Неизменная любовь

Я снова скинула руки мужа со своих плеч, орудуя своими руками, точно Дон Кихот, сражающийся с мельницами.

— Хватит? И ты смеешь затыкать меня? Ты, который, точно слепой котенок, позволил оговорить свою жену, теперь меня затыкаешь? Ты выслушал постороннего мужика — у меня язык не повернется больше назвать его другом — а со мной ты даже не поговорил. Мое слово против его слова ничего, оказывается, не стоит. Знаешь, что? — я тоже до боли вытянула шею. — Подавись ты не только кольцом, подавись ты своей фамилией и всем, что связывало нас все эти годы. Наш сын вырос. Делить нам его не надо. Остальное все поделим честно, пятьдесят на пятьдесят, ни копейкой больше, ни копейкой меньше, без всяких сантиментов, их у меня для тебя не осталось. Ты просто… — мне хотелось сказать «ничтожество», но я не смогла назвать так отца своего единственного ребенка. — Дурак, Березов… — и замолчала, но лишь на секунду, чтобы перевести дыхание. — И после этого ты встаешь передо мной на колени… Тебе не противно? Тебе хочется стать очередным? Господи, какой ужас…

Я закрыла глаза, зажмурилась, чтобы сдержать подступающие слезы, и шагнула в сторону, да не в ту… не к берегу, а в озеро. Нога сорвалась со скользких досок. Березов бросился ко мне, но поймать не успел. Я с головой ушла под воду, но быстро вынырнула и попыталась подняться, но нога потеряла шлепку и завязла в иле, а другая скользила по нему, и я не поднялась, пока Березов не схватил меня под мышки и не втащил на пристань — всю мокрую, грязную, с прилипшим к лицу камышом.

— А!!!

Это я попыталась оттолкнуть его и подняться самостоятельно. Куда там… Я упала обратно на мокрые деревяшки.

— Нога?

Мы схватились за нее одновременно, и я снова закричала. Теперь в голос. На все озеро и на сто километров окрест.

— Спокойно! — рявкнул Березов. — Не дергай ногу. Так больно?

Мне было больно и так и сяк и всяк.

— Попытайся встать на ногу!

Он потянул меня наверх, а я его вниз — боль оказалась адской.

— Сиди!

Он снова ощупывал ногу. Здесь болит? Там болит? Везде болит…

— Яна, я отнесу тебя в дом. Здесь ничерта не видно.

— Думаешь, я ее сломала?

— Я ничего не думаю, потому что ничерта не вижу…

— Я не хочу в дом. Я не хочу будить родителей…

— Яна, черт тебя дери! Ты вся мокрая! У тебя черти что с ногой… Яна! Что за детский сад! Может, надо ехать к врачу… Яна…

— Отнеси меня в машину. Там есть аптечка. Дома нет ничего…

Я ухватилась за подставленную шею, и Слава поднял меня в воздух. Почти побежал по камням. Даже пришлось его останавливать. Не хватало еще нам загреметь где-нибудь вместе. Да и каждый его рывок болью отдавался и в ноге, и в голове. Стелла, соскочившая с веранды, вздумала тявкать, но получила нагоняй и поплелась следом за угол дома уже молча.

Слава уложил меня на заднее сиденье машины, вытащил из багажника аптечку и залил ногу обезболивающим.

— Кажется, просто ушиб. Но можем поехать к врачу. На всякий пожарный.

Он снова стоял передо мной на коленях. Вернее, перед своей машиной, держа мою ногу на уровне груди. Она пульсировала болью, а мне хотелось верить, что я слышу биение его сердца.

— Отпустило хоть чуть-чуть?

— Не знаю… Больно…

— Я отнесу тебя в дом и затяну ногу бинтом.

— Не надо. Мать психовать начнет.

— И что? Ты мокрая вся…

— Зайди в дом. В сушильной машине есть какие-то мои вещи, принеси их. Нам все равно ждать Мишку полночи…

— Где здесь полночи кататься?

— Слав, у него твои гены… Он давно заглушил мотор, и я очень надеюсь, что вернутся они не скоро…

Он отпустил мою ногу и направился к дому. Собака сначала метнулась следом, а потом вернулась к моей ноге, чтобы всю ее облизать. Заморозка подействовала, я уже ничего не чувствовала. Даже выше коленок, когда Слава принялся осторожно стягивать с меня мокрую одежду. Минуты страха закончились. Я снова злилась. И я хотела, чтобы ему было плохо при виде моего обнаженного тела, которое я больше ему не предложу. Сколько бы он ни просил.

— Можешь сесть?

Да, и одеться тоже. Он вернулся с курткой. Своей, которую накинул на мою сухую футболку, надетую на голое тело, без лифчика. Затем замотал ногу, с трудом натянул поверх бинта носок и сунул ее в тапок — свой. Мой бы не налез.

— Я все-таки пойду на пристань, — бросил Березов и отвернулся. — Хочешь со мной? Или полежишь здесь?

Это ты с надеждой добавил? Не дождешься.

— Неси меня на пристань. Я не хочу пропустить их возвращение.

Я нарочно прижималась к его груди… Или не специально, просто искала противовес ставшей стопудовой ноге. Березов умудрился сесть на доски, оставив меня у себя на коленях. Я попыталась отстраниться и не смогла. Он прижался немного шершавой щекой к моей холодной и прошептал слова песенки Никитиных, малось переставив местами строчки:

— На пирсе намалевано, не приставать, не чалиться, и к нам, как к этой пристани, пускай не пристают…