Страница 122 из 142
А должен был сказать только «Спасибо за поздравления!» Они поставили нас в полную известность о своем решении соединиться узами брака еще стоя на катере.
— Оступилась в темноте. Ничего страшного.
Я держала ногу на весу, опираясь рукой о высокий столбик причала, торчащий в стороне от того, на который Слава закреплял канат. Жених с невестой вернулись слишком рано, лишив нас возможности разругаться окончательно, хотя и так в стороны летел и пух, и прах… наших семейных отношений.
Для меня не стало откровением, что Костя отговаривал Березова от женитьбы на мне. На его месте я, наверное, сделала бы то же самое: в глазах нормального человека мы не подходили друг другу абсолютно. Нормальные люди не могли поверить в нашу любовь, потому что любовь была ненормальной, она была бешеной, и она была… Так какого черта четверть века этот козел Костик подкалывал приятеля по поводу прорезающихся рогов. И какого хрена лысого Березов не заткнул своего дружка раз и навсегда. Разве я давала повод хоть одному из них так думать: разве я хоть раз позволила себе флирт? Не говоря уже про то, чтобы сделать это на глазах у одного из них? Нет… Так что же? Зависть? Ну, допускаю ее наличие со стороны Кости, но что тогда творилось в голове Березова все это время?
«Ну что, приятель, не хочешь приехать, чтобы убедиться, что я был прав?» — это он сказал Березову по телефону или не это? И как расценить подобный поступок: как подставу? Или они всего лишь воспользовались ситуацией в своих целях? Да какая разница… Мне плевать на посторонних людей, но я не могу поверить в то, что Березов не поставил под сомнения Костины слова.
— Купил букет, потому что не верил…
Нет, ты купил букет именно потому, что поверил. И не просто в измену в постели, а в измену в душе. Только ты не хотел быть брошенным… Ты хотел первым повернуться спиной. Повернулся и что? Доволен? Нет, стало вдруг скучно одному… Просто без меня ему скучно. И ничего большего.
— Ты ни на минуту не раскаялся, ты ни на минуту не поверил мне…
Да какая минута! Даже на долю секунды не поверил в то, что я сказала тебе про Артема правду. За что ты меня так унизил?
— Думал колечком все решить? Мне не семнадцать…
И в семнадцать мне был нужен ты, а не то, что ты мог мне подарить. А сейчас, в сорок, я начала сомневаться, что ты мне нужен… вот такой…
Но я не сказала тебе и половины того, что подумала. Все еще надеясь, что ты не отупел настолько, чтобы совсем перестать соображать.
— Что ты хочешь? Чтобы я перестал общаться с Костей? Закрыл с ними бизнес? Что ты хочешь?
В тот момент мы уже заметили вдали огни возвращающегося катера. И этим дурацким вопросом Березов хотел поставить в разговоре точку. Но точки здесь не могло быть. И мне плевать на его друзей, мне плевать на эту гребаную почту и иже с ними — мне нет дела до мнения о себе посторонних людей. Березов поверил им, потому что хотел поверить. И тут руби концы, не руби, наш корабль никуда больше не поплывет… с такой пробоиной.
— Ничего не хочу.
Я уже давно не сидела у него на коленях. Я стояла у столба. Позорного. К которому меня крепко-накрепко привязали чужие слова, мхом проросшие в мозгах моего мужа.
— Хочу шампанского. Я поставила его в холодильник. И только посмей испортить моему сыну такую ночь. Только посмей!
Я нарочно сказала «моему» — мне не хотелось иметь в тот момент с Березовым ничего общего. Даже сына.
Он не поправил меня. И я мысленно поблагодарила его. Вот от всей души! Захотелось собрать манатки, запихнуть что поместится в рюкзак и свалить на край света. Единственное, что останавливало меня, так это разговоры за спиной. Я боялась причинить боль тем, кто за меня действительно переживает. Их мало, но они есть. И все эти люди сейчас рядом со мной на маленьком клочке финской земли. И я вдруг, как никогда раньше, почувствовала перед ними ответственность. Мне надо будет расхлебать свою парашу тихо. Очень тихо.
— Давайте пить шампанское, — сказала я по-английски. — Это лучшее лекарство.
— Лучшее лекарство — это молитва.
Я даже почувствовала, как у меня скрипнула шея, когда я повернула голову к Эйлин. Она не красовалась кольцом. Наоборот держала руку за спиной, будто стеснялась нас. Но только не надо лечить стеснительность Богом!
— Нам так монашки в школе говорили, когда мы просили у них таблетки от головной боли. У нас так и в больнице говорят.
Наверное, она пыталась пошутить, и я улыбнулась.
— Мне в больницу не нужно. Я лучше за стол.
И я лучше зацеплюсь за руку сына, чем… Не тут-то было — Березов схватил меня за талию раньше, чем я подвинула больную ногу на первый сантиметр. Не буду же я при сыне слезать с его рук!
— Что у вас стряслось?
Только матери сейчас не хватало! Хотя чего я ждала? Разве бабушка пойдет спать, пока внучок не вернется целым и невредимым…
— Ничего плохого. Только хорошее. Папа спит?
Мать вышла на веранду одна. Не в халате. В той же самой одежде, в которой была вечером.
— Нет, — отрезала она, глядя в упор на мою ногу.
— Тогда зови его сюда! И, Слав, опусти меня уже в кресло.
— Мам, я принесу с кухни стул…
Такая забота дорогого стоит… Уж с Березовым мне придется заплатить по всем счетам, не только за электричество, которым я сейчас могла долбануть всех.
— Сначала шампанское.
— Что празднуем? — мать уже вернулась на веранду с отцом.
— Мам, подожди…
Я уже сидела в кресле, и Миша бережно подставлял стул мне под ногу. Березов принес бокалы. Мишка сбегал за шампанским.
— Отдай отцу, пусть он откроет.
— Так что празднуем? — не унималась бабушка, уже поставившая на уличный стол мои светящиеся вазочки.
Мы все сели за стол.
— Миша, ну давай, не тяни… — повернулась я к сыну. — По-русски только. Эйлин уже в курсе, — последнюю фразу я добавила по-английски и подмигнула пунцовой невесте.