Завоевать сердце гения

Так, Денни, запрещено рассматривать его бицепсы и пресс! И тем более не опускать взгляд ниже. Смотреть только в обжигающие яростью глаза. С гордо поднятой головой.

– Я никого не трахаю, – процедил он. – И это вы говорите о таланте? Посредственная журналистка, чью статью даже не напечатали!

– Зато я занималась сексом на протяжении целых ста дней, а вы, мистер Маккамон? Когда вы спали с женщиной по-настоящему?

Не удержалась, ткнула пальцем его голую грудь. Он вздрогнул и процедил:

– Уходите, мисс Стоун. Сейчас же.

– Сначала отведи меня в мастерскую. Сделай со мной все то, что ты делаешь со своими музами. Ведь по документам я теперь полностью твоя.

– Нет. Вы никогда не попадете в мастерскую.

Я еще сильнее вскинула голову.

– Почему?

Его грудь вздымалась все выше. Моя, впрочем, тоже. Он стоял так близко, что я чувствовала исходящее от его тела тепло. Легкий аромат мыла и чего-то резкого. Может, краски.

– Хочешь знать, почему? – спросил он едва слышно.

– Хочу, – выдохнула я.

Маккамон коснулся моих пальцев, сжал ладонь и повел ее ниже по своей груди. Живота. Подушечки пальцев скользнули по краю его льняных штатов. И ниже.

Я ощутила исходящий от его твердого члена жар.

– Потому что у меня стоит на вас, мисс Стоун, как у подростка. И последнее, о чем я думаю рядом с вами, это кисти и краски. Все, что я хочу, это собрать в кулак ваши огненно рыжие волосы, разорвать всю эту одежду и снова провести там, где так влажно и горячо, пальцами. Ртом. А потом войти так глубоко, как только смогу. До самого основания. А на размер я не жалуюсь, мисс Стоун.

Как так вышло, что за время своей пламенной речи, он действительно запустил свои пальцы мне в волосы? Мой рот был приоткрыт. Животом я прижималась к его члену.

– И что же в этом плохого? – прошептала я. – Вот после секса и порисуете.

– Порисую? – повторил он едко. – По-вашему, я рисую?

– А разве нет? Вы художник.

– Я творю, мисс Стоун. Запомните это.

– Не уверена, что смогу, – пробормотала я, недвусмысленно прижимаясь к нему всем телом. – Вы же сами говорили, что будете ждать меня в любое время. Что же изменилось?

Хватка на затылке стала ощутимей. Горячее дыхание обдавало шею, его губы были в нескольких сантиметрах от моих.

А потом он убрал руки и отпустил мои волосы. Отошел на два шага и бросил через плечо:

– Все, что было между нами, ошибка. Теперь уходите.

Пересек холл и стал подниматься по белой лестнице наверх. На меня он больше не глядел.

Знаете, меня обычно дважды упрашивать не надо. Гордости во мне хоть отбавляй. А вот трезвости в этот момент недоставало, тут Маккамон как раз таки прав.

Но прав только в этом.

Приходите, значит, в любое время, сказал он мне. Действительно, какая разница, когда вышвырнуть на улицу надоевшую журналистку? Будет меня ждать? Как же. Хочет меня, как подросток! Да где вы таких сдержанных подростков видели?!

Глядя ему в спину, я громко и нецензурно сказала все, что о нем думала, завершив тираду бессрочной путевкой по одному известному анатомическому направлению, и ушла, хлопнув дверью.

Плевать на него и контракт. На Элеонору. На весь белый свет! Пусть придется съесть хоть все шоколадное мороженое, чтобы унять этот стресс, но я готова. Тем более что шампанского с меня достаточно. А в алкоголе я никогда не была сильна.

Немного шатаясь и натыкаясь на внезапно возникающие на моем пути стулья и кресла, я вроде как добралась до лифта. Кровь кипела. Щеки горели. Из-за легкого опьянения (хотя кого я обманываю, оно не было легким) возбуждение не желало утихать.

Дал, блин, потрогать! На размер он, значит, не жалуется! (В общем-то да, грешно жаловаться на то, что я только что гладила через легкую тонкую ткань).

Лифт не ехал. Я стояла в темноте и закипала. Даже пнула ногой створки, но это ничему не помогло. Только ногу ушибла.

Почему так темно? Это у меня в глазах потемнело от гнева или что происходит вообще?

Ведя ладонью вдоль стены, я добралась до окна. Сорок второй этаж, весь город был как на ладони.

Вот только города за окном как раз и не было.

Манхэттен погрузился во тьму. Ни хрена себе апокалипсис. Ну почему именно мне так везет, скажите на милость? Ну почему именно сейчас, когда я больше всего на свете мечтаю оказаться от Маккамона как можно дальше?!

– Да вашу ж мать! – заорала я в пустом коридоре.

Глава 8. Во тьме

Лампочки в коридоре вдруг мигнули и зажглись красным светом. Ага, генераторы заработали. Ну окей, надо искать лестницу, которая выведет меня из пентхауса обратно на землю.

Дверь в квартиру Маккамона оставалась за спиной, туда я возвращаться не собиралась. Хоть и самый настоящий Судный день свершится, а как-нибудь сама разберусь.

О, дверь! Единственная дверь в конце коридора. Хоть бы она вела на пожарную лестницу или какую-нибудь другую лестницу, пожалуйста?

Дверь оказалась не заперта, хороший знак. Только за ней не было лестничной клетки. Не было путей к отступлению. В этом здании они были явно где-то в другом месте.

За дверью оказался еще один коридор, он скоро вывел меня в какое-то огромное пространство, напоминавшее концертный зал. Было очень холодно, откуда-то дул сильный пронизывающий ветер. Веяло чем-то горелым. Где-то лаз на крышу? Или это и есть крыша?

Лампочки горели слабые, явно нарушавшие технику безопасности. На расстоянии вытянутой руки уже ничего видно не было.

На миг захотелось вернуться в понятный, ограниченный стенами и потолком коридор. Здесь, в этом темном, неясном нечто, пространство ощущалось безграничным, масштабным. Кроме запаха дыма примешивался флер плесени, сырости, пыли и затхлости.

Некстати вспомнился колодец Маккамона, который он тщетно пытался наполнить вдохновением, чтобы вновь творить шедевры, как сказал Эйзенхауэр. Чертов слепой агент, успел выбраться заранее до того, как у энергетиков Манхэттена прибавилось седых волос. Хотя что ему та темнота, если он живет в похожей?

Отвлекшись на размышления, я врезалась во что-то. Тщетно я ловила это руками, тяжелое и деревянное нечто рухнуло на пол, повалило за собой остальное, а хлама, похоже, вокруг хватало. Сработал закон домино. Все загромыхало, стало падать, волной расходясь во все стороны. А я стояла сама не своя от страха, не зная, что будет лучше – бежать или остаться на месте? А если что-нибудь сорвется сверху из-за спровоцированной мной лавины?

Что-то коснулось моей щиколотки. Шерстяное, пушистое. Теплое.

Я заорала не своим голосом и побежала, споткнулась и полетела вперед. Разодрала колени и локти. Выбранный темно-зеленый костюм от Йеннифер падения не пережил. С оглушающим треском юбка разошлась по шву. Впрочем, впечатление на Маккамона мой наряд все равно не произвел, хотя я очень на это рассчитывала. От костюма так и веяло сексом.

Кто-то мягкий и, несомненно, живой, виновный в моей панике, пискнул где-то рядом. Заметался по разрушенному хламу, царапая поверхности когтями.

Божечки, а если их там много? Целые полчища голодных крыс бродят вокруг меня, а я их даже не вижу в темноте?

Нет, нет, нет, мне явно не сюда. Надо выбираться… Вот только где эта дверь, через которую я попала сюда?

Тусклый красный свет делал все поверхности совершенно неразличимыми. Пока я вертелась, стоя на одном месте, краем глаза я замечала, как что-то сверкало то там, то тут.

Чьи-то глаза. Они следят за мной. Ааааа!

Вне себя от страха, я попятилась назад. И заорала еще громче прежнего, когда спиной уткнулась в кого-то высокого и тоже теплого.

– Отпустите меня!

– Да успокойтесь, проклятье! Как вы забрели сюда? – спросил Маккамон.

– Уберите фонарь, – прошептала я, закрывая глаза от яркого луча белого света.

Зубы выдавали чечетку из-за страха и холода.

Маккамон опустил руку, фонарь выхватил из тьмы деревяшки и сломанные рамы.

– Осторожно, – выстучала я зубами. – Тут кто-то есть.