Мои чужие сны

Это был хлопок, после которого огонь превратился в чудовище, разинувшее свою огромную пасть. Огонь был повсюду и стал приближаться. Полы вспучились и обожженными завитками стали расползаться в разные стороны. Дышать было так тяжело, что Джон упал на колени. Воздух был раскаленным и обжигал ноздри и горло. Джон закашлялся, и его вырвало черной слизью.

Собака лаяла как безумная. Она бросалась лапами на дверь, но та была заперта. Через мгновение собака развернулась к Джону и зарычала. Юноша попятился.

– Эзра? – прошептал он.

Но собака продолжала рычать, глядя ему прямо в глаза. Ее оскал и белые зубы покрытые пенистой слюной, явно давали понять, что приближаться к ней не стоит. Джон отполз от собаки еще немного и понял, что уперся во входную дверь. Дверь была массивная, выкрашенная в яркий желтый цвет, а внизу выпилен лаз, как раз размером для средней собаки.

На кухне снова что-то хлопнуло и зазвенело. Похоже, это упал кухонный шкаф с посудой, висевший на одной из стен. Осколки тарелок и стаканов разлетелись в разные стороны, но их не было видно – огонь тут же их сожрал.

Красная пасть чудовища была ненасытная. Огонь уже был в коридоре и пробирался в комнату, откуда несколько минут назад выскочил Джон. Эзра все кидалась и кидалась на дверь. Джон больше не мог дышать. Казалось, этот едкий черный дым окутал его мозг, и Джон забыл, как делать вдох.

Входная дверь открылась внутрь, ударив сидевшего на полу Джона по ноге. Поток свежего воздуха взорвал его легкие. Он глубоко вздохнул и снова закашлялся. Сильные руки подхватили его под мышки и поволокли наружу из дома.

– Эзра! Эзра! – кричал он, зовя свою собаку.

Рыжая, как лиса, она почти сливалась с огнем, бушевавшем в доме.

– Эзра! – в последний раз крикнул Джон уже снаружи дома.

Дом был небольшой, но милый. Здесь могла бы жить счастливая семья. Но сейчас дом был страшен – он изрыгал пламя из окон, дымил и стрелял искрами. Дом словно был живой, он двигался из стороны в сторону, то тут, то там вспыхивая огненными языками. Затем дом тяжело вздохнул и выдохнул, опуская крышу внутрь себя, и обвалился.

– Эзра-а-а-а! – кричал Джон, а по его щекам текли слезы.

Глава 3

– Здравствуй, Томас! – в палату вошла женщина приятной внешности в свободной рубашке из легкого шелка бежевого цвета и черных элегантных брюках. Ее волосы были красиво уложены – сразу понятно, этот человек тратит много времени на свой внешний облик. – Я решила заехать сразу после работы. Все равно не могу ни на чем сосредоточиться, все время думаю о тебе.

На ее плечи был накинут белый больничный халат. Она подошла к койке, наклонилась и поцеловала в небритую, заросшую за неделю щеку молодого человека. После этого она присела на стул, стоящий рядом с койкой, и внимательно посмотрела на сына.

Том был без сознания. Он был подключен к различным аппаратам, постоянно жужжащим и пикающим. Женщина ничего не понимала в цифрах и диаграммах, мелькавших на мониторах. Из вены Тома торчал катетер для введения лекарства. Его лицо было спокойным, можно сказать, умиротворенным. Но его мать знала, что это лишь обманчивая маска.

– Я знаю, от чего ты бежал, Том, – обратилась к нему женщина. – И я знаю, что ты искал. Когда же ты поймешь: в том, что случилось с отцом, нет твоей вины. Ты был еще ребенком, совсем юным. Что ты мог сделать, мальчик 14 лет? Ничего, – женщина прижалась лицом к груди молодого человека. – Том, ты должен простить себя, иначе я тоже никогда не смогу простить себя.

Она тяжело вздохнула и смахнула слезу со щеки. Ей стоило огромных усилий, чтобы не расплакаться. Видеть, как твой ребенок, пусть уже выросший, мечется в этом мире и не может найти свое место, – тяжело. Но еще тяжелее видеть его лежащим на больничной койке. Разговаривать с ним, но не иметь возможности услышать ответ.

Как о многом она хотела сейчас спросить его! И про Кейт, и про его новую квартиру, про прошлогоднюю поездку в Перу, даже про его любимую музыку она была бы рада поговорить. Почему они перестали разговаривать?

Бесконечная работа, погоня за деньгами и впечатлениями, каждодневная рутина – все это вытеснило обычные человеческие разговоры между сыном и матерью.

Раньше Том все-все рассказывал. Шутили, что у него язык без костей, а рот никогда не закрывается. В детстве Том, когда что-то рассказывал, забывал делать другие дела. Бывало, придет со школы, начнет снимать свою школьную рубашку, стянет один рукав, да так и застынет в этой позе, потому что начал рассказывать о том, как сегодня учительница на доске написала неправильную дату. Или ест свою картошку на обед, ест-ест, а потом забывает донести вилку до рта, потому что рассказывает о том, как видел маленького котенка, который что-то рыл в земле в саду. Частенько мама подгоняла маленького Тома, а иногда и сердилась, даже повышала голос. Иначе он мог только болтать, а все дела стояли на месте.

Сейчас она отдала бы многое, лишь бы услышать от Тома хоть одно слово.

Дверь палаты открылась, и вошел высокий плечистый мужчина в белом халате. На его бейджике было написано «Доктор Эндрюс». Его лицо можно было назвать смуглым, или загоревшим, а крепкие сильные руки напоминали лапы медведя.

– Добрый день, Миссис Лаэр. Я надеялся увидеться с вами и поговорить.

– Здравствуйте, доктор Эндрюс. У Томаса есть какие-то улучшения?

– Пока нет, – ответил доктор. – Но его состояние стабильное, – поспешил добавить он, увидев отчаяние на лице женщины.

Доктор подошел ближе к кровати больного и взглянул тому в лицо. Выражение лица молодого человека было спокойным и расслабленным, разве что чрезмерно бледным. Доктор перевел взгляд на мониторы, фиксировавшие состояние Томаса, цокнул языком, как бы собираясь с мыслями сказать что-то важное, но не очень приятное.

– Понимаете, Миссис Лаэр, Том находится в коме. Все его жизненные функции словно замедленные, застывшие. Кома – явление плохо изученное. Ученые не могут наверняка сказать, где находится сознание человека, находящегося в коме. Понимает ли он, что с ним происходит, чувствует ли запахи или боль? Мы не знаем, слышит он нас сейчас или нет. Но очень много теорий и научных работ о том, что если с больным чаще разговаривать, включать его любимые фильмы или музыку – это поможет ему прийти в себя быстрее. Якобы близкие и знакомые воспоминания дадут ему толчок, благодаря которому сознание может вновь вернуться к привычной работе. Но это только теории.

Миссис Лаэр оглянулась, словно искала что-то глазами, и увидела небольшой телевизор в углу комнаты. Раньше она его не замечала.

– Я могу принести его любимые фильмы и музыку на дисках, – кивнула она в сторону телевизора.

– Да, это хорошая идея. Я найду кого-то, кто поможет вам подключить все. Также его могут навещать другие члены семьи и коллеги, друзья.

– Мы с Томом вдвоем, отец давно погиб. Да и друзей у него немного. Была девушка Кейт, но я не знаю, в каких они сейчас отношениях, – женщина опустила глаза. Она не хотела, чтобы доктор понял, какая между ней и ее сыном пропасть.

Миссис Лаэр с идеально прямой спиной присела на край стула. Ее осанка и манера держать себя в руках выдавали высокое положение в обществе. Доктор Эндрюс знал из документов, что эта женщина связана с политикой, но не вдавался в подробности ее статуса.

– Сколько он пробудет в таком состоянии? – задала она вопрос, ответ на который боялась услышать.

– Буду честным: я не знаю. Сейчас мы поддерживаем его тело лекарствами. Но мы не знаем, что происходит в его мозгу. У некоторых пациентов наблюдается положительная динамика через несколько дней или недель. Таких большинство, если повреждения незначительные. Но есть люди, которые выходят из комы спустя много лет. Это уникальные случаи. И нужно понимать, что эти люди потом учатся жить заново. Чаще родные принимают решение об отключении пациента. Ждать и надеяться бывает очень тяжело.

– Да, это я хорошо знаю, – прошептала Миссис Лаэр. – Можно я еще немного побуду с ним?