Страница 32 из 130
Сам же старейшина поманил рукой Ашарха и направился к алтарю. Около него стояли трое жрецов, они негромко беседовали между собой и расправляли на каменном возвышении золотую ткань из настоящего паучьего шелка. Покрывало, стоящее баснословное количество денег, показалось Ашу как минимум неуместным посередине практически разрушенного храма. Но, видимо, все верующие, будь то Светоч или подданные Пророка, испытывали непреодолимую тягу к роскоши в мелочах. Хотя такую дорогую вещь мог себе позволить даже не каждый рыцарь-хранитель Залмар-Афи, что в очередной раз наталкивало преподавателя на мысли о сторонней денежной поддержке Светоча.
— Встань на колени, — приказал комендант, указывая профессору на место у алтаря.
Ашарх опустился на холодный каменный пол, продолжая наблюдать за жрецами. Саркоз встал по другую сторону святилища, он выставил перед собой открытые ладони и громко выкрикнул вместе с другими служителями:
— Залмар, ихентин! Праден! — прозвучали старинные слова воззвания к богу. — Светлейший Залмар, истинный и всемогущий наш отец, услышь мольбу своих детей, ибо мы слепы и слабы. Одари нас своей милостью, награди нас своей благостью! Защити от несправедливости и зла, ибо ты единственный, кто внимает зову наших сердец. Обрати свой всевидящий взор на это неразумное дитя твое, ибо жаждет оно раскрыть перед тобой душу и обрести покой.
Старейшина нараспев читал слова молитвы, возведя глаза к потолку. Жрецы рядом поддерживали его стройным хором голосов. Звуки поднимались вверх, отражаясь гулким эхом от сводов храма. Ашарх неподвижно сидел у алтаря, пока рука Саркоза не опустилась на макушку профессора.
— Одари своим благословением его. Каждый день будет он отныне служить тебе вернее самых преданных псов. Каждый день будет он отныне восхвалять тебя громче самых сладкоголосых птиц. Каждый день будет он отныне трудиться во славу твою усерднее самых прилежных пчел. Дом его теперь — община мира. Имя его теперь — Илват. Славься, Залмар!
— Славься, Залмар, — негромко откликнулся эхом профессор.
Ашарха подняли с колен, а старейшина обнял его, как любимого сына. Жрецы улыбались и поздравляли нового брата с присоединением к общине. Один из них дал в руки профессору аккуратно сложенный сверток с белыми одеждами.
— Брат Илват, приветствую тебя в твоем доме, — торжественно проговорил комендант крепости и, по совместительству, старший жрец. — Через четверть часа начнется церемония Очищения. Переоденься, иди на площадь и присоединись к процессии своих братьев и сестер в этот светлый день избавления от грехов. А после праздника подойди ко мне, нас ждет еще одна беседа.
Аш направился к выходу, на ходу надевая белую просторную мантию. Она была такого большого размера, что налезла даже поверх кафтана. Почти у самого выхода из храма преподавателя окликнул Карлай.
— Брат! — капитан приблизился быстрым шагом. — Позволь и я поздравлю тебя. Рад, что теперь ты с нами. Надеюсь, ты не будешь творить глупости и отринешь свою прошлую жизнь. Правда ведь?
Профессор невольно сглотнул под пристальным взором мужчины. Очевидно, Карлай считал, что Аш сразу после посвящения бросится вызволять свою спутницу. Хотя, примерно так он и собирался сделать, так что в чутье капитану нельзя было отказать.
— Я чист душой и сердцем, ибо мыслю лишь о боге едином, — смиренно ответил новый брат общины, использовав ритуальную фразу церемонии Очищения. Он быстро развернулся и вышел, ощущая между лопаток настойчивый взгляд Карлая, прожигающий не хуже раскаленной спицы.
На площади постепенно собирался народ, гомон становился все громче. Откуда-то доносилась музыка — легкое звучание флейты и ритмичные удары бубна. Ашарх не стал далеко отходить от храма, предпочтя укрыться от солнца в тени ближайшего дома. Поэтому когда из дверей рассыпающегося оплота верующих появились два настороженно озирающихся субъекта, то профессор быстро догадался, кого они высматривают. Карлай был не таким наивным человеком, как о нем хотелось думать Ашу, у капитана новый брат вызывал большие опасения, так что слежка была ожидаема. Вот только преподаватель о ней не подумал, поэтому общинники заметили его практически сразу и больше не спускали с него глаз.
Профессору оставалось лишь еле слышно ругнуться себе под нос. Конечно, ранее он рассчитывал затеряться в толпе, когда основная процессия верующих прибудет на площадь, и найти дорогу к крепости. Теперь такой вариант был невозможен: о любом передвижении Аша сразу же было бы доложено капитану.
Солнце безжалостно нагревало площадь, вынудив большинство верующих укрыться в закоулках между строениями и спрятаться под тенями крыш. Но как только на соседней улице послышались музыка, пение и хлопки в ладоши, то люди моментально оживились и стянулись к центру. Процессия появилась на площади практически ровно в полдень. Сотни фигур, облаченных в длинные белые туники, принесли с собой не только шум и смех, вместе с искренними улыбками верующих на площади распустилось множество цветов. Каждый нес с собой небольшой букет горных фиалок, другие держали колючие ветки шиповника, покрытые белыми соцветиями. Лепестки устлали всю землю.
Маленькая площадь мгновенно оказалась заполнена народом. Только пару минут назад она была практически пуста, как с приходом основной процессии на ней не осталось ни единого свободного места. Двери храма призывно распахнулись, позволяя верующим укрыться от солнца. Но небольшое здание, не могло вместить такое количество людей, поэтому часть общинников осталась снаружи, пытаясь рассмотреть, что происходит внутри.
Ашарх зашел в храм одним из первых, толпа сразу же протолкнула его практически в первые ряды. Перед алтарем стояли прежние жрецы и старейшина, блаженно улыбающийся верующим. Когда в здании не осталось незанятого пространства, Саркоз поднял руки над головой, призывая к тишине. Постепенно толпа успокоилась и приготовилась внимать.
— Братья и сестры! Каждый год я с великой радостью встречаю вас всех здесь, под сводами нашего божьего храма. Одежды ваши белы, как ваши помыслы, лица ваши светятся счастьем. И как же приятно мне читать молитву вместе с вами! Так давайте же восславим нашего бога! — старший жрец выставил перед собой открытые ладони. — Залмар, ихентин! Праден!
Сотни голосов сплелись в едином потоке, повторяя слова воззвания к богу. Гул эхом отразился под сводами храма, заставляя стены дрожать.
— Залмар милостив. Он любит нас, своих детей! — продолжал старейшина, вскидывая руки над головой в религиозном экстазе. — Все мы грешны, но, видит бог, мы каемся в своих слабостях! Залмар услышит нас, он простит своим верным детям их маленькие ошибки и проступки, ибо вера наша крепка и чиста! Братья и сестры, славьте же нашего бога! Мы чисты душой и сердцем, ибо мыслим лишь о боге едином!
— Мы чисты душой и сердцем, ибо мыслим лишь о боге едином! — откликнулась толпа бушующим ревом.
— Так откройте же ваши души, божьи дети! Очиститесь от своих грехов, дабы Залмар мог гордиться вами! Отриньте все страхи, распахните ваши сердца навстречу истине и божьему свету! Кричите, дети Залмара! Да очистятся души ваши! Ибо все грехи смываю я и прощаю вас, как простил бы бог!
В этот момент сотни цветов взлетели в воздух, окутывая верующих сплошной завесой лепестков. И голоса общинников, выкрикивающих свои грехи, превратились в единую какофонию. Люди, подняв головы к потолку, рвали связки, самозабвенно пытаясь достучаться до бога. Ашарх не раз был на празднике Очищения, но только в Аритхоле он впервые увидел верующих, которые так исступленно каялись.
— Залмар, прости меня! Я соврала детям о наследстве!
— Я возжелал свою сестру!
— Я отравила собаку соседки! Услышь меня!
— Я прокляла своих детей, Залмар! Очисть же мою душу!
Голоса окружали Аша со всех сторон. Он невольно стал свидетелем сотни признаний. Его соседи и соседки говорили об обманах, убийства и предательствах. Многие нескончаемым потоком изливали свои грехи, другие лишь монотонно выкрикивали «Прости!». Профессор с сожалением сделал для себя вывод, что, даже несмотря на всю внешнюю святость этой общины, она, как и столько презираемые Светочем подданные Пророка, была полна скрываемой грязи.