– Ну, милая, – кинулась к ней Киртанова, – что же ты, успокойся. Вот ведь, язык мой – враг мой. Не печалься раньше времени.

Кое-как Лилия Васильевна с Марьяной успокоили девушку, даже наливки рюмочку налили, а то совсем бедняжка раскисла. Вернулась Катя домой поздно, а дядька даже не спросил, где была, что делала. Аксенов сидел в кресле с газетой, стихи читал, просвещался.

Катерина же отправилась в зимние сени, где папенька обустроил банное место. Выложил печь, углубленье в полу сделал, а под досками организовал желоб, по коему вода стекала и уходила в землю. Рядом с помывочной стояли лавки и ящики, где хранились ведра, черпаки, мочалки, мыло, да полотенца. Девушка растопила печь, поставила воду греться, а тем временем приступила к раздеванию. Платье сняла и аккуратно сложила, после на пол слетели панталоны с легкой рубашкой. Тело сейчас же ощутило легкость, а теплый влажный воздух снял напряжение. Помнится, раньше маменька помогала мыться, сначала ловила всех, потом загоняла в сени, вот уж визгу было.

Пока купалась, из головы все не выходили слова дяди. Неужели граф сам проявил интерес? Но почему? При встречах Блэр испытывал явную неприязнь, кривился и хмурился. Странный человек, ей Богу.

Катя сидела на лавке, кожа ее блестела, струйки воды бежали по телу, огибая небольшую грудь, дальше по животу и ниже. Фигурка у нее была, что называется, точеная. Стройные ножки, талия тонкая и невероятно изящные плечи, а еще худые запястья. И следить за собой краса приучилась с раннего детства, все благодаря родительнице, та большое значение придавала чистоте духовной и телесной.

После мытья вытерлась и нарядилась в ночную рубаху, а поверх накинула халатик атласный. Когда вышла из сеней, обнаружила Мокия Филипповича в том же кресле, только стихов он уже не читал, а храпел на всю залу, накрывшись газеткой. Будить его не стала, не хотелось лишний раз связываться, потому тихонько поднялась к себе в опочивальню.

Долго Катя лежала в кровати, сон никак не шел, мысли дурные в голову лезли. С улицы звуки всякие доносились, то собаки лаяли, то повозки со скрипом мимо проезжали. И тогда Катерина принялась считать барашков, сия детская забава всегда помогала. За барашками и не заметила, как уснула. Но сновиденье уж скоро обратилось кошмаром, снилось ей, что бежит в одной рубахе по лесу, а там все заволокло сизым туманом, дальше десяти шагов ничего не видно, волки завывают вдали. Но бежит она не просто так, за ней гонится нечто. И вот же несчастье, подвернулась нога, Катя упала в гору жухлой листвы, ощутила холод осеннего леса. А как хотела встать, почувствовала хватку железную. И рада бы закричать, но будто голос пропал, отчего получалось только рот открывать. Через мгновенье создание развернуло девушку к себе лицом, тогда-то и увидела Катя глаза черные с синеватым оттенком. Заворожил ее взгляд, сковал по рукам и ногам, а чудище тем временем начало рубаху рвать и стаскивать. И когда дьявол повалил на землю страдалицу, склонился над нею, Катя проснулась. Сердце колотилось так, что одеяло подпрыгивало на груди. Девушка принялась осматриваться, но скоро поняла, что лежит дома в своей постели, а за окном уж давно как рассвело. И тогда закрыла глаза, откинулась на подушки, надо было перевести дух.

Вниз спустилась к семи и что удивительно, обнаружила дядю. Он хоть и выглядел заспанным, однако на лице блуждала довольная улыбка, а в руке держал письмо.

– Доброе утро, голубушка. Не заваришь ли чайку? В такую рань пришлось подняться.

– И что вас потревожило? – не сводила глаз с письма.

– Да вот, посыльный заявился ни свет, ни заря. Приглашение принес.

– Куда же?

– На прием в усадьбу графа Элвина, – и снова зачитал, ибо памяти не хватило, чтобы с первого раза запомнить, – Марка Элиота Блэра.

– Я не пойду, – тут же замотала головой. – Поезжайте один, дядюшка.

– Катя, разве можно так? Это же, как некрасиво получится. Нет, нет, нет. Отказывать его Сиятельству нельзя ни в коем разе.

– Но…

– Даже не спорь. Я твой дядя и на правах родственника, который, кстати, радеет за тебя всей душой, заявляю, что поедем вместе. Он ведь не только нас пригласил, Катенька. Там соберутся все уважаемые господа. И глянь-ка, – протянул приглашение, – устраивает граф осенний бал. Разве не желает юная особа развеяться? Вот в столице для барышни отказаться от приема – моветон. Даже с головными болями и прочими недомоганиями едут, таков уж этикет.

– Будь, по-вашему, – сдалась.

– Замечательно! Прием состоится в шесть вечера. Подготовься, как следует, подбери надлежащий гардероб. Ты должна затмить красотой всех прочих девиц.

Катя выдохнула и поплелась умываться, сил в ней совсем не осталось. Ни дня покоя. Еще и кошмар приснился. Катерина полдня вспоминала глаза чудища из сна, уж очень знакомым казался взгляд. Лица разглядеть не получилось, его, будто не было… только глаза и тьма вокруг.