Храм над обрывом

Я очнулся через неделю в самолете, на котором перевозили раненых из Кабула в Москву. Так пути наши с Иваном разошлись. Я слышал, что его лечили в Ташкенте. Знал, что ему дали Звезду Героя, чему я был несказанно рад: если не ему, то кому же еще? Можно было, конечно, потом его и разыскать, но для чего? Вспоминать тот бой мне никогда не хотелось и не хочется: кроме того, что я выжил, надо вспоминать и тех, кто погиб в том бою – все это очень тяжело. Да и тогда же не было таких средств коммуникаций, как сейчас. Писать письма? А куда? Пока мы лечились и приходили в себя, уже и страна стала постепенно разваливаться. Для меня, как офицера спецназа ГРУ, война продолжалась, только не в Афганистане. Слава Богу, что мои раны затянулись и меня не откомиссовали из армии. Я, кроме как, воевать, ничего же не умел….

– Постой, – сказал я, когда Олег замолчал. – Колесов. Колесов Петр Львович. Это не тот миллиардер, который погиб в поезде «Гранд-Экспресс»? Что-то вроде бы на работе говорили про это. Я за новостями вообще в последнее время не слежу – времени не было, да и неинтересно в целом. Когда же это было?..

– Полтора года прошло: в конце ноября позапрошлого года. Это он и был.

– И значит Максим – единственный наследник всей империи своего отца?

– Так и есть. Я как-нибудь расскажу про ту катастрофу, а сейчас мне надо ехать в аэропорт – самолет ждет, на котором прилетела Соня. Дел очень много: Максим все взвалил на меня, а это тяжелый труд. Нельзя все просто так бросить: десятки тысяч людей могут лишиться работы, если пустить все на самотек. Надеюсь, Максим с моей помощью найдет хорошего управляющего или же сам займется этим. Пока же он даже на одну ночь из Лазорево выбирается крайне редко.

– Но что же связывает, вернее, связывал, его и Ивана – никак не пойму. Почему он сюда приехал и остался? Этот волк – он же Ивана, да? – почему он ходит за Максимом?

– Валера, – сказал Олег и посмотрел на меня каким-то мучительным взглядом. – Валера, я не могу ответить на твои вопросы. Если Максим пригласил тебя сюда, то значит, думаю, он сам тебе после все расскажет.

Послышался звук закрываемой двери, затем – шелест слегка шаркающих шагов, и дверь в нашу комнату открылась – на пороге стоял старый монах с посохом в руке. Мне Максим говорил, что службу ведет иеромонах, отец Савва, – а это был он, – но его внезапное появление меня сильно смутило. Смутило не строгий взгляд, какой часто можно встретить у схимников, и что напрочь отсутствовал у отца Саввы, а именно факт того, что это – старый монах да еще с посохом.

– А я тебя жду, отец Савва: покажешь Валере все тут? – спокойно обратился к старому монаху Яхно. – Мне пора ехать. Вы тут сами уж познакомитесь без всяких политес.

Олег пожал на прощание мне руку, обнял отца Савву и вышел на улицу. Монах все так же стоял на пороге и смотрел на меня с почти незаметной улыбкой: улыбались глаза, как мне казалось, а лицо при этом оставалось в спокойном выражении смиренности и покоя. Я не знал, как себя вести с духовным лицом, как обратиться к нему и что делать дальше, а отец Савва продолжал стоять и смотреть на меня.

– Мне Максим сказал, что ты знал Ивана в детстве? – наконец, нарушил молчание монах.

– Простите меня, я не знаю, как к Вам обращаться, – промямлил я прямо.

– Зови, как все меня зовут – отец Савва. Вполне меня это устроит. И не надо на Вы: недостоин я, грешный, того, чтобы ко мне на Вы обращались. Ты, Валера, был уже в храме и… видел все, да?

– Да, видел, – ответил я, почувствовав, что старый человек все знает уже, что со мной происходило в храме перед Спасителем.

– Ну, пойдем тогда вниз. Там моя келья. Я сам люблю разные травяные отвары пить – угощу и тебя, если понравится, конечно. Тебе, наверное, как человеку техническому, интересно будет увидеть нижний этаж. О-о, фундамент этого храма очень интересен и в плане материальном, и в плане духовном! Я благодарен Богу, что оказался здесь в конце своей земной жизни. Пойдем.

Отец Савва зашагал по коридору к выходу – я последовал за ним.

Я про себя предполагал, что нижняя часть храма должна была быть замысловатой в техническом плане, но никак не ожидал, что до такой степени…. Оказалось, что стена между притвором и средней частью храма, как и стена, на которой был оборудован иконостас с царскими вратами, были продолжением стены подклети. Слово «подклеть» применяется в современном языке, пожалуй, только применительно к цокольной части церкви. Поэтому, сложно подобрать слово, чтобы правильней назвать нижнюю часть Лазоревского храма, поскольку она была уникальна. Если взять терминологию подводной лодки (почему-то мне подвальная часть напомнила именно субмарину), то она была разделена на пять отсеков. Первый отсек – это от входного портала до поперечной стены, на которую опирался храм правой частью, если смотреть со стороны колокольни. Левая стена храма и следующая поперечная стена составляли единую плоскость, и, соответственно, под зданием церкви был второй отсек. Дальше шел третий и самый большой отсек, который был в длину как первые два вместе взятые. Из зала, который был под средней частью храма, через арочный проход меньшего размера, нежели арки, которые соединяли первые три отсека между собой, можно было попасть в небольшие, симметрично расположенные по бокам, отсеки, задние стены которых несли функцию фундамента стены за царскими вратами и притвора соответственно. Отец Савва, быстро ознакомив меня в первом приближении этим бетонно-кирпичным чудом подземного строительства, завел в свою комнату в первом отсеке. Этот первый отсек из себя представлял нечто похожее на двухэтажный дом, если можно было бы достать его из земли и показать со всех сторон. Сразу за воротами, сделанными из сэндвич панелей, был проезд высотой в три метра и шириной на метр больше размера ворот с каждой стороны. Через пластиковую же дверь можно было попасть в жилую часть этого отсека, который был сам по себе довольно замысловатым, чтобы описывать. Скажу только, что на первом этаже и была резиденция отца Саввы. Это была скорее не жилая келья, как сам монах выразился, а котельная: вдоль одной из стен стояли два твёрдотопливных котла, а в углу, с одной из сторон этих котлов, была выложена из кирпича аккуратная небольшая печка лежанка. Рядом с печкой стояла самодельная крепкая деревянная кровать с пружинным матрацем. В противоположном углу был небольшой кухонный уголок с варочной газовой панелью и мойкой.

– Эти отопительные печки были смонтированы Иваном давно уже, – сказал отец Савва, когда мы зашли в его комнату, заметив, что я удивлен присутствием разнообразием печей наряду с газовой варочной панелью. – Сейчас у нас есть огромная котельная рядом с жилым домом. Это там, в сторону леса – не с деревянным, а с кирпичным домом. И вода горячая тут есть постоянно – благодать, а не житие.

Мы попили чудесный ароматный травяной чай с медом.

– Отец Савва, а что же было с Иваном после службы в армии? – спросил я монаха после второй кружки. – Мне Олег рассказал о том, как они служили в Афганистане и были оба тяжело ранены….

– Да, знаю. Олег же, пожалуй, и не ведает обо всем про Ивана. Ко мне же, в монастырь на острове в Белом море, он появился вот примерно в такое же время, в начале мае, в 1988 году. Ему было 22 года тогда. Он потерял смысл жизни в таком молодом возрасте после смерти своей жены и не знал, что делать. Вот мы так, как сейчас с тобой, сидели в моем келье и проговорили всю ночь. Я тогда и сам был молодой – что мог ему посоветовать? Он видел грани жизни и смерти в всесокрушающем бою; потом потеря матери, когда лечился больше года; а через полтора года – трагедия с женой и не родившимся ребенком… Я же всю жизнь, отошедши от мирской суеты, просидел на острове…. Впрочем, давай по порядку.

РАССКАЗ ОТЦА САВВЫ.

Иван шел по тропинке по пустырю между станцией метро «Каширская» и музеем-усадьбой «Коломенское». Впервые за полтора года он чувствовал, что он живой человек и ему хотелось радоваться жизни. Сегодня он сдал первый экзамен по физике для поступления в Московский инженерно-физический институт и сдал на десять баллов, что было максимальной оценкой. Иван боялся, что все позабыл за три года, прошедших после школы. Он много готовился, но последствия тяжелого ранения давали себя знать: быстро уставала голова, постоянно надо было делать усилия для концентрации, ныло тело от изменений погоды. Иван сам себе удивился, когда взял билет и, казалось бы, попалась самая трудная тема под вопросом номер один, которая была для него больше всего непонятней, но не было никаких волнений – он спокойно сел и начал писать. Вначале сразу же решил задачу, затем переключился на письменный ответ по теоретическим вопросам. Иван писал и постепенно начинал радоваться тому, что впервые испытывает полный покой, притом в тот момент, когда надо бы больше всего беспокоиться. Тот материал, который раньше, как он думал, никак не мог запомнить, сейчас был в голове наподобие раскрытой книги: он просто смотрел в нее и переписывал. И когда его вызвал отвечать суровый профессор с рыжими волосами и в очках, про которого говорили, что он срезает за любую ошибку и никогда не ставит максимальный балл, Иван был абсолютно спокоен. Рыжий профессор почему-то не задал ни одного дополнительного вопроса: выслушав ответ Ивана и посмотрев на решенную задачу, поставил «десятку». Иван даже засомневался: неужели узнали про него все, хотя он ничего в анкете не писал о своих наградах и о ранении? Иван не хотел поступать вне конкурса: поступить можно, прикрывшись своим званием, а если потом не выдержит учебы, что тогда? Позор? Он хотел испытать себя, чтобы почувствовать себя молодым, полным сил для будущего, человеком, а не инвалидом, которому уже все положено просто так. И только когда профессор похвалил его, обращаясь к пожилой женщине, которая принимала рядом экзамен у парня, что, вот, мол, впервые вижу абитуриента, который раскрыл свои темы так, что и спрашивать нечего – он успокоился.